На прошлой неделе сгонял на несколько дней в Берлин. Привёз оттуда три фотоплёнки — показываю любимые кадры с них.
Думаю, пора завязывать с бесконечными поисками клёвой компактной 35-мм камеры. Нужно поискать что-то действительно основательное. Если у вас есть хорошая плёночная камера, и вы живёте в Москве или Петербурге — напишите пожалуйста, попрошу у вас на тест.
А сейчас — Берлин.
Съездили на денёк в Выборг — старинный город с финским прошлым возле границы, на берегу залива.
От Петербурга до Выборга два часа на красно-серой электричке с мутными стёклами, или час на новой «Ласточке». Мы поехали на ней.
Таксист без умолку рассказывал, какие урожаи грибов выдались в Карелии, никаких корзин не хватит. Мы ехали быстро и прибыли заранее, но уже постоявшая у перрона «Ласточка» была полностью забита. С трудом нашли места между мужчиной с грязными автомобильными номерами и пожилой женщиной с сиплым мопсом. Ехать час с мелочью. Боже, покарай людей что любят трепаться по телефону в общественных местах!
Предполагали обширную прогулку и думали взять с собой велосипеды, но передумали, опасаясь холмистой местности. Однако на деле ошиблись дважды: не получилось ни прогулки, ни холмов. Выборг оказался крохотными городишком, который мы за шесть часов исходили весь вдоль и поперёк. Если наложить наш маршрут на карту города, получится густая сеть взаимно перпендикулярных линий.
Выборг — это внебрачный сын уездного имперского города с какой-нибудь Ригой. Каменные усадьбы с фальшивыми колоннами и здания в стиле регионального модернизма: с острыми углами, фигурными окнами и плоскими резными барельефами. В центре стоит дежурный Ленин с хищными, чрезмерно натуральными формами и складками одежды (мне он показался даже слегка порнографичным). У ног Ленина по брусчатой площади ездят детские прокатные автомобильчики на китайской электротяге.
Иногда кажется, что Выборг нетрудно замаскировать под какой-нибудь восточноевропейский городишко: достаточно содрать со стен безвкусную рекламу, кондиционеры и спутниковые тарелки, поставить лавочек и всё. Впрочем, это стоит сделать в любом случае, без маскировочных нужд.
Пока что Выборг может гордиться уникальным историческим наследством, но как пустить его в дело и не размотать — не знает.
Кажется, что если бы Виипури не отняли у финнов перед Второй мировой, то он был бы очередным городишком на манер Тампере или Лааперанты: сотня яхт у берега да сотня покрашенных домов, довольные жизнью пенсионеры выгуливают своих хасок в парке. Время остановилось, ну и славно.
Но русскому Выборгу приходится бороться с временем и природой, приходится если не догнать, то хотя бы не отстать слишком сильно. В ста километрах южнее — Петербург, в пятидесяти на запад — Финляндия.
К сожалению, многие замечательные здания в городе заброшены, многие погублены безвозвратно. Если в Финляндии они восстанавливаются и превращаются в недешёвое жильё, то у нас просто затягиваются грязной зелёной тканью и оставляются на волю дождя и ветра.
Боже, дай им сил дожить до более заботливых и умных потомков. И дай нам всех таких потомков!
Пока гулял по Выборгу, придумал для города план спасения.
Во-первых, я отдал бы все заброшенные здания в собственность их восстановителям. Да-да, бесплатно, но только со срочной и аккуратной реставрацией.
Затем я постарался бы привлечь сюда молодёжь. Кажется, Выборг мог бы стать замечательным ресторанно-барным городом. Петербуржцы приезжали бы электричками, чтобы накатить в атмосфере балтийского сецессиона, а после водить хороводы вокруг аалтовской библиотеки. Финская молодёжь приезжала бы тоже. У них там вообще жизни нет, а тут полтора часа на машине!
Вслед за молодёжью в городе осталось бы его будущее. «Британка» откроет тут свой филиал, дизайн-студии начнут снимать лофты в отреставрированных зданиях. В город побегут модные москвичи и петербуржцы, уставшие от пафоса и дороговизны своих городов. И тогда заживём! Всё так и будет — я вас уверяю, друзья.
Мы ехали в Выборг в основном ради одного здания — библиотеки Алвара Аалто. Это замечательный памятник модернизма, настоящий Баухаус в Ленинградской области.
Я не специалист в архитектуре и вообще довольно условный её любитель, но библиотека потрясает. Она служит местом силы, притягивает и греет. Это настоящий инопланетный корабль, который приземлился в городском парке! Разве что в него можно оформить читательский билет и свободно гулять по ровным белым залам.
Библиотеку построили в 1935 году на завещание состоятельной горожанки Марии Лаллука. Её спроектировали воздушной, естественной, чистой. Аалто хотел максимально использовать дневной свет, и придумал характерные круглые окна в крыше здания. Чтобы проверить гипотезу, изготовили миниатюрную модель библиотеки, установив вместо крыши продырявленный фрагмент яичной упаковки. Долго смотрели, изучали, дорабатывали, и остались довольны результатом.
Считается, что модернизм недружественнен к человеку, удобства и желания его тела не принимаются в расчет и подвергаются сомнению. Однако мне в библиотеке было очень комфортно. В читальных залах действительно очень светло из-за круглых окон. Тяжелые медные двери открываются и закрываются как по маслу. Обитый деревом общий зал с фанерной мебелью Аалто располагает.
Кажется, это лучшая библиотека, в которой я когда-либо был. Если бы я жил в Выборге, то точно ходил сюда работать. Сидел бы на фанерном стуле и посматривал на прохожих сквозь огромное окно. Почти сто лет прошло, а всё так красиво, естественно и здорово! Вот уж с чем точно соглашусь про модернизм — этот дизайн вне времени.
Многие считают Выборг финским городом, который мы сначала отбили, а потом отбили еще раз. Но это не так. Выборг — это уникальный исторический коктейль. Здесь жили старинные карельские племена, а после шведы построили неприступную крепость, которую не смогли взять новгородцы даже ценой серьёзных потерь. Отсюда ходили торговые суда в Ганзу, здесь Пётр I штурмовал, а адмирал Чичагов топил эскадру Густава III прямо на виду немногочисленных горожан.
С XVII века город был российским, с начала XIX века — финским. До окончательного укрепления Выборга в Советском Союзе здесь жили финны, шведы, немцы, русские и бог знает кто еще.
По Выборгскому замку можно гулять смело. Во рву рыбачат мужчины, нечувствительные к раннеосеннему дождю, да изредка пролетают моторные лодки. Парочки жмутся и делают сэлфи, туристы стучат в закрытое кафе. У входа валяется поднятая со дна шведская пушка — тоже мне древность, мало ли их тут плавает. Чёрт побери, замок построен почти тысячу лет назад!
На башню святого Олава можно забраться за пятьдесят рублей. Наверх ведут три сотни ступенек, поднимающиеся к голубому куполу узким и страшным штопором — вдвоём расходишься с трудом. Даже лестнице больше века! Пока поднимешься весь взмокнешь, зато наверху мгновенно продувает.
Есть в этом какое-то бессмысленное величие. Не зря в середине XIX века после неудачного фейерверка замок выгорел почти весь и десятилетиями стоял пустым.
Сверху видны хмурые спальные районы с советскими пятиэтажками, тоненький стальной мост, по которому я много раз ездил скоростным поездом в Хельсинки, чтобы пересесть там на автобус в аэропорт. Я тогда из финских слов знал только киитос (спасибо) да леентасема (аэропорт). До леентасемы идёт? Киитос!
Вдалеке, за синей дымкой, виднеется Финляндия. Петербург не виднеется нигде.
В городе часто натыкались на туристов, со многими ехали сюда на одном электропоезде. Есть финны: одни гуляют по городу в своих хайкинг бутс, другие ездят на добротных иномарках с прицепленными домами-на-колёсах. И действительно, какая разница чей этот город, главное что красивый.
А вот с культурой баров и кафе тут всё весьма печально. Обедать пришлось в пабе, пить кофе — в заведении, в котором хипстер может разве что прятаться от дождя. С удивлением обнаружил и заказал в нём раф, но едва не умер от передозировки цианистым запахом миндального сиропа. Впрочем, про барную культуру я уже всё предсказал.
И всё же в небольших городах с развитым историческим центром есть своя прелесть. Если ограничить что-то, то в оставшемся начинаешь видеть смысл. Это самое ограниченное удаётся объять и осмыслить.
Так, в Выборге возможно знать всех красивых девушек города и даже перецеловать их всех. Возможно знать каждый дом, сфотографировать каждый декоративный элемент. Возможно перелистать все замечательные книги в замечательной библиотеке. Возможно питаться замечательным финским творожком, до которого рукой подать. Тут всё возможно!
Вот такая вышла поездка. Петербуржцам советую прокатиться сюда, выбрав солнечный и теплый день. Я демонстрирую безразмерный дизайнерский пиджак, А. — умение закрывать глаза на любой фотографии. Выборг на фоне демонстрирует сам себя.
Съездил на пару дней в Екатеринбург, и захватил с собой фотокамеру. Спешу поделиться впечатлениями от города.
Для начала признаюсь — я город толком не посмотрел, был разве что в центре. Поэтому мои впечатления прошу заранее признать предвзятыми и чересчур субъективными. Пишу это потому что не знаю, насколько екатеринбуржцы обидчивы (надеюсь, что не так, как минчане).
Екатеринбург — это четвертый по величине город России (после Москвы, Петербурга и Новосибирска). Считается столицей Урала. Город показался мне мощным, состоятельным. Он напомнил мне родной Череповец, который сбросил с себя заводской бушлат, и надел если не дорогой итальянский костюм, то хотя бы приличный урбанистический масс-маркет.
Кажется, что Екатеринбург гордится свой независимостью от Москвы и Петербурга. Горожане любят подчёркивать, что у них всё своё, и не хуже. Свой горнолыжный курорт, свои бары и ресторанные сети, своя небольшая авиакомпания «Уральские Авиалинии».
Москвичам тут не завидуют, мол цены, перенаселённое метро и пробки. В петербуржцах чувствуют родственную душу. Кажется, что и в -бургах есть любовь к локальности, умение сидеть в углу на столичных вечеринках, с мыслями о себе и своём будущем. Разве что в Петербурге это растёт от близости к Европе и скандинавского духа, а в Екатеринбурге пробивается из гор.
С урбанистической точки зрения город прочно вошёл в третью стадию российского жилищного строительства. На первой стадии возводят хрущёвки, на второй — панельные девятиэтажки. На третьей, екатеринбургской, стадии, город прирастает жилыми башнями, в десять-двадцать этажей. Башни растут из колючей неухоженной растительности на манер причудливых грибов, возвышаясь над обычными, скучными домами.
Жилая постройка тут хаотичная. У Екатеринбурга нет ни петербургского еропкинского трезубца осевых улиц-першпектив, ни радиально-кольцевой столичной структуры. Город построился… ну, как есть. Его расчертили сеткой из зелёнки на горбатой уральской спине. Чтобы запомнить дорогу домой, приходится прилагать усилие, ментальная карта никак не складывается. Разве что те самые дома-башни помогают — я про себя давал им имена и выбирал ориентирами: Кислый Парус, Болт, Два Торчка. Буду по ним скучать, или не буду.
Екатеринбург — это родина Бориса Ельцина. В честь первого президента России в городе построили замечательный «Ельцин-Центр»: музей молодой страны, лекторий, арт-центр и много что еще. Музей создали в «Ральф Аппельбаум», и в залах чувствуется их дух: в настоящей баррикаде и воссозданной жилой комнате начала девяностых — снимешь трубку, а в неё кто-то скажет встревоженным голосом: «Алло! Алло! Ты меня слышишь? Кажется, происходит что-то странное!»
Музей и окружающее пространство — это мощный центр притяжения, островок комфорта. Всё сделано так хорошо, что в город стоит прилететь ради одного только музея. Ну и по барчикам заодно пройти не помешает.
Екатеринбург — столица российского стрит-арта. Здесь любят и умеют городское искусство. Уверен, кто-то водит группы по местам боевой славы, но мне и так повезло с экскурсоводом. Тут вам и мост с доминошками от Тимофея Ради, и знаменитые огромные надписи на крышах, и шар с покемонами на набережной.
Или вот — памятник клавиатуре. Говорят, раз в год программисты собирают здесь, устраивают гуляния и бьют на счастье свои маленькие пластиковые клавиатуры о клавиши большой бетонной.
Лена Бабушкина — самая известная жительница города среди меня. Ровно год назад я фотографировал Лену в горном диджитал-лагере «Верба», и вот повторился. За год Бабушкиных прибавилось, но от этого точно ничего не убавилось. Лена прекрасна, как и всегда.
Вторая по известности для меня — Ксения Другова, замечательная мама с умным взглядом и острой улыбкой. В компании Лены и Ксении я провёл большую часть своего времени в Екатеринбурге, о чём совершенно не жалею. Спасибо вам большое! Ксюша, и прости меня еще раз за неумение обращаться с широкоформатной слайдовой фотоплёнкой.
Показалось, что Екатеринбург, как и Петербург — это город молодых, столица студентов. Отсюда и барные кластеры, и уличное искусство, и юношеский максимализм, проявляющийся в локальности и желании найти свой путь.
Интересно, что случается со всеми этим ребятами, когда они вырастают? Кажется, что они и не думают улетать в столицу. Вместо этого покупают машину и переезжают в дом-башню, чтобы растить детей, два раза в год улетать на юг, где наконец загорают или режут ноги об острые скалы.
Пытался вспомнить, что я знаю о городе без подсказки? Стрит-арт, Ельцин, Бажов, Сорокин и Кормильцев, недостроенная телебашня, которую собираются конвертировать в колокольню, «Чайф», «Смысловые Галлюцинации» и Бутусов, Уральский банк реконструкции и развития (чтобы ты провалился).
Ну и конечно в голове крутились стихи Башлачева про поезд Свердловск-Ленинград (и назад). Помню, как проходил по улице Сакко и Ванцетти, и хотел найти дом 22. Но не было времени себя обмануть.
Прилетел ночью, улетел ночью. Испытал лёгкое раздражение: я здесь особо не нужен, подумаешь тоже, бывший провинциал с двойной столичной прививкой от снобизма, которая не сработала к тому же. Здесь всё своё: бары, люди, люди в барах и люди на улицах, что их украшают. Когда я выселялся из гостиницы, уставшая девушка на ресепшене почему-то сказала: «Вы какой-то расстроенный. Наверное, вам тут было плохо после Петербурга». Я только грустно улыбнулся в ответ.
А город словно шепчет: «А сними меня, словно я Берлин, Прага или твой Питер?». Ну хорошо, как скажешь.
И я сфотографирую еще, не сомневайтесь.
Сгоняли на музыкальный фестиваль Flow в Хельсинки. Вот небольшое видео о том, как это было.
Год назад писал про Череповец — провинциальный промышленный город, где я родился и прожил большую часть жизни.
Пост получился скомканный, но личный. Я выступил сам себе психотерапевтом, одной рукой вынимал из шляпы незакрытые воспоминания и гештальты, а другой закрывал их на потеху публике. И публике, и мне понравилось, поэтому я решил продолжить.
Неделю назад побывал в Череповце по служебным делам, и прихватил с собой камеру. В итоге отснял 80 с лишним кадров — постараюсь найти истории для лучших из них.
Колхозный рынок в Череповце — это вам не столичный Даниловский или Дорогомиловский. Внутри стального шатра на бетонной ноге компактные колонии торговцев мясом, молоком, овощами. В центре всегда цветы, с них натекает солидных размеров лужа и пахнет сладкой зеленью. В одном из углов стоит со своей машиной мороженщик с удивительным незапоминаемым именем Альгюст Вильхельмович (или как-то так). У него продаются самые вкусные молочные коктейли на свете.
В детстве ходили на рынок с бабушкой, покупать копчёную скумбрию к картофельному пюре на ужин, да стоять с бидоном в огромной очереди к молоковозу. Лет в двенадцать на спор пытался прожить на 100 рублей в неделю, и покупал на рынке одно яйцо, одну сосиску и три пачки доширака. На третий день оголодал и сдался.
Это дом, в котором жила А. Улица Карла Либкнехта, 36. В доме было немало неформальных подростков, которые называли дом Карлышкой или К-36. Сейчас почти все конечно уехали, но в лифте еще остались надписи маркером: К-36 Brotherhood.
Как-то зимой я провожал А. к дому с уроков танго, на которые мы зачем-то решили пойти после работы. Дурачась, я свалил её в сугроб и сломал расчёску в рюкзаке А. Долго извинялся. А потом мы впервые поцеловались.
В Череповце хватает сектанских церквей. Всякие евангелисты, адвентисты и велосипедисты седьмого дня строят свои коттеджики с крестами компактно, на окраинах. В детстве побаивался ходить рядом. Казалось, что если засмотришься, то потеряешь рассудок и тебя засосёт туда в открытую дверь. Иногда внутри раздавались звуки гитар и синтезаторов, и странные напевы. В такие минуты становилось еще страшнее.
Однажды разговорились с женщиной-таксистом, которая неожиданно оказалась специалистом по этим сектам. Рассказывала, что Череповец у них считается важным опорным пунктом. Вот только не спросил, между чем и чем.
Сейчас на первом этаже этого дома располагается магазин «Магнит», а когда-то тут был магазин «Бюрократ», в котором родители купили мне мой первый компьютер. Я тогда поступил в университет на бесплатное, поэтому на компьютер нашлось чуть больше денег.
Между тем, как покупки доставили домой и моментом первого включения прошло несколько дней. Мы понятия не имели, как правильно соединить монитор, мышь, клавиатуру, системный блок и принтер. Поэтому просто разложили компьютер на столе и оставили так. Ночью я просыпался и смотрел на него — не верил, что он реален. Ну и еще сторожил, чтобы не украли.
На улице слева стоят симпатичные двухэтажные домишки. В одном из них знакомые сдавали квартиру какому-то священнику. Когда он выехал, среди оставленных вещей нашли фривольные картинки.
Центр боевых искусств, куда я ходил заниматься стрельбой из лука. Его долго строили в двухтысячные всем миром и открывали с помпой. Но когда я там оказался в первый раз, то удивился непродуманности и ветхости. В раздевалки было неприятно заходить, про туалет я молчу. Хотя кто знает, вдруг это развивает в мальчишках боевой дух и умение бороться с трудностями.
Когда-то зимой эти места были облеплены подростками. Мы катались с соборной горки на салазках, рюкзаках и просто на сырых протёртых портках. Были на горке и умные буржуи, которые запасали пластиковые картофельные мешки, набитые сеном. Самые смелые катались стоя, на ногах. Я тоже так делал, и не раз.
Пару раз падал и прикладывался спиной так, что долго не мог встать. Каждый раз думаешь, что точно переломал спину в ста местах, но пару минут в сугробе делают своё дело — встаёшь и ковыляешь наверх, чтобы снова съехать вниз.
Кое-где в городе еще остались кластеры деревянных домов. Но дома часто забрасываются или заселяются маргиналами, в некоторых живут цыганские общины. Иногда дома жгут: чтобы освободить территорию или просто так, ради развлечения. Печальное зрелище.
В Череповце две большие реки — в этом месте они соединяются. Одна слишком широкая, чтобы её можно было переплыть на человеческой тяге, а вторую как-то и не хочется. По широкой Шексне друг за другом ходят сухогрузы с песком и металлом, по Ягорбе плавают какие-то ерундовые буксиры. В детстве еще ходили маленькие пассажирские «Калоши» — мы с бабушкой пару раз катались на них вверх по течению.
«Калоши» возили дачников в безразмерные дачные кластеры, нарезанные на крохотные четвертушки. На каждом участке стоял летний дом размером с кровать, да какая-то теплица. У дачных районов не было улиц, были только причалы: первый, второй, и так далее. Вот к ним и приставали «Калоши». Сейчас, конечно, кораблики уже не ходят много лет, да и дачи по большей части брошены.
Еще в детстве я любил читать городские газеты (ну ладно, две газеты). В них каждый год предсказывали многократный рост туристического потока в Череповец, и обещали десятки теплоходов с пассажирами. Ни разу этих теплоходов не видел, а тут вырос — и на тебе, стоит.
Горожане отдыхают как могут на импровизированной набережной. Когда-то мы с А. пытались по-хипстерски кататься по ней на велосипедах с привалами-пикниками, но было передумали.
В детстве мы иногда бегали гулять по набережной Ягорбы. Битые бутылки, катание на льдинах, приставания нетрезвых хулиганов и другие приключения прилагались.
На другой стороне реки — судостроительный завод. Всё моё детство он ничего не строил, только вращал ржавыми кранами и светил мутными окнами цехов. Зато вдоль его границы проходила весьма фотогеничная железная дорога. Однажды я водил туда подружку на фотосессию, а сейчас она, кажется, в британской школе дизайна преподаёт.
В этом месте незнакомцы ранили меня в ногу из пневматической винтовки. Я просто гулял с бабушкой за ручку, и получил пулю в коленку, в лучших традициях гангстерских боевиков. Было обидно и больно, но я не сильно хныкал и бабушке не сказал. Да и что бы она сделала.
В один из этих домов я ходил на подготовительные курсы к учителю физики. Он преподавал в нашей школе, в знаменитом на весь город физико-математическом классе, куда поступали по конкурсу и выпускались в столичные вузы.
Преподаватель был толст и бородат. До Череповца он жил и преподавал в какой-то африканской стране. На стене у него висели кожаные щиты, маски и копья. Они выглядели точь-в-точь как штуки из приключенческих книг, которые я читал запоем. Мои домашние задания он разбирал как-то отстранённо.
Раньше в этом месте располагалась одна из множества рекламных студий: визитки, баннеры, листовки, вот это всё. В ней работал мой друг Иван. Он одной рукой рисовал эти визитки, а второй собирал всякие смешные плакаты с макаронами и готовил ночные коллективные игры.
В институте он как-то вечером позвонил мне и попросил поучаствовать в игре. Игроки должны были скинуть телевизор с моего балкона и заснять это на видео. Я отказался, аргументировав это замёрзшими окнами на балконе. Иван сперва обиделся, но потом быстро оттаял.
Никогда раньше не видел такой картины. Надеюсь, что это забота об экологии, а не признак бедности. Хотя нет, не надеюсь.
О, это легендарное место! Раньше на месте этого магазина находился его недостроенный остов в полтора этажа с подвалом. Мы с мальчишками называли его катакомбами. В катакомбы бегали после школы болтать о своих подростковых делах, взрывали в них украденные у сварщиков куски карбида. Иногда наполняли полуторалитровую бутылку песком и играли ей в сифу (только недавно понял, что это сокращение о слова сифилис). Бутылка в руках ведущего шелестела, и его было слышно издалека. Один раз я стоял на углу здания, задумавшись, услышал шелест и спустя секунду рухнул вниз без сознания — метким броском ведущий запустил бутылку мне прямо в висок.
В другой раз я поджег в катакомбах три рулона рубероида. Дыму было столько, что приехало три пожарных машины, по одной на рулон. От страха я бежал километров пять, не оборачиваясь и не сбавляя темпа.
А в этом месте зимой одноклассники за что-то напали на меня. Мы свалились в кучу человек в снежной пыли. В какой-то момент мне стало особенно обидно и больно. Тогда я громко закричал и схватился за ногу, симулируя перелом. Ребята перепугались и на руках отнесли меня через квартал в квартиру бабушки и дедушки.
На следующий день я пришёл в школу, хромая. Придумал, что у меня трещина в кости. Впрочем, спустя минуту прокололся: заявил что трещину диагностировала бабушка, без рентгена.
В одной из квартир в этом же доме жил хулиганистый парень Вова. Я не знал парня бесшабашнее. Он слушал группу «Эксплойтед», на спор засовывал монетки в замки школьных дверей, а однажды на урок естествознания притащил видеокассету с порнофильмом и включил её во время урока (учительница вышла на пару минут). Годом раньше я впервые увидел порно, у него дома.
Когда мы играли в футбол на школьном стадионе, Вова выставлял на балкон магнитофон и включал нам «Арию». А еще он музыкально одарён, прекрасно поёт, играет на нескольких инструментах. Сейчас строит в Череповце музыкальную карьеру, записывает клипы.
А вот и сама школа. Про неё можно книгу написать, столько всего связано: драки, влюблённости, дружба, разочарования, урывки знаний, пятёрки и тройки с минусом, исправляемые на четвёрки. А еще учитель физкультуры, который откровенно приставал к одноклассницами и научил меня утепляться газетами.
В этом дворике мы играли в «квадрат». Глупая игра с мячом, как только мы не повыбивали все стёкла — ума не приложу.
В каждом доме вокруг школы жило по семье её ученика, в некоторых — по несколько в подъезде.
После занятий мы спешили домой съесть свои обеды, наскоро делали уроки, а потом снежным комом катились между квартирами. С Максом заходили к Михе, втроём — к Русе, от него — к Роме и Джону. Я обычно приходил домой к девяти, к программе «Время», но большинство шлялись до ночи. Пару раз я так хотел остаться, что переводил наручные часы на час назад и говорил, что они сами так.
В центре нашей школьной территории стоял садик с продлёнкой. Я был в нём пару раз, когда родители куда-то уезжали — детская тюрьма, чесслово. Зато в младших классах школы мы часто ходили вокруг садика прямо по его забору, переползая через кусты и деревья. Сделать круг и не свалиться — великое достижение.
А этот жилой дом в центре города называется «Пентагон». Дом так назвали в честь продовольственного магазина, который был на первом этаже в девяностых, а вот почему магазин так назвали — непонятно. Слышал о том, что дом какой-то экспериментальной серии и купить квартиру в нём трудно из-за таинственных его качеств.
В магазине «Книги» на фото я купил свой первый томик «Звёздных войн», с которого началась моя эпопея страсти к фантастической вселенной длиной в несколько лет. Над ним был какой-то киоск с видеограми: один с деньгами играет, пятеро без денег смотрят и советуют. Сейчас и магазин, и киоск закрыты (а дверь книжного, кажется, вообще заварена насмерть).
На месте этих цветов стоял деревянный дом, в котором жил мой одногруппник. Прямо в центре города жила семья в деревянном доме. Они топили зимой печь, ходили с вёдрами на колонку, мылись в бане. Помню, одноклассник однажды выспрашивал меня о льготном абонементе в тренажёрный зал. Его прельщала возможность недорого ходить в душевую.
Потом они переехали, дом сгорел. Сейчас на этом месте пустырь и вот такие цветы цветут.
Старенький кинотеатр «Рояль-ВИО». Понятия не имею, почему он так называется, и даже знать не хочу. В детстве в нём работала администратором подруга мамы, и мы иногда ходили в кино бесплатно. В школьные времена мой папа ремонтировал квартиру кому-то из владельцев или руководству. Папе задолжали и подарили альбом с бесплатными билетами в кино, а он отдал его мне.
Я водил в кино всех девочек в классе по очереди. Под конец так устал от однообразия фильмов, что просто спал в зале. Благо там вместо жёстких кресел стояли просторные диваны.
Череповецкий трамвай — страшное лязгающее чудовище, раскалившееся в жару. Раньше мне никогда не приходилось ехать на нём, а сейчас решил прокатиться. Трамвай так грохочет и шатается, что кажется развалится на повороте.
Слева виднеется недостроенное здание, которое грозилось стать высотным бизнес-центром Череповца. После кризиса 2008 года стройку бросили. Первое время территорию сторожили, но потом пропали и сторожа с собаками.
Трамвай возит работников металлургического комбината. Это пути в сторону города. У меня за спиной они идут еще несколько километров прямо между цехами, градирнями и трубами. Вполне себе промышленный туризм за двадцать рублей.
Какая-то электробудка во дворе дома моей мамы. Мы иногда использовали её в качестве футбольных ворот, и однажды я подсаживал приятеля на её крышу чтобы достать залетевший футбольный мяч. Будка всё время страшновато гудела электрическим током, и мы её побаивались.
В спальном районе «Фанера» есть одноимённый футбольный стадион. Его содержит в порядке фанерно-мебельная фабрика, которая и дала название району. Летом по выходных тут играют любительские команды с названиями «Молот» или «Металлург», а на железных трибунах сидят члены их семей.
В детстве зайти на поле считалось страшным деянием. Обязательно прибежит какой-нибудь сотрудник стадиона и пригонит, закричав.
Во время футбольных матчей мы ходили по кромке поля, мечтая поймать вылетевший мяч. Иногда возле нас на асфальт усаживался ушибленный футболист, и командный врач прыскал ногу холодом из какого-то баллончика. В детстве это казалось чем-то очень взрослым, мужественным, космическим.
С края поля торчала тренировочная пожарная вышка. Пожарные призжают к ней отрабатывать экзамены с лестницами и канатами. Поговаривали, что внутри вышки кто-то нагадил, и что там нашли труп. Про первое верю охотно, во втором сомневаюсь.
Я бегал вокруг стадиона еще до того, как это стало модно. Впрочем, я бегал как умел — просто бежал изо всех сил, пока хватало дыхания. Потом останавливался, отдыхал и бежал снова, и так пока не надоест. А потом у меня начали болеть колени, и я бросил это скучное дело.
Не забуду эту дьявольскую железяку. В детстве мы натаскивали под неё опилки, и прыгали в них. Трусы с зеленой зоны, смелые с жёлтой, а бесшабашные ребята — сверху, с красной. Как-то я тоже решился прыгнуть, но не учёл, что перед этим весь день шёл дождь. Опилки уплотнились и с трудом меня приняли. Впрочем, бабушка не диагностировала никаких трещин в костях.
По дворовым понятием «Фанера» — это мой родной район, но по факту меня в нём почти не знали. Всё детство я провёл в центре, возле школы, и почти что жил у бабушки с дедушкой. Местным фанерским ребятам я не примелькался, и за мной никто не заходил после школы.
Кажется, что «Фанера» сильно изменилась, как и весь город. Стало больше магазинов с разливным пивом, каких-то мутных спортбаров, больше магазинов «Дисконт». Говорят, на окраине растут большие торговые центры, но я не ездил в новый блистательный район за Шексной.
С краю у «Фанеры» комбинат и мини-парк. По мебельной фабрике ползают козловые краны, таскают брёвна. Иногда пыхтит тепловоз и раздаётся протяжный вой очистительных систем. В детстве в такую систему засосало гайку — от высеченной искры случился объёмный взрыв древесной пыли, были погибшие. С тех пор слушаю очистительный вой с содроганием.
Как-то зимой я пробрался по льду внутрь завода и ползал по сооружению, которое вылавливало брёвна из воды и складывало их в штабеля. Помню, внутри железного рукава двигалась цепь с крючьями — страшное зрелище из фильмов про маньяков.
Незатейливая железная конструкция и дворец культуры «Северный». В дворце я как-то выступал с фаер-шоу и участвовал в какой-то студенческой пантомиме, пародируя голос переводчика Володарского (друзья знают о такой моей способности). Еще меня звали помогать одной дружественной рок-группе — я включал с плеера минусов, а двое музыкантов играли на гитарах и пели.
Помню, впечатлил ребят из рок-группы тем, что посоветовал переставить в песне строчки «Пусть будет любовь продолжительной» и «Пусть будет ответ положительным». Вокалист смущённо признался, что просто перепутал их, но похвали меня за лирическую чувствительность.
Раньше тут плавали «Калоши», и буксиры таскали огромные плота сплавляемого на фабрику леса. А сейчас в заросшей воде плещутся двое подростков. Я стою прямо на однопутной железнодорожной ветке между фанерно-мебельным комбинатом и спичечной фабрикой.
Еще в детстве это место было настоящим пляжем. В жаркий день весь берег был усыпан отдыхающими и пестрил от их полотенец. Сейчас вообще никого нет.
Я прошёл вперёд, и увидел такую картину. На полузаброшенной железной дороге между фабриками, среди кустов и безлюдья две девочки возятся с велосипедом. Всё это выглядело как сюжет из плохого сериала на каком-нибудь телеканале.
Я подошёл поближе, и одна из девочек попросила помочь. Оказалось, что другая упала с велосипеда и смяла крыло, заблокировав колесо. Я нашёл какую-то стальную пластинку и открутил крыло. Пока откручивал, девочка заботливо отмахивала меня от комаров. Я опасливо оглядывался: вдалеке обязательно должен был появиться разъяренный отец, который немедленно обвинит меня в чём-нибудь.
Починив велосипед, я сделал этот снимок и убрался восвояси. Надеюсь, девочки доехали до дома без приключений. По крайней мере, на горизонте не было маньяков.
А это тренажёрный зал, в котором я познал жизнь. Я записался туда в шестнадцать лет, занимался несколько лет до обретения классного тела. Попробовал протеиновый коктейль и дал попробовать приятелю. «Фу, он по вкусу как сперма» — заявил приятель к своему несчастью, его потом долго-долго травили этой фразой.
В зале общался с полной болтливой девушкой, которую опрометчиво представлял новеньким как «свою тёлку». Во время приседания из-под её формы выглядывали трусики тигриного цвета. Я очень расстроился, когда она вдруг перестала ходить в зал.
Когда мне было восемнадцать, у меня была девушка, а в этом доме жил её парень. Я его очень боялся, и всё время высматривал у подъездов белую машину (слышал, он ездит на такой). Впрочем, парня этого никогда не видел. Еще знал, что он работает уборщиком аквариумов.
А девушку эту видел несколько лет назад. Я приватизировал квартиру в мэрии, и она занималась моими бумажками. Уверен, она меня не узнала.
Кажется, череповецкий молочный комбинат уже закрыт. А когда-то я упрашивал маму зайти в магазинчик возле комбината, чтобы купить мороженое, прямо с конвейера. Еще родители рассказывали, что однажды во время прогулки примерно в этом месте через забор перелез мужчина с кругом сыра, который прямо на месте обменяли на алкоголь.
А это река Серовка, которая уже на фотографии вполне оправдывает своё название. В детстве в речке плавала мелкая рыбёшка и даже рыбаки были, а сейчас не плавает ничего, кроме мусора. По этой трубе я когда-то проходил в качестве экстремального развлечения, во время сильного гололёда.
Река раньше текла не по трубе, а как полагается. В ста метрах от этого места был пустырь, уже расчищенный от деревянных домов и готовый к большой стройке. Мы с папой пошли туда гулять. Папа занимался резкой по дереву и присмотрел себе какую-то вишню на доски, а я просто забрался на высокое дерево и сидел на ветке. Сейчас на этом месте стоят девятиэтажки, под которыми по трубе течет речка Серовка.
Над Серовкой проходит однопутная железная дорога (она потом продолжается в дорогу, которую мы с вами уже видели). В детстве вдоль этих путей можно было короткой дорогой дойти по автовокзала на первой фотографии или до железнодорожного вокзала, на который я приехал.
Двадцать лет назад в такой же летний день мы с мамой шли по тропинке рядом с рельсами с сумками, собираясь в деревню.
Мама просит меня оглядываться, чтобы не попасть под поезд или вагон, который часто пускали без тепловоза самоходом (говорили «толкачом»). Я оглядываюсь, но ни поезда, ни вагона, ни детства уже не видно.
Пофотографировал немного в недавней поездке.
Скучаю по Москве!
Ездили на выходных в финский кемпинг на северо-восток страны, в Пуумалу.
Удивительно, как Финляндия близка к Петербургу. Два часа на машине по трассе «Скандинавия» — и ты в стране лесов и озёр. До кемпинга в Пуумале еще примерно час.
Дорога в Финляндию хмурая и пыльная, со странными обгонными полосами на обочинах. Едешь туда и думаешь об отдыхе, едешь обратно и думаешь о доме. Тем и спасаешься.
Забавно, как меняется мир после пересечения границы. Ровные освещенные дороги, подстриженные поля и аккуратные леса, повсюду стоят красные амбары финских фермеров. Кажется даже, что солнце светит по-другому и облака рассеиваются. Эй, люди, добро пожаловать в мир северных эльфов!
Я раньше чуть презрительно относился к туризму и кемпингу. Образ небритых и немытых людей с рюкзаками и нейлоновыми палатками ввергал меня в тоску. Ох уже эти песни под гитару и звон комаров, обед на костре, алюминиевые кружки с горелым дном, влажный воздух внутри спальника!
Оказалось, что всё это может быть волнующим и приятным. Нужно только замешать суровую походную романтику с комфортом современных технологий и финским волшебством всеобщей ухоженности. Получается отличное средство для прочистки головы.
К прочистке головы я раньше относился не менее презрительно, чем к туризму. Однако убедился — это действительно помогает, и даже лучше чем спорт. В кемпинге меняется сразу многое: дом на палатку, чайник на костёр, хороший кофе на плохой. Для полноты ощущения еще следовало не пользоваться горячей водой в душе и не подходить к интернету, но это было бы совсем жестоко.
Благо интернет был только в ресепшене-избушке кемпинга, до которой еще следовало дойти — это хоть немного сдерживало. В следующий раз не буду пользоваться сетью вообще, или телефон дома оставлю.
В первую же ночь под нами сдулся матрац. Мы с А. подложили под него пару пенок, и спали в обнимку, как новорождённые котята. В этот кемпинг вместо противных спальников взяли с собой простыню, одеяло, подушки — оказалось, что домашнее постельное бельё положительно влияет на лесной сон. Жаль, это уравновешивается отрицательным влиянием проколотого матраца.
Ткань палатки кажется такой тоненькой, а окружающая среда такой враждебной, что в сдувшемся полусне я ощущал странную, глубинную борьбу за выживание. Проснулся победителем с уставшей от шишек спиной.
Жизнь в сельской Финляндии богатая, но распределённая. Дома строят на почтительном расстоянии друг от друга, но без заборов. Большие панорамные стёкла в пол предлагают подсмотреть чужую жизнь, но она кажется не слишком-то интересной.
Палаточная жизнь в кемпинге тоже не слишком приватная: ткань пропускает каждый шорох или стон не хуже, чем она пропускает тёплый воздух. Кажется, в палатках ночуем только мы. Все остальные лесные путешественники живут в огромных самоходных домах-кемперах, некоторые прибывают на отдых вместе с котами.
В Финляндии традиционно варим сливочную уху из сёмги, жарим на костре сосиски и скрипучий круглый сыр с корочкой. Ржаные краюшки прилагаются.
Заметил за собой любовь к разжиганию костра. С каждым разом стараюсь усложнить себе задачу: использую огонь только один раз, кладу поменьше растопки, ищу правильные веточки для розжига. Было бы здорово перенести такое упорство в работу и другие занятия, но это вряд ли.
Мы долго едем лесной дорогой и прибываем на берег озера. Двое мужчин неторопливо копаются у собственного дома, мы машем им рукой и желаем хорошего дня. Загоняем велосипеды в лес, и я фотографирую обнажённую А. на вершине гранитного утёса.
Вокруг в сотнях метров нет никого, кроме муравьёв и змеи, что когда-то оставила здесь свою шкуру. Кажется, я тоже оставлю тут свою шкуру, но её никто не найдёт.
Друзья говорят, что финские города — это пример грамотного устройства провинциальной среды. Нам с А. они кажутся слишком сонными и скучными. Похоже, истина где-то посредине, на главной пешеходной улице.
Улица ведёт к марине с причалами, она есть в каждом городке. Финны очень любят воду: водят катера и лодки, строят дачи на берегу озёр. На пенсии они ездят по стране, садятся на стульчики и изучают разницу между облаками и водой в разных её частях.
Главная достопримечательность Пуумалы — здоровый мост, который вырастает из леса и спустя километр ныряет обратно в лес. К мосту пристроили башенку с лифтом для велосипедов, на самом её верху стоит крохотное кафе в три стола, с черничными чизкейками и кахвой: кислым, пережаренным финским кофе.
Забавно терпеть невкусное потому, что его употребление стало маленькой традицией. Башенка с кафе ощутимо качается под нами, но после токийского землетрясения нам с А. уже ничего не страшно.
Часто использую финское слово sisu — им описываю крепость духа, несгибаемый северный характер, силу противостоять внешним обстоятельствам. Это самое sisu нужно, чтобы есть холодные карельские пирожки, разжигать костёр без дров и спичек, отмывать кастрюлю от ризотто, отгонять противного комара и сидеть в непривычно жаркой бане.
Моего sisu не хватило на вторую ночь в палатке на сдувшемся матрасе. В пять утра я заворчал и сквозь сон попросил А. прекратить мои мучения. После вылез и надул матрас снова — нам хватило его еще на полчаса лесного сна.
Финляндия пахнет хвоей и вечностью. Северным краем правят сосны и гранитные камни, а люди здесь не больше краткосрочных туристов. С этой мыслью непросто примириться, и я старательно гоню её прочь. Кажется, что буду приезжать в Финляндию постоянно, и каждый раз она будет такой же прекрасной, бесконечной и неизменной.
Я постарею, а она — нет.
Почему-то финскую природу хочется расцеловать, настолько она кажется ухоженной, приятной органической. А через границу переходишь, и всё кажется другим, хоть ты прошёл всего пару сотен метров. Очевидно, что граница между завистью к прекрасному чужому и недовольство, неприятие своего — где-то в голове, а не на картах.
Финские чайки прилетают на нейтральную полосу без визы. «Если бы я работал на таможне, то говорил бы всем „Добро пожаловать домой!“» — грустно размышляю вслух. В багажнике едет полкило санкционного хамона.
В Токио в лавке купил старенький полукадровый фотоаппарат Olympus Pen S 1962 года выпуска.
Ради интереса купил еще и плёночку и отснял её. Выбрал кадры, что понравились.
Месяц в Японии закончился. Хочу подвести итоги и поделиться общими впечатлениями.
За четыре недели я написал десять постов, вот они:
А теперь — немного общих впечатлений:
Всем привет!
Сегодня заключительная часть моего японского репортажа. Завтра — домой.
Напоминаю, что до завтрашнего дня включительно все новые подписчики рассылки получают подарок из Японии, по почте. Следует подписаться и прислать мне адрес почтой.
К сожалению, в метро регулярно случаются несчастные случаи, про них пишут прямо на экране в поезде. Под фразой «Пострадал пассажир» обычно понимают упавшего на рельсы: по несчастливой случайности или… нет.
Никогда не понимал людей, которые по своей воле ходят гулять в душный и скучный офисный центр. Но вид небоскрёбов завораживает, признаюсь.
Между делом обнаружили самый маленький и узкий домик, что нам доводилось видеть.
Еще побывали на японском кладбище. Они небольшие и разбросаны везде по городу. На кладбище всё по-японски узенькое, маленькое и стандартизированное.
В южной части центра у подножия императорского дворца расположен великолепный парк. С одной стороны — небоскрёбы, с другой — идеальные травка и деревья. Приятно, наверное, выйти из офиса и посидеть в нём с ланч-боксом.
А вот и сам императорский дворец.
В другой день проехали ночью на велосипедах вокруг дворца. Любые ремонтные работы похожи на дискотеку.
В другом месте вместо настоящего махателя светящейся палкой поставили его, так сказать, цифровую версию.
В районе центрального вокзала Токио всегда многолюдно. По эстакадам ездят синкансены.
Плыть на нём здорово — он буквально «едет» по воде, словно автобус, игнорируя волны и не качаясь. Правда, на нём следует плыть пристёгнутым, как в самолёте, потому что катер может удариться о дельфина или кита своими подводными крыльями.
Ошима — это вулканический остров. В центре острова находится спящий вулкан Михара. В канонических фильмах про Годзиллу из вулкана выбирался монстр и топал рушить Токио. Но и в реальности городу доставалось от острова: в 1923 году мощное землетрясение с центром в Ошиме причинило в Токио большие разрушения и погубило более ста тысяч человек.
Михара извергался последний раз в 1990 году. Местные жители привыкли к такому делу, хоть их иногда эвакуируют. По острову расставлены убежища от вулканических бомб — крупных кусков камней и лавы, которые вулкан разбрасывает при извержении. Убежища похожи на автобусные остановки, и русский турист вероятно может их перепутать.
Сейчас кратер спит, и только кое-где из него пробиваются облачка пара. Кратер раньше был популярным местом для самоубийств, и только в 1936 году в него прыгнуло более 600 человек. На меня это место произвело гнетущее впечатление, и мы вскоре ретировались.
Прямо у кратера вулкана работает аутентичная столовая. Она выглядит очень большой, но пустой, и стоит тут без изменения уже пару десятков лет. Обед очень вкусный и стоит недорого по токийским меркам. В обед даже входит жареная улитка! За окнами вид на океан.
Очень милый остров. В туристическом центре работает девушка с печальным знанием английского. Везде пусто, и непонятно, чем тут занимается десять тысяч человек.
На Ошиме есть онсэны, японские традиционные санатории-купальни. Видимо, в сезон сюда приезжает немало туристов из Токио, но мы были в будний день и никого особо не заметили.
На Ошиме кажется и природа, и климат другие. А всего-то сто километров от столицы в океан.
Если есть землетрясения и извержения, то есть и цунами. Берег острова в населённых местах защищён специальными сооружениями, везде указатели на убежища.
Уехали с Ошимы на последнем катере. Дюжина провожающих всегда машет вслед.
Спасибо всем, кто читал и следил. Все выпуски токийских приключений читайте по тегу.
