В конце сентября и начале октября я побывал в своём первом туристическом походе: прошёл пешком десятки километров по абхазским высокогорьям, дважды оказался в снежных неприятностях. Еще я пил чачу в армянском доме, путешествовал по Сухуми и побережью, воровал соседский виноград и вообще замечательно провёл время.

Про все эти приключения у меня есть обстоятельный рассказ с фотографиями. Присаживайтесь поудобнее.

Предупрежу заранее — в начале рассказа будет много текста и мало фотографий. Это потому, что я ленился доставать тяжёлую плёночную фотокамеру из рюкзака в походе (а иногда мне было совсем не до этого). Я постараюсь максимально использовать свои описательные способности, и надеюсь что вам не будет скучно.

Глава 1. Сборы

В этой главе расскажу о том, как готовился к походу.

Понимаю, что странно начинать рассказ с кучи текста про восьмидесятилитровый рюкзак, самовысыхающие носки и туалетную бумагу. Однако это важно описать заранее, чтобы не возвращаться с этому по ходу повествования.

Так что начнём с содержимого рюкзака и описания сборов. Мои сборы состояли из бесконечных трат на одежду и снаряжение.

⌘ ⌘ ⌘

Перед походом я окунулся в мир туристической одежды. И чем больше я изучал эту тему, тем меньше в моей голове оставалось мифов о преимуществах натуральных тканей: хлопка, шерсти, кожи. На самом деле походники одеты в высокотехнологичную синтетику.

Вместо красивых шерстяных носков надевают тонкие синтетические — они отводят влагу от тела и испаряют её через обувь. В результате ноги всегда сухие, даже если не снимать ботинки большую часть дня. Сухие ноги не мёрзнут и не образуют мозолей.

На теле тоже синтетика: термофутболки и леггинсы. Они также быстро отводят влагу от тела. Обычная хлопковая футболка сохнет сутки, а синтетическую достаточно снять и встряхнуть пару раз — и она уже сухая. Впрочем, обычно она мгновенно высыхает на теле сама. Если носить несколько слоёв одежды из специальной ткани (например, футболку, водолазу и куртку), то случаются волшебные вещи: куртка ощущается слегка влажной, хотя футболка и водолазка уже сухие и тёплые — они отвели влагу от тела.

Внешним слоем носят мембранную одежду, такая не промокает от осадков, но пропускает влагу от тела. В мембранных брюках и куртке чувствуешь себя неуязвимым: на улице дождь поливает, а тебе всё равно. Конечно, одежда не резиновая и со временем промокает, но легко пару часов выдерживает средний дождь.

В походе вообще важна многослойность. Сидишь на камне в тени во время обеда — тебе холодно. Идешь по серпантину под солнцем — жарко. Нужно постоянно снимать и надевать одежду. В жаркие минуты идёщшь в одной футболке. Натягиваешь сверху водолазу, если стало прохладно. Вечером, когда совсем холодно, надеваешь пуховку. Если вдруг пошёл дождь — натягиваешь мембранную куртку и штаны-самосбросы (они с молниями сборку, можно надеть не снимая обуви). А когда кончился дождик и потеплело, то быстренько снимаешь всё с себя до футболки. Чувствуешь себя  родителем, который бесконечно одевает и раздевает младенца в коляске, при этом младенец ты сам. Но иначе никак. Если натянуть свитер на рубашку и пойти так, то быстро вспотеешь, потом замерзнешь и согреешься будет трудно.

Я раньше посмеивался над знакомыми, которые ходят по городу в мембранных куртках для катания на сноуборде. Но побывав в походе, ощутил на себе могущество специальной одежды. По моим впечатлениям мембранная одежда и термобельё в походе круче обычной раза в два. Пойти в горный поход в джинсах, шерстяном свитере и дак-бутс — это мучение.

⌘ ⌘ ⌘

Из других расходов отмечу рюкзак. Для похода нужен специальный большой рюкзак вместимостью в 80 литров и выше (он в 5-7 раз больше обычного городского).

В обычном рюкзаке носят ноутбук и пару нетяжелых вещей, всего килограммов в пять. Это небольшой вес, и его передают лямками на плечи. Но в туристическом рюкзаке носят 15-20, а иногда и по 40 килограммов. Это очень большой вес, на плечи его не передашь — он испортит осанку и быстро утомит. А ведь с рюкзаком нужно идти по 10 часов кряду.

Чтобы разгрузить плечи, в туристическом рюкзаке вес переносят на поясницу. Вдоль спины у него расположена жёсткая кллюминиевая рама, а снизу, на уровне пояса — «уши» и ремень. Турист надевает рюкзак, а после затягивает ремень на поясе. Ремень охватывает таз и подвешивают груз на пояснице через уши. Лямки при этом почти не касаются плеч, вес через них не передаётся.

Я относился ко всей этой конструкции скептически, как и мембранной одежде. Когда впервые надел снаряжений рюкзак, мои плечи сильно устали спустя сто метров пути. Но когда мне помогли отрегулировать раму и показали, как правильно затягивать пояс, всё изменилось. Я нёс за плечами почти двадцать килограммов, и даже не чувствовал этого веса! Несколько дней похода я лез с рюкзаком в горы и переходил броды, и всегда он был для меня почти неощутимым. Одним словом, удивительная штука!

А еще рюкзак — это сложная конструкция. Он весь состоит из карманов, мешков, клапанов, затягивающих и утягивающих ремешков. Некоторые рюкзаки даже умеют разделяться на большой и маленький. Рюкзак также стоит недёшево.

⌘ ⌘ ⌘

Из других предметов снаряжения могу вспомнить спальник, палки и гидратор.

Спальник, или спальный мешок — это одеяло, которое застегивается по кругу в тёплую шаурму. Со спальникам отдельная наука: размеры, материалы, температура комфорта. Скажу только, что мой спальник оказался дурацкий: слишком тёплый, маленький для меня и тяжёлый — около двух килограммов. В следующий раз лучше куплю спальник полегче, но технологичнее.

Палки для ходьбы — это третья нога для путешественника. Они помогают разгрузить ноги через руки, которые в походе обычно не используются. На сколько горной дороге они дают дополнительные точки опоры. К палкам быстро привыкаешь, идти без них становится неудобно, странно. К сожалению, из-за тяжелых условий мои палки погнулись, и я оставил их перед отъездом.

Гидратор — это мягкий мешок с трубкой. В мешок наливают воду и размещают его в рюкзаке, а шланг крепят на лямку. С помощью гидратора можно понемножку пить воду в походе, не снимая рюкзака и даже не сбивая хода: просто вкладываешь сосок шланга в рот и делаешь пару глотков. Мой гидратор сперва раздражал меня: чтобы попить, нужно было прикусить сосок в правильном направлении, да и шланг время от времени пережимался. Но со временем я научился и привык к этой штуке. Кажется, что пить из гидратора удобнее, чем из фляги. Да и вмещает он сразу полтора литра (такую флягу или бутылку таскать трудно).

Про палатку особо рассказать ничего не могу. Организаторы выдали нам по трети обычной трёхместной палатки, каждая часть весила примерно килограмм.

⌘ ⌘ ⌘

Из-за того, что я раньше не был в походах, всю одежду и оборудование пришлось покупать. Мембранная одежда, рюкзак и снаряжение — дорогие. Я потратил на всё около 70 тысяч — это в несколько раз дороже участия в походе. Наверное, можно рассматривать такие траты как инвестицию в будущие приключения, но это спорно. Часть одежды слегка истрепалась, некоторым снаряжением я не очень доволен. Кажется, что походники подсаживаются на своё оборудование покруче спортсменов, фотографов или компьютерщиков.

Если вы, как и я, никогда раньше не были в походе и присматриваетесь к такому отдыху — старайтесь поменьше покупать, и побольше брать в долг в друзей. Вы точно найдёте рюкзак, спальник, возможно получится добыть обувь и куртку. Это сэкономит вам половину бюджета. Потом, если втянетесь — купите сами подходящее именно вам оборудование.

⌘ ⌘ ⌘

Еще несколько мыслей о снаряжении:

• Берите меньше одежды. На неделю достаточно пары футболок, по две пары белья и носков. Да, на третий день оно будет ощутимо несвежим, но вы тоже таким будете (мыться-то негде).
• Вообще берите самый минимум вещей. Вы пронесёте каждый лишний килограмм через броды и километры серпантинов. Чем легче рюкзак, тем меньше вы устанете и тем довольнее будете от похода.
• Дешевая серенькая туалетная бумага в походе на вес золота. И дело даже не в прямом её назначении. Оказывается, у бумаги целая куча возможных применений: ей протирают посуду, чтобы не мыть, вкладывают в промокшую обувь, используют для растопки. В исходе первого дня я шутку предлагал купить у И. рулон туалетной бумаги за все мои наличные деньги — от них было меньше пользы, чем от простых серых листочков.
• А вот настоящую туалетную бумагу лучше использовать влажную. Я просто купил пачку влажных салфеток, их же применял вместо душа.
• Полезно иметь небольшой ножик (подойдёт складной), миску, кружку, ложку и вилку. Я по глупости купил красивый и дорогой дамасский нож, который заржавел насмерть еще до конца похода.
• Нужен налобный фонарик и набор батареек к нему. Часов в шесть в лагере уже темнеет, без фонарика ни поесть нормально, ни в туалет не сходить. Еще я при его свете я вечерами вёл дневник.
• Для телефона, паспорта и прочих важных вещей круто иметь непромокаемые пакеты. Я просто взял дюжину обычных целлофановых пакетов и завернул в них своё барахло. Понял, что для документов и телефона лучше иметь специальный пакет, который не нужно развязывать каждый раз или рвать от нетерпения.
• Полезно взять с собой перчатки. Руки мёрзнут постоянно, особенно в дождь.
• Спать в горах нужно в шерстяной шапке, сорян.

Наверное, я слишком неопытный походник, чтобы советовать что-то еще. Но вцелом такими были сборы.

⌘ ⌘ ⌘

Еще несколько слов про организацию путешествия.

В походы обычно ходят группами, по пять-десять человек. В группе есть один или несколько старших, опытных походников: они составляют маршрут, распределяют обязанности, помогают, поддерживают. Для них поход — это работа, они менеджеры. Остальные ребята идут ради своего удовольствия, полагаясь на старших. Есть еще всякие профессиональные экспедиции и одиночные походы, но это сейчас не так важно.

Обычно походы организуют турклубы. Чтобы пойти, нужно вступить в клуб и что-то там сделать, я не знаю что. Но есть небольшие компании, которые организуют всё сами, без волокиты и бюрократии традиционных организаций. Я ходил как раз с такой компанией, «Эскейп Турс».

Компания обеспечивает участников частью оборудования и предлагает маршруты. Маршрут — это не просто случайное направление в горы. Организаторы всё тщательно изучают: где делать привал и разбивать лагерь, где добыть дрова и воду. Они понимают, куда и как эвакуировать людей в случае чрезвычайной ситуации. У хороших организаторов всё предусмотрено.

Свою компанию я нашёл в интернете. Связался с ребятами, обсудил условия участия и маршрут, оплатил. Узнал, что стартуем мы из Абхазии, из Цандрыпша. Посоветовался об оборудования и купил билеты. Путешествие начинается!

Глава 2. Двадцать шесть бродов

Поход начался с небольшой прелюдии. Я прилетел из Петербурга в аэропорт Сочи, забрал свой тяжеленный рюкзак c багажной ленты и отправился на границу с Абхазией. До границы ходят маршрутки, а особо нетерпеливые походили ходят пешком, через Адлер.

⌘ ⌘ ⌘

Граница — странная, нигде такой не видел. Нет ни суровых лесов в нейтральной полосе, ни автоматчиков, ни характерного ощущения перехода между мирами. Просто Адлер вдруг заканчивается забором, к которому тянется вереница уставших людей непонятных возрастов и занятий. Проходишь сквозь калитку и попадаешь в здание, которые напоминает не то провинциальный автовокзал, не то служебную пристройку к рынку — это российский пограничный пункт. В нём проверяют паспорт и пропускают дальше.

После туристы и местные переходят по старому мосту через речку Псоу и проходят абхазскую границу. В Абхазии даже пристройки нет, люди просто проходят через пару скучающих сотрудников, не показывая паспортов. И попадают в лапы десятков таксистов.

Мы доехали впятером на стареньком «Мерседесе» по слегка утомлённой дороге мимо каштанов, глупых коров и домов с зелёной крышей. Слева мелькает море, справа встают пологие холмы. Машина повернула пару раз и остановилась у разбитого железнодорожного вокзала в в сталинском стиле. Приехали, Цандрыпш.

⌘ ⌘ ⌘

В Цандрыпше у нашего отряда была база — пара комнат, снятые в гостевом домике у Перузы и Соломона, амшенских армян. Про Перуну, Соломона и армян-амшенов я расскажу позже.

Мы переночевали (ночь в ста метрах от Чёрного моря оказалась непривычно холодной), и следующим утром выдвинулись в путь. Два часа на разбитой газели нас вёз водитель по имени Роберт, с особенным смаком включавший итальянскую музыку шестидесятых. Под мелодии со средиземного побережья мы промчались по черноморскому, и поднялись метров на триста в горы. Дома кончились, дорога тоже. Роберт развернул газель и оставил нас одних у подножья горного перевала возле деревни Ачмарда. Накрапывал дождик, где-то вдали звенели медными колокольчиками коровы. Мы отправились в путь.

Шли ровно, одетые в мембранные штаны и куртки. Впереди меня — крупные цветные пятна непромокаемых чехлов на рюкзаки, с которыми спутники были еще больше похожи на космонавтов. Я оглянулся назад, посмотрел на море в сходящихся холмах ущелья. В следующий раз я увижу его через несколько дней, в других, менее приятных обстоятельствах. До сих пор жалею, что не сделал фотографии на память.

Я старательно переставлял ноги, стараясь сродниться с тяжелым рюкзаком и непривычными для меня палками. Казалось, что слегка устал идти в небольшую горку, дыхание едва заметно сбилось. Я вопросительно посмотрел на руководительницу похода М-а. Она глянула на часы и весело заявила: «Идём семь минут!». До обеда оставалось четыре часа, до привала и лагеря — часов семь.

Мы сделали небольшой перевал с еще заметной автомобильной дорогой, и упёрлись в русло ручья Сендрипш. Обычно в конце сентября ручей мелеет или пересыхает вовсе, но несколько дождливых дней перед нашим походом превратили его в маленькую речку глубиной примерно по колено. Ручей журчал по камням и ждал, пока мы снимем треккинговые ботинки. Переходили медленно, расстегнув лямки рюкзаков — от ноши следовало быстро освободиться, если упадёшь, и если тебя потащит течением. Вода почти что ледяная, но брод ощущается как маленькое приключение, испытание. Стараешься не думать, что дома любой случай промоченных ног трактуется как предвестник неизбежного заболевания.

Не успели мы переодеться, как пришло время второго брода, за ним — третьего, четвёртого. Дорога, когда-то проложенная или для военных нужд, или для лесовозов, прыгала с одного берега ручья на другой. Мы обувались и разобувались. Порой с мини-стоянки после одного брода виднелся следующий. Спустя дюжину остановок в излучине ручья устроили обед. Разрезали сало и хлеб, угощались огурцами и халвой. Было удивительно черпать вкусную холодную воду прямо из ручья и пить её маленькими глотками. Скалы над головой сходились к небу тяжелыми зелеными ладонями. Было весело и чуть страшно. Случись чего — до дома километров тридцать, и никто не отвезёт тебя на машинке к морю. Еще появилось странное, слегка пьянящее чувство дикости. Вот ты и вода, ты и горы. Здесь нет людей. Такого раньше не было. И это чувство будет только нарастать со временем.

⌘ ⌘ ⌘

Обед закончился, но броды продолжались. Еще через несколько переходов через Сендрипш мы перестали переобуваться из запасных кроссовок в основную обувь — просто перешли ручей в кроссовках и пошли дальше в мокрой обуви к следующему броду. Тело успевало нагреть влагу в кроссовках, и даже дискомфорта не ощущалось. Но чего стоит сама мысль о том, что ты уже час идёшь в мокрой обуви, время от времени погружаясь по колено в холодный ручей!

Около четырёх часов мы наконец стали набирать высоту, порой поднимаясь над ручьём на сотню метров. Но затем неизбежно тропа делала спуск, снова погружая нас в воду. Наконец, разменяв двадцать шестой брод, мы вышли на ровный участок под скалой, что нависла над ним словно корабельный нос. Под скалой стояли пара грубо сколоченных скамеек, импровизированная полка, валялся котелок и другие следы человеческого присутствия. Наша стоянка была популярным местом среди нечастых туристов и спелеологов. Как и мы, они стремились на плато Арабика. Повсюду валялись вещи, которые их владельцы протащили через леса, тропинки и броды: рваная одежда и обувь, какие-то странные железные детали и ржавые металлические кружки. Одну из них я отмыл в ручье и присвоил, потому что свою забыл. Так в горах у меня появилась самая хипстерская кружка на свете (еще и металлический привкус давала, от ржавчины).

На разбор вещей ушёл час. Всё быстренько оделись, нацепили сидушки и налобные фонари. Я сбегал за водой, попутно прояснив происхождение странных деталей — у самого ручья лежал развалившийся советский автобус, непонятно как оказавшийся в этих краях. В очаге заплясал огонь, над огнём нависла пара котелков: один для супа, второй для чая. Удивительно, но чаю походники пьют очень много, едва ли не по литру каждый. Он согревает и служит поводом для неспешной беседы.

⌘ ⌘ ⌘

К семи часам под скалой стало темновато. Все бросились фотографировать, как солнце гладило вершины соседних холмов. После расположились вокруг костра, обсуждали бывшие приключения и мою аэрофобию. Разложили сохнуть кроссовки вокруг очага: кто-то прожёг дыру, я закоптил свои рошики насмерть (пахнут костром до сих пор). Около девяти разбрелись по палаткам, укутываться в спальники и слушать ночной шелест ручья в русле под нами.

Я оказался третьим в организаторской палатке и подслушал, что между обедом и стоянкой по пути попадались следы медвежьей жизнедеятельности. К. заявил: «Он одни ягоды ест». Думал об этом всю ночь, спал плохо.

Глава 3. Плюс тысяча

Ночь в палатке оказалась на удивление приятным делом. Не знаю, сказалась ли мышечная усталось от нагрузок первого дня или свежий воздух. Но я не заметил ни отсутствия постели под собой, ни спального мешок, который оказался мне мал.

Впрочем, ночью случилось неприятное событие, которые затем слегка омрачило мне дальнейший поход. Ночью, покуда я думал о медведях и ворочался в мешке, молния на моём спальном мешке расстегнулась. Я правой рукой как-то нетерпеливо и грубо начал застёгивать её… и одёрнул руку от резкой боли — подушечкой указательного пальца ощутил какой-то ожог. Ночь, в палатке ничего не видно, тянуться за фонариком неудобно. Сунул палец в рот и ощутил металлический привкус крови. Чёрт, вероятно прищемил! Когда рассвело, рассмотрел палец. Оказалось, ночью я срезал молнией лоскут кожи размером с копеечную монетку прямо на подушечке. Ранка пустяковая, но на самой важной части пальца. Последующие несколько дней я не мог ни обувь завязать нормально, ни на фотографическую кнопку спуска нажимать. Хорошо еще не приходилось пользоваться сенсорным экраном телефона, а так бы вообще расстроился.

Но делать нечего, нужно идти дальше. Мы быстро запаковались, позавтракали кашей (пересолили её спросонья) и выдвинулись дальше. К печали И. нам пришлось преодолеть еще пару бродов, а после мы начали набирать высоту. Сегодняшним днём предстояло зайти на тысячу метров в горы: подняться выше зоны леса и выйти на высокогорную стоянку Гелгелук.

⌘ ⌘ ⌘

Второй день был самым тяжёлым физически. Вчера дорога пульсировала: то поднимала вверх, то опускала обратно к ручью — так успеваешь слегка устать, и отдохнуть после за спуске. Но путь к Гелгелуку шёл вертикально вверх, серпантином по холму. Отдохнуть негде, разве что иногда можно опереться на палки и отдышаться. Ноги ноют и отказываются шевелиться, сердце колотится, рюкзак кажется неподъемным. Печали добавляет обстановка: мы идём по «дну» влажного леса, по размокшей глинистой дороге. Ботинки облупливаются грязью и словно набирают по тонне каждый. Вокруг влажно, и эта влага пропитывает одежду. Чёрт побери, даже присесть на привале негде толком, сухое место надо еще поискать (и дойти до него). Первые несколько часов были совершенно изматывающими для меня. Не помню, чтобы мне когда-то было так тяжело физически.

Отряд растянулся: пока самые сильные вырвались вперёд, слабаки вроде меня отстали. Так я узнал, что идти последним в походе сродни проклятью. Всё время кажется, что ты отстаёшь, что подводишь остальных, хотя на самом деле просто кто-то незаконно вырвался вперёд. М-а спустилась откуда сверху, и подбадривала меня, рассказывая истории из своей десятилетней походной практики. Узнал, что она родилась, выросла и живёт в глухой алтайской деревне, где даже деньги не используют (магазинов-то всё равно нет). И назвали её в честь акушерки, которая прилетела принимать роды у её мамы на вертолёте. И что она ходила в тяжелые многодневные зимние походы, причём одиночные. Невероятная девушка.

Спустя пару часов ландшафт вокруг стал меняться. Влажный лес отпустил нас, заставив напоследок подняться по тяжеленной горной тропе. Деревья стали реже, хвоя сменилась на лист. Я сорвал и попробовал пару ягод крыжовника, затем Н. показал мне дикий фундук. Мы сделали несколько поворотов, поднялись еще выше и пообедали на самой кромке леса. Дальше были только редкие кусты, трава и горы. Казалось, что сидели на границе жизни, готовясь к выходу в открытый космос.

Чуть выше и дальше на ровной площадке в ущелье виднелись невысокие серые домики — балаганы. Гелгелук облюбовали охотники, которые десятилетиями стреляют тут горных козлов. Они строят себе эти балаганы, в которых ночуют и оставляют отвисеться туши в случае удачной охоты. Мы надеялись заночевать в одном из таких домиков.

⌘ ⌘ ⌘

Полчаса на рывок, мимо ручья и наверх, и вот мы на площадке балаганов. У одного из домиков стоит уазик и ходят суровые мужчины в форме. Вежливо здороваемся, ставим временный лагерь из тента возле одного из строений. Бегло осмотрели свободные — они все похожи скорее на продуваемые сараи, чем на настоящие дома. Спать в таких в одних спальниках рискованно: ночью похолодает. А если и разбивать палатку, то лучше сразу в поле. Ставим палатки, пьём чай и играем в карты. На нас медленно наползает облако.

Пока ребята ушли за дровами, я наблюдаю за абзахами-охотниками. Они выставили в сотне метров на холме картонную коробку от вина и весело палят в неё из винтовок. Слышал, что в туристам тут отношение двоякое. Врождённое гостеприимство соседствует со страхом за незарегистрированное оружие. Еще я хотел попробовать дикой козлятины, но в этот день охотники не настреляли ничего, кроме картона.

Я узнаю, что на соседнем холме ловит телефон — в десятках километров под нами Сочи, и оттуда странным образом добивает российская сотовая связь. Я созваниваюсь с А, зачем-то обновляю почту и телеграм-каналы. Возвращаюсь и вижу, что в импровизированном посёлке активизировались жизнь. С гор спустились новые охотники? они топят крохотную печку, котят дрова, ходят туда-сюда. Кто-то протянул провода из-под капота внедорожника, и теперь в одном из балаганов звучит не то телевизор, не то радио. М-а пытается безрезультатно разжечь мокрые дрова, которые ребята с трудом приволокли с уровня леса. Становится холодней.

Чем выше в горы, тем сложней рельеф. Тут уже не до красоты и гладкости. Заметно, как скальные слои топорщатся под острыми углами друг к другу. Представляю силу, что столкнула и выдавила на поверхность эти километры и миллионы тонн.

⌘ ⌘ ⌘

Неожиданно охотники-абхазы уступают нам единственный приличный балаган, самый новый. Он сколочен без щелей, утеплён снаружи и облагорожен внутри. Мы быстро перетаскиваем туда свой скарб и пытаемся обустроить быт. Внутри нет печки, и готовить приходится на бензиновой горелке. А еще вечеру выясняется две печальные новости.

Во-первых, И. почувствовала себя плохо: её знобит. А во-вторых,  Л. принёс с холма свежий прогноз — завтра на нашем пути ожидается резкое ухудшение погоды: дождь и возможно даже снег.

Ложимся спать с грустным настроем. Застегиваюсь в спальнике максимально аккуратно, и перед выключениям фонаря вижу, как изо рта валит пар. Деревья больше не шелестят, ручей не шумит внизу. Горы стоят холодно и молча, и я среди них. Первый раз в жизни засыпаю в шерстяной шапке.

Глава 4. Штурм неба

Проснулись: холодно, изо рта валит пар. Да еще и проснулись рано, часов в шесть или семь.

Сегодняшний план впечатлял: нам следовало набрать еще пару сотен, и спустя шесть километров выйти на плато Арабика. Обычно отряд в этом походе останавливается прямо на плато, у подножия двух скал: Каменная Клад и пик Арабика. Однако сегодня решили обойтись без лагеря — на высокогорье будет холодно, нет ни воды, ни дров. Чтобы не ночевать в минусовой температуре, решили этим же днём перевалить через скалистый Каменный Клад, пройти мимо скалы Глаз Дракона вниз, к озеру Дзоу. Путь большой и тяжелый, да еще и погода может подложить свинью. Поэтому и встали рано.

Однако выйти быстро не смогли: состояние И. ухудшилось. Стало очевидно, что продолжить путь с нами она не сможет. После недолгих переговоров было решено эвакуировать её на внедорожнике охотников вместе с М-й. Мы оперативно позавтракали с кислыми минами, и вышли вчетвером. Погода была прекрасной, светило солнышко. Мы бодро пошли вверх по сужающемся ущелью.

⌘ ⌘ ⌘

На этот раз меня как самого слабого поставили вперёд. Хорошая погода и нежелание застрять на перевале в снег гнали вперёд, и сильные ребята сзади едва поспевали, порой даже отставая. Трёхчасовой путь до плато Арабика мы сделали примерно за полтора часа.

Пейзажи за окном стремительно менялись — становилось меньше травы и больше камней. Наконец мы обогнули невысокую скалу Пирамида и вышли на небольшое плато, площадью в средний городской парк. Это она, Арабика.

Арабика — довольно известное место. Нашим маршрутом и другими путями к ней ежегодно идут десятки, сотни спелеологов. Дело в том, что на Арабике находятся три глубочайшие пещеры мира. До самой глубокой пещеры Крубера-Ворнья (более 2 км вниз) можно было дойти за полчаса. Но мы торопились дальше, погода поджимала. Где-то в этих местах в прошлом году разбился вертолёт из Адлера, прилетевший спасать засыпанных снегом спелеологов, но следов катастрофы мы не нашли. Еще на плато я наконец согрелся — весь предыдущий путь шёл зябко.

Справа плато ограничивал пик Арабики (2700 метров), вершина которого скрылась за облаками. Но нам следовало идти дальше, огибая внешне неприступные склоны Каменного Клада. Не знаю, что назвал кладом эту дьявольскую на вид скалу.

Спустя час мы продрались сквозь каменно-травянистые склоны и подошли к перевалу через Каменный Клад. Мы присели на скамейку на стоянке спелеологов, я достал камеру и сфотографировал наш путь наверх, скрытый облачной пеленой. До сих пор жалею, что не доставал камеру последующие шесть часов.

⌘ ⌘ ⌘

Подъём на Каменный Клад — второе тяжелейшее физическое испытание в этом походе. Вместо заявленного часа мы поднимались больше трёх. Ровная и крутая поверхность быстро закончилась, скалы стали грубыми и острыми, в них появились многометровые провалы и трещины. Чтобы подняться на десять метров вверх, порой приходилось тратить сто, обходя препятствия змейкой. На середине пути показалось, что сил совсем нет. Но мы поднимались выше и выше. Над нами вставала гряда, на которую приходилось забираться, чтобы увидеть впереди еще одну такую же. Спустя два часа на Каменный Клад наползла туча.

Идти было всё тяжелее и тяжелее. Жаль, я не догадался сфотографировать неземные виды, которые открывались перед нами. Хотелось поскорее перевалить через гору и начать спускаться, однако мы только набирали высоту.

Неожиданно стало холодней, начал дуть сильный ветер — под его порывами нас даже качало. Остановившись передохнуть и успокоить сердце, я заметил вокруг себя кружащиеся белые комочки — начался снегопад. Н. отправился наверх, искать потерявшийся в тумане путь, а мы быстро падали духом.

Когда Н. вернулся, мы решили спускаться. Мы набрали уже более 2600 метров, но до вершины перевала пришлось бы идти еще дальше. Уставшие и замерзшие, мы спускались бы вниз уже к вечеру, и ночевали бы в палатке, без костра и воды. Такая перспектива не радовала, и мы медленно побрели вниз, под нарастающим снегом.

⌘ ⌘ ⌘

Спустились к стоянке спелеологов спустя час — на земле уже везде лежал тонким слоем снег. Быстро перекусили под тентом, натянутым на палки, и решили пробиваться назад к охотничьим домикам в Гелгелуке. Думали также о том, чтобы заночевать прямо тут, в подножья Каменного Клада. Нас четверо в палатке, мы могли бы укрыться тентом и снегом. Однако спать в минусовой температуре не хотелось, да и перспектив было немного. Скорее всего, за ночь завалило бы не только перевал, но и путь домой. Мы быстро собрались и пошли.

Я успел переодеться, но, кажется, зря — спустя полчаса от липкого снега вымок весь. В расстёгнутые карманы куртки намело сугробы, мембрана в ботинках не справлялась с облепившим снегом. Мы шли и шли, растягиваясь: впереди сильный М. и я, подгоняемый страхом, позади уставшие Н. и Л.

⌘ ⌘ ⌘

На Арабику буквально забежали и пронеслись по ней почти галопом. Виды везде были фантастические. Еще пару часов назад плато было зелёным и даже кое-где цветущим пространством, а сейчас превратилось в зимнюю сказку. Всё было покрыто снегом, вместо кустов — сугробы. Пирамида, Арабика и Каменный клад скрылись за тучами, мы с Н. шли в каком-то забытии. Чтобы не запутаться, достали из кармана крохотный походный компас, и определили направление на Адлер. Туда и пошли по одной из едва различимых тропинок.

Спустя еще час, подойдя к входу в ущелье, я оглянулся — сзади, в сотнях метров позади, виднелись две яркие точки: Н. и Л. отдыхали, сидя прямо на заснеженном камне. Я сглотнул от фатализма происходящего, и мы начали спускаться вниз.

Идти вниз по снегу и скользким камням много сложнее, чем подниматься. Я согнул палку, едва не соскользнув вниз, в ущелье. Спустя пару минут мы потеряли тропинку и какое-то время шли просто по сырым заснеженным кустам по склону, пока не догадались вернуться и найти путь. Прямо по человеческой тропе шёл волчий след.

⌘ ⌘ ⌘

Путь назад был похож на плёнку, которую ускоренно перематывают в обратном направлении. Вскоре мы подошли к Гелгелуку. Спустившись на сотни метров, не застали снега. Вокруг была только мокрая от дождя трава, и в десятках километров внизу — Сочи, над которым издевательски светило солнце.

За полчаса до милого домика, обитого российскими автомобильными номерами, на меня накатилась страшная усталось. Я брёл в насквозь промокшей одежде по тропе, замерзая. В разговоре с поляком М. мы перешли на английский, обсуждали изменения в жизни и страх смерти. Неожиданно я вспомнил про фотокамеру, которую таскаю в рюкзаке. Сбросил его прямо в лужу — с рюкзака свалилась куча снега, которую я принёс на плечах с Арабики. Разгрёб промокшие вещи, оттёр камеру от сырости, поставил на автоспуск, но добежать до М. не успел. Так получился наш слегка смазанный портрет. Кажется, мы здесь счастливые от необычных приключений и спасения.

⌘ ⌘ ⌘

Подойдя к нашему домику в Гелгелуке, мы услышали внутри возню и русскую речь. Открыли двери и увидели внутри полдюжины лиц. Наше место уже заняли следующая группа туристов, что собиралась пройти нашим маршрутом на следующий день.

Мы развешивали мокрые вещи из рюкзаков и обсуждали приключения. Мы попали в снег, а они — в дождь, пока поднимались нашей вчерашней дорогой по серпантину. Ребята были такие же неопытные как и я, разве что не знали про мембранную одежду и обувь: их свитера и куртки промокли более безнадёжно, чем мои. В углу сидел их предводитель И. — опытный походник, который обычно водит группы на Эльбрус. Ребята рассказывал, что он даже брод переходит в треккинговых ботинках, а не в сменных.

Вечер мы провели в бесконечных разговорах и шутках. Н. готовил еду от нашей партии, И. — от партии завтрашних туристов. Мы пугали их байками о засыпанном снегом перевале, Н. договаривался с М-й внизу о нашей завтрашней эвакуации внедорожником по дороге охотников. Длинная полать в домике заполнилась спальниками. Я натянул слегка подсохшую шапку и радостно думал о том, что мои самые страшные приключения в этом походе закончились сегодня.

Это я так зря.

Глава 5. Эвакуация

Утром проснулись от холода, запаха бензина и шума двигателя. Прямо возле балагана кто-то возился и сердито сопел. Раздался стук в дверь, и на вежливый крик «Доброе утро!» гость сердито ответил «Кому доброе, а кому и нет». Это приехал наш спасательный отряд.

К спасению мы было не очень готовы, потому что машину ждали к обеду. Быстро собирались, засовывая в рюкзак сырые вещи, остатки продуктов и мокрые палатки. Водитель нервничал — он всю ночь пробивался сквозь снег на другом перевале, ночевал на вершине в дурацком балагане и ночью ремонтировал сломавшийся уазик. Вместе с ним приехало двое приятелей. Мы решили не думать о том, как поедем всемером с огромными рюкзаками.

⌘ ⌘ ⌘

Быстро загрузились под дождём, предчувствуя сложную дорогу по снегу. Мы вчетвером разместились на заднем сиденье, два приятеля водителя сели на переднее. Поехали, трясясь и посмеиваясь — ребята спереди поставили свои ружья так, что их дула качались и смотрели на нас поочерёдно. Дорога была ужасная, и качались так, что было страшно вывалиться из кабины.

Машина ехала всё выше и выше. Дождь и мокрая трава сменились снегом и сугробами. Мы позли по серпантину выше в горы, двигатель ревел, а уазик штормило на ухабах.

Спустя час водитель Рома попросил нас выйти. Мы почти доехали до вершины перевала, остановившись от него в нескольких сотнях метров. Дорога тут была особенно крутая, и нашими жизнями решили не рисковать. Мы слегка замёрзшие высадились на снег и стали наблюдать за уазиком, который карабкался вверх изо всех сил. Получалось у него не очень.

⌘ ⌘ ⌘

Машина почти не ехала вверх, и за полчаса преодолела пару десятков метров. Приятели водителя прыгали на переднем и задом бамперах, толкали машину сзади и в бок. Время от времени продвижение останавливалось: Рома давал отдохнуть сцеплению, курил и стравливал давление в шинах. Перспективы доехать до вершины перевала становились сомнительными.

После перекура мы начали толкать уазик вверх руками. Так машина поехала чуть лучше, но было очевидно, что до вечера мы не выедем. Кроме того, из-под колёс летела шрапнель из здоровенных камнюг. Одна из них угодила точно в повреждённое колено Л.

Потолкав машину до ближайшего поворота серпантина, мы встряли окончательно. Рома пытался спустить давление в колёсах еще больше, ехал задом, даже посадил меня в салон для утяжеления машины — ничего не помогало. Кроме того, мы успели окончательно вымокнуть и подмёрзли. А снег только усиливался. Мне чудилось что я прямо вижу, как машину и нас постепенно засыпает.

Нам показалось, что ребята на уазике ведут себя странно. С одной стороны, они видят что машину вытащить не получается. С другой — бросать её не хотят. Они просто бродят вокруг застрявшего уазика, ругаясь и беспрерывно закуривая. Н. посмотрел на карту в телефоне и нашёл на ней какоё-то небольшое горное село в пяти километрах через перевал. Мы забрали из машины рюкзаки, перекрестились палками и пошли.

⌘ ⌘ ⌘

На перевал забрались довольно бодро, опыт вчерашнего дня помог. Наверху обнаружили милое голубое озерцо и пару старшеньких балаганов на его берегу. Выглядело симпатично, настоящий курорт из «Сияния»! В одним из них оставили записку для Ромы сотоварищи: «Мы идём вниз» (ради записки я пожертвовал страницу моего окончательно размокающего дневника). Как потом выяснилось, абхазы записки нашей не видели — значит, он лежит нам до сих пор. Вот кто-то найдёт и удивится!

Дорога вниз была бодрее. Мы всё также шли в снегу и тумане, но страху стало поменьше. Сбросив пару сотен метров высоты, мы сошли к перевалу пониже. До него уже доходили тёплые потоки с моря, поэтому снега было меньше и туман рассеивался. Мы чуть расслабились, и я снова полез в рюкзак за камерой. Жаль, кадры не передаёт настоящей картинки. Вдали виднелись совершенно зелёные соседние сопки, а мы стояли на белых, заснеженных.

Вниз по серпантину довольно быстро стравили еще пару сотен метров. Выпавший снег уже бодро таял на тропе, и вышли вниз словно по руслу ручейка. Вода в гидраторе кончилась, и я ел снег, снимая его с травы. Спустя пару часов мы дошли до балагана на небольшом холмике. Слева вдалеке лаяли собаки и мычали коровы. Справа далеко внизу виднелась небольшая деревушка: распаханные участки, пара машин под навесами, клубящийся дым от печек. Пахло теплом и спасением.

Пока мы спускались к деревне, с Сочи пришёл мощный дождь и снова заставил нас помокнуть. Вымотанные, мы устремились к ближайшему дому. Его дверь отворилась, и к нам вышел пожилой мужчина. Он издали крикнул сердитым голосом: «Ну чего вы возитесь? Заходите скорее, кому говорю!».

В этом месте и в этом доме нам суждено будет провести сутки, полные гостеприимства. Но об этом — в следующей главе.

Глава 6. Великое гостеприимство

Мы оказались в крохотной избушке Арутюн и Анджела, армян-амшенов. Они родились и выросли в этих местах, но большую часть года живут в Адлере. Сюда приезжают по глубокому зову родины: погулять среди гор, повидать родственников, собрать трав и орехов.

⌘ ⌘ ⌘

Избушка их состояла из двух половин, и представляла собой скорее облагороженный балаган.

Маленькая её часть — сколоченная из досок веранда, с небольшой железной печкой, столом и парой скамеек. Сквозь щели постоянно задувает холодный воздух, так что печка поглощает дрова без остановки. За стеной была большая часть здания, с толстыми стенами и щелями, забитыми авиационными рекламами и салфетками (позже выяснилось, что дядя Арут раньше работал в аэропорту) — это была часть для сна.

Мы бросили в угол рюкзаки и начали развешивать над очагом промокшие вещи, попутно рассказывая о наших приключениях. Дедушка Арут цокал языком, смешивая амшенские слова с русскими, и говорил метафорами: «Вот видишь на гора растёт цветок? Когда он распускается, то это к снегу. Цветок говорит: „Уе&%*ай отсюда“». Анджела заваривала нам горный чай, который на деле оказался мелиссой, замоченной в воде (но согревал отменно). Н. с печалью смотрел на гору и думал, как нам помочь оставшимся там непутёвым абхазам. На деревушку то наползало облако и начинался дождь, то всходило солнце. Время от времени вдалеке на перевале кто-то стрелял из ружья, словно подавая сигнал, и Н. печалился еще сильнее.

Спустя час Арут увидел троих путников, сходящих по серпантину. Еще через несколько минут в избушку ввалились водитель Рома сотоварищи, чрезвычайно радующиеся печке. Мокрых вещей и греющихся тел стало больше.

И хозяева, и новые гости оказались армянами-амшенами. Последующий час они непрерывно обсуждали что-то, выпивали водку и чачу, обедали, выкладывали продукты на стол и ссорились, не желая забирать их как плату за гостеприимство. Вскоре водитель с друзьями начали натягивать на себя сырые штаны и свитера, собираясь идти пешком в Цандрыпш. Путь неблизкий — более 25 км по тяжелой разбитой дороге вниз. Напоследок хозяйка натянула на них большие целлофановые пакеты, проделав ножницами дырки для рук и ног. Начало темнеть, гости ушли, и мы остались одни.

⌘ ⌘ ⌘

Последующие несколько часов мы непрерывно ели и пили. Анжела выставляла на стол хлеб, овощи, сыр, Арут угощал нас самодельной водкой и «армянским» коньяком, который он лично настаивает в канистре на дубовых щепках.

Под конец, уже изрядно пьяный, я подсветил фонариком варенье из диких груш, и сделал этот фотоснимок.

Мы готовы были ночевать в палатках прямо в продуваемой веранде, однако хозяева предложили нам сдвинуть две ненужные кровати в углу утепленной части дома (сами расположились за занавеской). Мы свалились на кровати под тяжелые и пыльные одеяла. Первые несколько часов я мучался, придавленный приступом тяжелого похмелья, но потом уснул. Время от времени тихое радио на стене прерывалось радиообменом между самолётами и диспетчером в аэропорту Адлера. В этот день дневника я не вёл — сил не хватило.

⌘ ⌘ ⌘

На следующее утро мы быстро договорились с соседом Арута — он днём собирался отвезти машину картошки, и согласился взять нас с собой. Мы загрузились в его уазик, попрощавшись с хозяевами нашего домика. Напоследок Анжела вынесла нам пучки горных трав. Я пью сейчас отвар из них и вспоминаю удивительное гостеприимство этих людей. Спасибо вам, замечательные!

Поляк М. ушёл утром пешком, сам. Н. не хотел его отпускать, но и переубедить не смог. Поляку выдали карту, телефон и объяснили дорогу. Он уверил нас в понимании пути, а после весело загашал в обратную сторону. Мы со смехом развернули его в правильном направлении, но у Н. прибавилось поводов для беспокойства.

Дорога вниз была тяжелой и пугающей. По ней может проехать только специально оборудованный джип, хотя по словам водителя-амшена когда-то в деревню ездили на легковушках. Удивительно, но жители села не очень-то жалуют возможный ремонт дороги: берегут свою отдалённость и самостоятельность.

Я никогда не видел настолько разбитой дороги. Машина то прыгала на камнях, раскачиваясь, то ныряла в глубоченные лужи. Водитель иногда рассказывал: «Вот тут пару лет назад уазик наехал колесом на камень. Машину накренило, пассажир выпал и его джипом придавило. Вон и памятник ему стоит». Я только сильнее вжимался в кресло.

На обратном пути пересеклись с водителем Ромой сотоварищи — он отправился спасать свою машину на другом внедорожнике, еще более разбитом. В салоне сидело еще больше народу, в том числе какие-то дремучие старики. Мы мысленно пожелали ему удачи.

⌘ ⌘ ⌘

Спустя пару часов начали проявляться следы жизни. Дорогу нам перешло стадо коров, чуть ниже вдоль дороги валялся брошенный автобус. Спустя несколько километров мы остановились возле дома, который на первый взгляд выглядел заброшенным. Из избушки вышел лохматый мужчина с охотничьим ножом на поясе, и разговорился с нашим водителем. Когда мы отъехали, он рассказал: «Странный человек. С инопланетянами разговаривает. У него жена учительницей была, каждый день пешком в школу ходила. Однажды её кто-то по доброте подвёз. Так он узнал и убил её из ревности».

Водитель оставил нас в пяти километрах от дома — ему требовалось поехать в другую сторону, а после нужно было подняться обратно в горную деревню. Мы на оставшиеся наличные деньги поймали нового водителя, совершенно старого и седого деда на микроавтобусе-буханке.

Автобус был почти полностью сгнивший, непонятно как вообще он мог перемещаться. В кабине не было ни единого прибора, кроме руля и какого-то рычага, а в пассажирском салоне на дне зияли дыры размером с ведро.

Мы заехали к какому-то источнику, набрали воды «Хорошая, святая!» — заявил дед. А после поехали прямо по руслу ручья. Воды было выше колена, и она едва не заливалась в салон через дыры в полу. Мы хохотали от невероятного приключения и советовали Н. высунуть в дыру руки, чтобы поймать на ходу форелину для ужина.

И вот спустя четверо суток после начала приключения мы добрались домой, в Цандрыпш — обнялись с М-й, выпили пару бутылок вина и поспали наконец на нормальной постели.

⌘ ⌘ ⌘

На этом приключенческая часть моего рассказа заканчивается. Мы путешествовали четыре дня вместо запланированных восьми: не ночевали на берегу озера Гега, не пришли пешком к Рице. Но мы два раза вытаскивали себя из снежного ада, делили кров с замечательными горными армянами, путешествовали на уазиках и вообще здорово провели время.

Дальше будет фотографический рассказ про Цандрыпш и Абхазию, по которым я путешествовал в оставшееся время.

Глава 7. Застывшее время

Начну с Цандрыпша, где располагалась наша база и где я провёл остаток путешествия, совершая вылазки в Сухуми и другие места.

Цандрыпш — это небольшой посёлок в пяти километрах от границы с Россией. Когда-то он назывался Гантиади, по-грузински — «Рассвет». Здесь жили десятки тысяч человек и работали огромные санатории, в которые приезжали счастливые советские отдыхающие. И сюда, в самый отдалённый от Грузии кусочек Абхазии, в августе 1992 года пришла гражданская война: грузинский десант высадился прямо на пляж Цандрыпша и отрезал Абхазию от российской границы.

Сегодня Цандрыпш — это большая деревня в сотню домов. Они лепятся друг к другу заборами, заросшими виноградниками, и протянулись на сотни метров вдоль моря: от речки Лапсы до Белых Скал — единственного места на черноморском побережье, где мрамор выходит прямо в море.

⌘ ⌘ ⌘

Как и раньше, жители промышляют сдачей жилья отдыхающим. Любое капительное строение старательно перестраивается, разрастаясь вверх и вширь. На месте небольшого балагана появляется трёхэтажный особняк, нарезанный на крохотные комнатки. В сезон каждую сдают за 300-500 рублей в сутки. Сейчас несезон, и можно сторговаться даже за 100 рублей. Не уверен, что когда-нибудь где-нибудь увижу жильё дешевле.

Хозяева нашего дома — пожилая семейная пара армян-амшенов, Соломон и Перуза. Перуза тучная и медленная женщина, вынужденная зимовать в скучном Цандрыпше ради престарелой мамы, которой дорог дом и эти места. Соломон — неторопливый лысый мужчина, который обычно сидит на корточках во дворе или принимает нелепые позы на диване под шезлонгом. Он уголовник, недавно вышедший после многолетнего заключения. В его повадках, жестах, мимике и голосе чувствуется удивительная натура, о которой хоть книгу пиши, хоть сериал снимай. Как сядет на стул, как скажет: «Все думали я сдох!». Потрясающей комичности персонаж, оживший герой анекдотов.

У Соломона и Перузы традиционно останавливаются туристы и спелелоги. М-а. и Н. живут тут уже третье лето, и каждый год Соломон с Перузой пытаются слегка обмануть своих гостей. То запретят жарить свинину, потому что газа много расходуется. То продадут варенье в два раза дороже, чем на соседнем рынке. То потребуют сто рублей за пользование стиральной машиной. То выругают за якобы испорченную сковороду. Каждый год регулярные постояльцы подумывают переселиться в другой дом, и каждый год это срывается — посёлке все армяне и все друг другу родственники. Куда сбежишь из этого огромного этнического организма?

⌘ ⌘ ⌘

Выйдешь из дома — упрёшься в разрушенный железнодорожный вокзал. Сквозь него до сих пор ходят поезда из России, делая небольшую остановку и устремляясь дальше, через Гагру в сторону Сухуми. Я прогулялся вдоль путей, удивляясь былой красоте дороги. Иногда вода подступала к ним так близко, что даже становилось не по себе. Море и рельсы!

Между Цандрыпшом, вокзалом и посёлком втиснулся огромный заброшенный санаторий, кажется он назывался «Донской Табак». От санатория остался галечный пляж длиной в добрых пару километров, заросшие корты, закрытые туалеты, развалившиеся бетонные конструкции на берегу и пустые жилые корпуса. Даже советские вывески еще не до конца растворились во времени.

Каждый вечер я традиционно купался в море, морщась от необходимости ходить по булыжникам. Особенно приятно было купаться в заходящих лучах солнца. Стоишь в набегающих волнах и смотришь, как сквозь солнечный круг в сочинский аэропорт медленно заходит очередной авиалайнер.

⌘ ⌘ ⌘

Если пройти или проехать несколько километров дальше, то береговая линия вдруг поднимется вверх почти отвесно. Смелые ребята забираются на бетонные конструкции, которые над ней возвышаются. До моря десять метров по прямой вперед, и сотня — вниз.

Чтобы проехать еще дальше, следует сесть на маршрутку. Они носятся вперед и назад по автомобильной дороге, что тянется вдоль побережья рядом с железнодорожной. В салоне всегда будет уставший школьник в белой рубашке и его мама, стайка бравых парней с наушниками и пошлыми шуточками (обычно сидят на заднем ряду), а также испуганные путешественники-лоукостеры с чемоданом и сумкой, нетрезвый старик и девушка, который он старательно рассказывает истории, пытаясь положить морщинистую руку на плечо.

Маршрутка летит мимо бетонных остановок-ракушек — говорят, это дипломная работа Зураба Церетели. Полчаса пути привезут к кафе, где уже много лет делают одинаково хорошие хачапури. Каждый год они дорожают на 10 рублей, но это ничего.

Хозяйка кафе извиняется за шум, рядом проходит свадьба. В туалет лучше не ходить, чтобы не пугаться. Ну а еще можно рискнуть и заказать «домашний холодный торт». Хипстеры безошибочно узнают в этом блюде панакотту, но только сваренную не на сливках, а на сметане.

Все эти места и впечатления такие странные и одновременно тёплые, что сердиться нет ни сил, не желания. Просто живёшь вне времени, радуешься солнцу и морю.

Глава 8. Мандариновый край

Я немного где был в Абхазии, только базовом Цандрыпше, в Сухуми, в Новом Афоне и на озере Рица. Еще некоторое расстояние проделал пешком по этим местам, несколько раз ездил на такси и маршрутках. Расскажу об общем впечатлении от страны.

⌘ ⌘ ⌘

Абхазия кажется мне страной-травмой. Она похожа на руку, которую сломали дважды. Сначала после распада Советского союза она вынуждена была выживать на остатках бюджетного туризма из России, а сразу после в маленькой стране прошла война: с высадкой десанта, сбитыми пассажирскими самолётами и вертолётами, геноцидом, обстрелами жилых кварталов. Абхазия не пришла в себя ни после первого, ни после второго удара. Рука срослась плохо, и ослабла.

Сейчас Абхазия выживает как может. Весной, летом и в начале осени в страну едут миллионы туристов, привлекаемые смешной ценой за отдых. Семьи учителей, пенсионеров, младших чиновников с детьми и родителями снимают комнатушки у моря, жуют виноград и ходят по гальке. А спустя пару недель укатывают в свой Орёл или Липецк на загруженной сыром и эвкалиптом «девятке».

В стране почти ничего не развивается. Состояние экономики — покинутость с элементами лёгкой консервации. Централизованно ничего не строится и не производится. Муравьи больше не таскают палочки в общую кучу муравейника, а старательно расширяют в нём свои норки-комнатки, надеясь что всё не рухнет окончательно. Дороги, мосты, общественные здания дай бог если слегка ремонтируются. Интересно, сколько всё это еще выстроит?

Важно понимать, что добрая половина жителей Абхазии — это граждане России. У обычного прохожего на улице четыре паспорта: по паре обычных и заграничных, от России и Абхазии. Они живут в стране полгода, зарабатывая на туристах. А зимой уезжают обратно в Адлер или Сочи, в лучшую инфраструктуру. Представляю, как пустеет страна в несезон.

⌘ ⌘ ⌘

Абхазия выглядит как настоящий заповедник позднесоветской курортности. Многие здания и сооружения сохранились с восьмидесятых годов и стоят почти нетронутыми: пустые санатории, предприятия, дома. Если кто-то пересмотрел «Приключений Электроника», то можно смело ехать в Абхазию и устраивать ню-фотосессии на крыше заброшенной шестнадцатиэтажной гостиницы.

С другой стороны, всё это навевает тоску и грусть. Если в горах чувствуешь себя почти что астронавтом, брошенным выживать в опасной среде, то в Абхазии ощущаешь белым горожанином, который приехал на странный Восток. Вроде все вокруг ходят с айфонами, но непонятно что делать, если у тебя отберут твой собственный. В Абхазии есть вай-фай, но нет ощущения, что ты в безопасности. Уж не думал, что переходя абхазо-российскую границу я буду чувствовать гордость от приобщения к цивилизации.

⌘ ⌘ ⌘

Ладно, хватит ныть. Расскажу лучше про Рицу. Это самый главный абхазский курорт. Рица — это реликтовый национальный парк с водопадом и двумя озёрами, большим и маленьким.

Озёра образовалось тысячи лет назад, когда от скалы Пшегишвы откололся огромный кусок, который перекрыл русло речки Лашупсы. Кусок этот размером с гору, так что между озёрами примерно четыре часа пешком по небольшому перевалу. Кстати, к Малой Рице мы должны были прийти спустя восемь дней похода. Даже посидели бы на обрыве Пшегишвы, с которого откололась скала. Вот это место.

А Большая Рица — это популярный курорт. К озеру проложили хорошую автодорогу, по которой автобусами свозят туристов. Дорога также опоясывает само озеро. Я долго думал, сколько сил и средств потребовалось, чтобы пробить такую трассу к горному озеру. Но загадка быстро разрешилась: на противоположном конце водоёма стоит дача Сталина, в которой он даже несколько раз бывал. А недалеко есть и еще одна дача. Смотреть их мы не поехали.

Вообще Рица — это удивительное место. В Швейцарии или Франции озеро стало бы курортом мирового уровня, а в Абхазии на него с неохотой едут бюджетные российские путешественники. Только представьте: огромное зеркало воды цвета глаз твоей бывшей. В прозрачном озере водится настоящая форель, которую можно поймать и пожарить на обед. По поверхности воды плавают педальные лодочки с отдыхающими, где-то вдалеке кто-то наверняка купается, наплевав на запрет. А над всем этим стоят горы с заснеженными вершинами. Красота!

Еще вокруг озера есть бесчисленные кафе, мини-отели, станции проката чего угодно, экскурсионные кабинки и прочая ерунда. К сожалению, качество и сервис тут абхазский, а цены чрезмерно высокие. Зато при каждом кафе есть котик, который ждёт форельных костей.

В парке есть водопад, к которому туристов везут на джипах по довольно разбитой дороге. Скорее всего это подают как отдельное развлечение, но нас уже ничем не удивишь. А водопад, кстати, очень милый. Вода в нём льётся не сверху скалы, а бьёт прямо из её середины.

В Рице много продают горного мёда — туристы его любят. Мёд собирают прямо в ущельях. Одни пасеки стационарные, как на фото, другие устанавливают на принцепы (жаль я такое не сфотографировал). Не понимаю правда, где пчёлы находят столько цветов для сбора мёда.

Еще в парке, как и вообще в Абхазии, много ценных пород деревьев. Рассказывали, что их активно вырубают и экспортируют, в основном в Турцию. На границе каждый второй турист из России стоит с большим веником эвкалипта, хотя его запрещено вывозить из Абхазии. Но всем всё равно.

Еще побывал в Новом Афоне. Это небольшой городишко, который существует тут минимум с III века. Главная достопримечательность городка — Новоафонский монастырь, который построили в конце XIX века. Удивительно, как такое сооружение воздвигли на вершине небольшой горы: срезали её часть, вручную притащили все стройматериалы. Позже здесь организовали дачу Сталина, а сейчас монастырь активно восстанавливают. Удивительной красоты место, порядком загаженное хаотичной торговлей и неконтролируемым туризмом.

Эпилог. Рюкзак с впечатлениями

Когда немногочисленные знакомые с опытом горных походов рассказывают о своих впечатлениях, они обычно с восхищением заявляют о величии гор, тщетности своего бытия на перевалах. Говорят, что влюбились в эти заснеженные вершины, и что видят в урочищах неописуемую красоту. Я должен был бы скептически фыркнуть: «Всё это ерунда!», но на самом деле мои знакомые правы.

Горы — это правда величественно, красиво и даже пугающее. Кажется, в мире немного природных явлений, на которые можешь смотреть с открытым ртом — и горы к таким точно относятся. Это особенно ощущалось выше уровня леса, где встретил необычную, безжизненную атмосферу. Чувствуешь, что выходишь из привычного природного мира куда-то в непонятную среду: в ней своя погода и своё ощущение времени. Мне было странно ощутить всё это. Бесспорно, я никогда раньше не чувствовал такого благоговения перед природой.

Мне также понравился вкус приключений, хоть они и не ожидались в нашей походной программе. Два раза мы оказывались в экстремальных ситуациях, и оба раза выходили, сделав над собой усилие. Думаю, это помогло моему умению успокаиваться, брать себя в руки. Если подумать, то спокойствию в стрессовые моменты можно научиться только практикой таких моментов.

Еще мне понравился походный быт. Здорово быть автономным, носить в рюкзаке всю свою жизнь на неделю вперёд: еду, дом, одежду, необходимые вещи и даже чуть излишеств. Ощущаешь себя человеком-улиткой. Мне нравилась грубая походная еда: супы, каши, макароны, хлеб и сало. Сидишь в ста километрах от цивилизации и пьёшь чай с сушками под звёздным небом. В этом есть гастрономическая романтика. Кстати, а какие там звёзды над головой! Я никогда не видел столько звёзд, созвездий и туманностей.

Еще странно ощущать самодостаточность своего тела. Когда ты живёшь в городе, то постоянно полагаешься на разные штуки: горячую воду в кране, стиральную машину, духовку и чайник. В горах оказывается, что безо всего этого можно обойтись. Единственный источник тепла в походе — это ты сам, твоё тело. Промок? Высохнешь. Замёрз? Согреешься. В городе порой думаешь: «О ужас, у меня влажные носки! Что теперь делать?». В походе это такая мелочь и глупость, что просто мысль о ней не вызывает даже улыбки. Учишься игнорировать трудности — и тогда они уходят сами собой.

Перед началом похода я парился о вещах, которые на самом деле оказались неважными. Например, думал о том как бы мне помыть голову и побриться. Но на деле несвежие волосы и лёгкий запах поношенного тела совсем не мешают, когда тебе нужно пройти пятнадцать километров по горам, а после натаскать воды и напилить дров. Раньше я ныл от малейшего отсутствия гигиены, но сейчас понял что легко смогу переносить такие тяготы. Да и не тяготы это вовсе, зачем себя обманывать.

А вот физическая тяжесть похода была ощутимой — к такому я не был готов. Идти по горам утомительно, изматывающе. Словно ты занимаешься в тренажером зале, но не пару часов, а весь день с часовым перерывом на обед. Кроме индивидуальной тяжести есть и общая, ведь походники идут группой. Важно худо-бедно держать темп, не отставать. Я правда очень устал идти, и за три дня переходов похудел на шесть килограммов. Хотел даже поныть тут о том, как это было тяжело, но физические испытания были и прошли, не оставив после себя унизительных чувств. Думаю, в следующий раз я буду готов к этому морально, и всё пройдёт легче.

Мой горный поход был авантюрой, на которую я решился за полчаса. Ожидания от него менялись: от страшного испытания на скалах до хипстерской прогулки с плёночной фотокамерой. На деле я получил несколько дней крепкой физической работы и природные впечатления, которых не увидишь на картинках и до которых не доедешь на автобусе. Не скажу, что я подсел на походы и стал заядлым пешим путешественником, но с приятной улыбкой думаю о повторении своего опыта. Прямо сейчас я смотрю на свой походный рюкзак, ставший мне кем-то вроде приятеля, и планирую приключение, в которое мы с ним отправимся летом будущего года.

Если вы, как и я, никогда не были в горах и походе — дерзайте. Это именно те ощущения, о которых вы захотите вспомнить и рассказать.

На прошлой неделе сгонял на несколько дней в Берлин. Привёз оттуда три фотоплёнки — показываю любимые кадры с них.

Думаю, пора завязывать с бесконечными поисками клёвой компактной 35-мм камеры. Нужно поискать что-то действительно основательное. Если у вас есть хорошая плёночная камера, и вы живёте в Москве или Петербурге — напишите пожалуйста, попрошу у вас на тест.

А сейчас — Берлин.

Съездили на денёк в Выборг — старинный город с финским прошлым возле границы, на берегу залива.

От Петербурга до Выборга два часа на красно-серой электричке с мутными стёклами, или час на новой «Ласточке». Мы поехали на ней.

Таксист без умолку рассказывал, какие урожаи грибов выдались в Карелии, никаких корзин не хватит. Мы ехали быстро и прибыли заранее, но уже постоявшая у перрона «Ласточка» была полностью забита. С трудом нашли места между мужчиной с грязными автомобильными номерами и пожилой женщиной с сиплым мопсом. Ехать час с мелочью. Боже, покарай людей что любят трепаться по телефону в общественных местах!

Предполагали обширную прогулку и думали взять с собой велосипеды, но передумали, опасаясь холмистой местности. Однако на деле ошиблись дважды: не получилось ни прогулки, ни холмов. Выборг оказался крохотными городишком, который мы за шесть часов исходили весь вдоль и поперёк. Если наложить наш маршрут на карту города, получится густая сеть взаимно перпендикулярных линий.

Выборг — это внебрачный сын уездного имперского города с какой-нибудь Ригой. Каменные усадьбы с фальшивыми колоннами и здания в стиле регионального модернизма: с острыми углами, фигурными окнами и плоскими резными барельефами. В центре стоит дежурный Ленин с хищными, чрезмерно натуральными формами и складками одежды (мне он показался даже слегка порнографичным). У ног Ленина по брусчатой площади ездят детские прокатные автомобильчики на китайской электротяге.

Иногда кажется, что Выборг нетрудно замаскировать под какой-нибудь восточноевропейский городишко: достаточно содрать со стен безвкусную рекламу, кондиционеры и спутниковые тарелки, поставить лавочек и всё. Впрочем, это стоит сделать в любом случае, без маскировочных нужд.

Пока что Выборг может гордиться уникальным историческим наследством, но как пустить его в дело и не размотать — не знает.

Кажется, что если бы Виипури не отняли у финнов перед Второй мировой, то он был бы очередным городишком на манер Тампере или Лааперанты: сотня яхт у берега да сотня покрашенных домов, довольные жизнью пенсионеры выгуливают своих хасок в парке. Время остановилось, ну и славно.

Но русскому Выборгу приходится бороться с временем и природой, приходится если не догнать, то хотя бы не отстать слишком сильно. В ста километрах южнее — Петербург, в пятидесяти на запад — Финляндия.

К сожалению, многие замечательные здания в городе заброшены, многие погублены безвозвратно. Если в Финляндии они восстанавливаются и превращаются в недешёвое жильё, то у нас просто затягиваются грязной зелёной тканью и оставляются на волю дождя и ветра.

Боже, дай им сил дожить до более заботливых и умных потомков. И дай нам всех таких потомков!

Пока гулял по Выборгу, придумал для города план спасения.

Во-первых, я отдал бы все заброшенные здания в собственность их восстановителям. Да-да, бесплатно, но только со срочной и аккуратной реставрацией.

Затем я постарался бы привлечь сюда молодёжь. Кажется, Выборг мог бы стать замечательным ресторанно-барным городом. Петербуржцы приезжали бы электричками, чтобы накатить в атмосфере балтийского сецессиона, а после водить хороводы вокруг аалтовской библиотеки. Финская молодёжь приезжала бы тоже. У них там вообще жизни нет, а тут полтора часа на машине!

Вслед за молодёжью в городе осталось бы его будущее. «Британка» откроет тут свой филиал, дизайн-студии начнут снимать лофты в отреставрированных зданиях. В город побегут модные москвичи и петербуржцы, уставшие от пафоса и дороговизны своих городов. И тогда заживём! Всё так и будет — я вас уверяю, друзья.

Мы ехали в Выборг в основном ради одного здания — библиотеки Алвара Аалто. Это замечательный памятник модернизма, настоящий Баухаус в Ленинградской области.

Я не специалист в архитектуре и вообще довольно условный её любитель, но библиотека потрясает. Она служит местом силы, притягивает и греет. Это настоящий инопланетный корабль, который приземлился в городском парке! Разве что в него можно оформить читательский билет и свободно гулять по ровным белым залам.

Библиотеку построили в 1935 году на завещание состоятельной горожанки Марии Лаллука. Её спроектировали воздушной, естественной, чистой. Аалто хотел максимально использовать дневной свет, и придумал характерные круглые окна в крыше здания. Чтобы проверить гипотезу, изготовили миниатюрную модель библиотеки, установив вместо крыши продырявленный фрагмент яичной упаковки. Долго смотрели, изучали, дорабатывали, и остались довольны результатом.

Считается, что модернизм недружественнен к человеку, удобства и желания его тела не принимаются в расчет и подвергаются сомнению. Однако мне в библиотеке было очень комфортно. В читальных залах действительно очень светло из-за круглых окон. Тяжелые медные двери открываются и закрываются как по маслу. Обитый деревом общий зал с фанерной мебелью Аалто располагает.

Кажется, это лучшая библиотека, в которой я когда-либо был. Если бы я жил в Выборге, то точно ходил сюда работать. Сидел бы на фанерном стуле и посматривал на прохожих сквозь огромное окно. Почти сто лет прошло, а всё так красиво, естественно и здорово! Вот уж с чем точно соглашусь про модернизм — этот дизайн вне времени.

Многие считают Выборг финским городом, который мы сначала отбили, а потом отбили еще раз. Но это не так. Выборг — это уникальный исторический коктейль. Здесь жили старинные карельские племена, а после шведы построили неприступную крепость, которую не смогли взять новгородцы даже ценой серьёзных потерь. Отсюда ходили торговые суда в Ганзу, здесь Пётр I штурмовал, а адмирал Чичагов топил эскадру Густава III прямо на виду немногочисленных горожан.

С XVII века город был российским, с начала XIX века — финским. До окончательного укрепления Выборга в Советском Союзе здесь жили финны, шведы, немцы, русские и бог знает кто еще.

По Выборгскому замку можно гулять смело. Во рву рыбачат мужчины, нечувствительные к раннеосеннему дождю, да изредка пролетают моторные лодки. Парочки жмутся и делают сэлфи, туристы стучат в закрытое кафе. У входа валяется поднятая со дна шведская пушка — тоже мне древность, мало ли их тут плавает. Чёрт побери, замок построен почти тысячу лет назад!

На башню святого Олава можно забраться за пятьдесят рублей. Наверх ведут три сотни ступенек, поднимающиеся к голубому куполу узким и страшным штопором — вдвоём расходишься с трудом. Даже лестнице больше века! Пока поднимешься весь взмокнешь, зато наверху мгновенно продувает.

Есть в этом какое-то бессмысленное величие. Не зря в середине XIX века после неудачного фейерверка замок выгорел почти весь и десятилетиями стоял пустым.

Сверху видны хмурые спальные районы с советскими пятиэтажками, тоненький стальной мост, по которому я много раз ездил скоростным поездом в Хельсинки, чтобы пересесть там на автобус в аэропорт. Я тогда из финских слов знал только киитос (спасибо) да леентасема (аэропорт). До леентасемы идёт? Киитос!

Вдалеке, за синей дымкой, виднеется Финляндия. Петербург не виднеется нигде.

В городе часто натыкались на туристов, со многими ехали сюда на одном электропоезде. Есть финны: одни гуляют по городу в своих хайкинг бутс, другие ездят на добротных иномарках с прицепленными домами-на-колёсах. И действительно, какая разница чей этот город, главное что красивый.

А вот с культурой баров и кафе тут всё весьма печально. Обедать пришлось в пабе, пить кофе — в заведении, в котором хипстер может разве что прятаться от дождя. С удивлением обнаружил и заказал в нём раф, но едва не умер от передозировки цианистым запахом миндального сиропа. Впрочем, про барную культуру я уже всё предсказал.

И всё же в небольших городах с развитым историческим центром есть своя прелесть. Если ограничить что-то, то в оставшемся начинаешь видеть смысл. Это самое ограниченное удаётся объять и осмыслить.

Так, в Выборге возможно знать всех красивых девушек города и даже перецеловать их всех. Возможно знать каждый дом, сфотографировать каждый декоративный элемент. Возможно перелистать все замечательные книги в замечательной библиотеке. Возможно питаться замечательным финским творожком, до которого рукой подать. Тут всё возможно!

Вот такая вышла поездка. Петербуржцам советую прокатиться сюда, выбрав солнечный и теплый день. Я демонстрирую безразмерный дизайнерский пиджак, А. — умение закрывать глаза на любой фотографии. Выборг на фоне демонстрирует сам себя.

Съездил на пару дней в Екатеринбург, и захватил с собой фотокамеру. Спешу поделиться впечатлениями от города.

Для начала признаюсь — я город толком не посмотрел, был разве что в центре. Поэтому мои впечатления прошу заранее признать предвзятыми и чересчур субъективными. Пишу это потому что не знаю, насколько екатеринбуржцы обидчивы (надеюсь, что не так, как минчане).

Екатеринбург — это четвертый по величине город России (после Москвы, Петербурга и Новосибирска). Считается столицей Урала. Город показался мне мощным, состоятельным. Он напомнил мне родной Череповец, который сбросил с себя заводской бушлат, и надел если не дорогой итальянский костюм, то хотя бы приличный урбанистический масс-маркет.

Кажется, что Екатеринбург гордится свой независимостью от Москвы и Петербурга. Горожане любят подчёркивать, что у них всё своё, и не хуже. Свой горнолыжный курорт, свои бары и ресторанные сети, своя небольшая авиакомпания «Уральские Авиалинии».

Москвичам тут не завидуют, мол цены, перенаселённое метро и пробки. В петербуржцах чувствуют родственную душу. Кажется, что и в -бургах есть любовь к локальности, умение сидеть в углу на столичных вечеринках, с мыслями о себе и своём будущем. Разве что в Петербурге это растёт от близости к Европе и скандинавского духа, а в Екатеринбурге пробивается из гор.

С урбанистической точки зрения город прочно вошёл в третью стадию российского жилищного строительства. На первой стадии возводят хрущёвки, на второй — панельные девятиэтажки. На третьей, екатеринбургской, стадии, город прирастает жилыми башнями, в десять-двадцать этажей. Башни растут из колючей неухоженной растительности на манер причудливых грибов, возвышаясь над обычными, скучными домами.

Жилая постройка тут хаотичная. У Екатеринбурга нет ни петербургского еропкинского трезубца осевых улиц-першпектив, ни радиально-кольцевой столичной структуры. Город построился… ну, как есть. Его расчертили сеткой из зелёнки на горбатой уральской спине. Чтобы запомнить дорогу домой, приходится прилагать усилие, ментальная карта никак не складывается. Разве что те самые дома-башни помогают — я про себя давал им имена и выбирал ориентирами: Кислый Парус, Болт, Два Торчка. Буду по ним скучать, или не буду.

Екатеринбург — это родина Бориса Ельцина. В честь первого президента России в городе построили замечательный «Ельцин-Центр»: музей молодой страны, лекторий, арт-центр и много что еще. Музей создали в «Ральф Аппельбаум», и в залах чувствуется их дух: в настоящей баррикаде и воссозданной жилой комнате начала девяностых — снимешь трубку, а в неё кто-то скажет встревоженным голосом: «Алло! Алло! Ты меня слышишь? Кажется, происходит что-то странное!»

Музей и окружающее пространство — это мощный центр притяжения, островок комфорта. Всё сделано так хорошо, что в город стоит прилететь ради одного только музея. Ну и по барчикам заодно пройти не помешает.

Екатеринбург — столица российского стрит-арта. Здесь любят и умеют городское искусство. Уверен, кто-то водит группы по местам боевой славы, но мне и так повезло с экскурсоводом. Тут вам и мост с доминошками от Тимофея Ради, и знаменитые огромные надписи на крышах, и шар с покемонами на набережной.

Или вот — памятник клавиатуре. Говорят, раз в год программисты собирают здесь, устраивают гуляния и бьют на счастье свои маленькие пластиковые клавиатуры о клавиши большой бетонной.

Лена Бабушкина — самая известная жительница города среди меня. Ровно год назад я фотографировал Лену в горном диджитал-лагере «Верба», и вот повторился. За год Бабушкиных прибавилось, но от этого точно ничего не убавилось. Лена прекрасна, как и всегда.

Вторая по известности для меня — Ксения Другова, замечательная мама с умным взглядом и острой улыбкой. В компании Лены и Ксении я провёл большую часть своего времени в Екатеринбурге, о чём совершенно не жалею. Спасибо вам большое! Ксюша, и прости меня еще раз за неумение обращаться с широкоформатной слайдовой фотоплёнкой.

Показалось, что Екатеринбург, как и Петербург — это город молодых, столица студентов. Отсюда и барные кластеры, и уличное искусство, и юношеский максимализм, проявляющийся в локальности и желании найти свой путь.

Интересно, что случается со всеми этим ребятами, когда они вырастают? Кажется, что они и не думают улетать в столицу. Вместо этого покупают машину и переезжают в дом-башню, чтобы растить детей, два раза в год улетать на юг, где наконец загорают или режут ноги об острые скалы.

Пытался вспомнить, что я знаю о городе без подсказки? Стрит-арт, Ельцин, Бажов, Сорокин и Кормильцев, недостроенная телебашня, которую собираются конвертировать в колокольню, «Чайф», «Смысловые Галлюцинации» и Бутусов, Уральский банк реконструкции и развития (чтобы ты провалился).

Ну и конечно в голове крутились стихи Башлачева про поезд Свердловск-Ленинград (и назад). Помню, как проходил по улице Сакко и Ванцетти, и хотел найти дом 22. Но не было времени себя обмануть.

Прилетел ночью, улетел ночью. Испытал лёгкое раздражение: я здесь особо не нужен, подумаешь тоже, бывший провинциал с двойной столичной прививкой от снобизма, которая не сработала к тому же. Здесь всё своё: бары, люди, люди в барах и люди на улицах, что их украшают. Когда я выселялся из гостиницы, уставшая девушка на ресепшене почему-то сказала: «Вы какой-то расстроенный. Наверное, вам тут было плохо после Петербурга». Я только грустно улыбнулся в ответ.

А город словно шепчет: «А сними меня, словно я Берлин, Прага или твой Питер?». Ну хорошо, как скажешь.

И я сфотографирую еще, не сомневайтесь.

Сгоняли на музыкальный фестиваль Flow в Хельсинки. Вот небольшое видео о том, как это было.

Год назад писал про Череповец — провинциальный промышленный город, где я родился и прожил большую часть жизни.

Пост получился скомканный, но личный. Я выступил сам себе психотерапевтом, одной рукой вынимал из шляпы незакрытые воспоминания и гештальты, а другой закрывал их на потеху публике. И публике, и мне понравилось, поэтому я решил продолжить.

Неделю назад побывал в Череповце по служебным делам, и прихватил с собой камеру. В итоге отснял 80 с лишним кадров — постараюсь найти истории для лучших из них.

Колхозный рынок в Череповце — это вам не столичный Даниловский или Дорогомиловский. Внутри стального шатра на бетонной ноге компактные колонии торговцев мясом, молоком, овощами. В центре всегда цветы, с них натекает солидных размеров лужа и пахнет сладкой зеленью. В одном из углов стоит со своей машиной мороженщик с удивительным незапоминаемым именем Альгюст Вильхельмович (или как-то так). У него продаются самые вкусные молочные коктейли на свете.

В детстве ходили на рынок с бабушкой, покупать копчёную скумбрию к картофельному пюре на ужин, да стоять с бидоном в огромной очереди к молоковозу. Лет в двенадцать на спор пытался прожить на 100 рублей в неделю, и покупал на рынке одно яйцо, одну сосиску и три пачки доширака. На третий день оголодал и сдался.

Это дом, в котором жила А. Улица Карла Либкнехта, 36. В доме было немало неформальных подростков, которые называли дом Карлышкой или К-36. Сейчас почти все конечно уехали, но в лифте еще остались надписи маркером: К-36 Brotherhood.

Как-то зимой я провожал А. к дому с уроков танго, на которые мы зачем-то решили пойти после работы. Дурачась, я свалил её в сугроб и сломал расчёску в рюкзаке А. Долго извинялся. А потом мы впервые поцеловались.

В Череповце хватает сектанских церквей. Всякие евангелисты, адвентисты и велосипедисты седьмого дня строят свои коттеджики с крестами компактно, на окраинах. В детстве побаивался ходить рядом. Казалось, что если засмотришься, то потеряешь рассудок и тебя засосёт туда в открытую дверь. Иногда внутри раздавались звуки гитар и синтезаторов, и странные напевы. В такие минуты становилось еще страшнее.

Однажды разговорились с женщиной-таксистом, которая неожиданно оказалась специалистом по этим сектам. Рассказывала, что Череповец у них считается важным опорным пунктом. Вот только не спросил, между чем и чем.

Сейчас на первом этаже этого дома располагается магазин «Магнит», а когда-то тут был магазин «Бюрократ», в котором родители купили мне мой первый компьютер. Я тогда поступил в университет на бесплатное, поэтому на компьютер нашлось чуть больше денег.

Между тем, как покупки доставили домой и моментом первого включения прошло несколько дней. Мы понятия не имели, как правильно соединить монитор, мышь, клавиатуру, системный блок и принтер. Поэтому просто разложили компьютер на столе и оставили так. Ночью я просыпался и смотрел на него — не верил, что он реален. Ну и еще сторожил, чтобы не украли.

На улице слева стоят симпатичные двухэтажные домишки. В одном из них знакомые сдавали квартиру какому-то священнику. Когда он выехал, среди оставленных вещей нашли фривольные картинки.

Центр боевых искусств, куда я ходил заниматься стрельбой из лука. Его долго строили в двухтысячные всем миром и открывали с помпой. Но когда я там оказался в первый раз, то удивился непродуманности и ветхости. В раздевалки было неприятно заходить, про туалет я молчу. Хотя кто знает, вдруг это развивает в мальчишках боевой дух и умение бороться с трудностями.

Когда-то зимой эти места были облеплены подростками. Мы катались с соборной горки на салазках, рюкзаках и просто на сырых протёртых портках. Были на горке и умные буржуи, которые запасали пластиковые картофельные мешки, набитые сеном. Самые смелые катались стоя, на ногах. Я тоже так делал, и не раз.

Пару раз падал и прикладывался спиной так, что долго не мог встать. Каждый раз думаешь, что точно переломал спину в ста местах, но пару минут в сугробе делают своё дело — встаёшь и ковыляешь наверх, чтобы снова съехать вниз.

Кое-где в городе еще остались кластеры деревянных домов. Но дома часто забрасываются или заселяются маргиналами, в некоторых живут цыганские общины. Иногда дома жгут: чтобы освободить территорию или просто так, ради развлечения. Печальное зрелище.

В Череповце две большие реки — в этом месте они соединяются. Одна слишком широкая, чтобы её можно было переплыть на человеческой тяге, а вторую как-то и не хочется. По широкой Шексне друг за другом ходят сухогрузы с песком и металлом, по Ягорбе плавают какие-то ерундовые буксиры. В детстве еще ходили маленькие пассажирские «Калоши» — мы с бабушкой пару раз катались на них вверх по течению.

«Калоши» возили дачников в безразмерные дачные кластеры, нарезанные на крохотные четвертушки. На каждом участке стоял летний дом размером с кровать, да какая-то теплица. У дачных районов не было улиц, были только причалы: первый, второй, и так далее. Вот к ним и приставали «Калоши». Сейчас, конечно, кораблики уже не ходят много лет, да и дачи по большей части брошены.

Еще в детстве я любил читать городские газеты (ну ладно, две газеты). В них каждый год предсказывали многократный рост туристического потока в Череповец, и обещали десятки теплоходов с пассажирами. Ни разу этих теплоходов не видел, а тут вырос — и на тебе, стоит.

Горожане отдыхают как могут на импровизированной набережной. Когда-то мы с А. пытались по-хипстерски кататься по ней на велосипедах с привалами-пикниками, но было передумали.

В детстве мы иногда бегали гулять по набережной Ягорбы. Битые бутылки, катание на льдинах, приставания нетрезвых хулиганов и другие приключения прилагались.

На другой стороне реки — судостроительный завод. Всё моё детство он ничего не строил, только вращал ржавыми кранами и светил мутными окнами цехов. Зато вдоль его границы проходила весьма фотогеничная железная дорога. Однажды я водил туда подружку на фотосессию, а сейчас она, кажется, в британской школе дизайна преподаёт.

В этом месте незнакомцы ранили меня в ногу из пневматической винтовки. Я просто гулял с бабушкой за ручку, и получил пулю в коленку, в лучших традициях гангстерских боевиков. Было обидно и больно, но я не сильно хныкал и бабушке не сказал. Да и что бы она сделала.

В один из этих домов я ходил на подготовительные курсы к учителю физики. Он преподавал в нашей школе, в знаменитом на весь город физико-математическом классе, куда поступали по конкурсу и выпускались в столичные вузы.

Преподаватель был толст и бородат. До Череповца он жил и преподавал в какой-то африканской стране. На стене у него висели кожаные щиты, маски и копья. Они выглядели точь-в-точь как штуки из приключенческих книг, которые я читал запоем. Мои домашние задания он разбирал как-то отстранённо.

Раньше в этом месте располагалась одна из множества рекламных студий: визитки, баннеры, листовки, вот это всё. В ней работал мой друг Иван. Он одной рукой рисовал эти визитки, а второй собирал всякие смешные плакаты с макаронами и готовил ночные коллективные игры.

В институте он как-то вечером позвонил мне и попросил поучаствовать в игре. Игроки должны были скинуть телевизор с моего балкона и заснять это на видео. Я отказался, аргументировав это замёрзшими окнами на балконе. Иван сперва обиделся, но потом быстро оттаял.

Никогда раньше не видел такой картины. Надеюсь, что это забота об экологии, а не признак бедности. Хотя нет, не надеюсь.

О, это легендарное место! Раньше на месте этого магазина находился его недостроенный остов в полтора этажа с подвалом. Мы с мальчишками называли его катакомбами. В катакомбы бегали после школы болтать о своих подростковых делах, взрывали в них украденные у сварщиков куски карбида. Иногда наполняли полуторалитровую бутылку песком и играли ей в сифу (только недавно понял, что это сокращение о слова сифилис). Бутылка в руках ведущего шелестела, и его было слышно издалека. Один раз я стоял на углу здания, задумавшись, услышал шелест и спустя секунду рухнул вниз без сознания — метким броском ведущий запустил бутылку мне прямо в висок.

В другой раз я поджег в катакомбах три рулона рубероида. Дыму было столько, что приехало три пожарных машины, по одной на рулон. От страха я бежал километров пять, не оборачиваясь и не сбавляя темпа.

А в этом месте зимой одноклассники за что-то напали на меня. Мы свалились в кучу человек в снежной пыли. В какой-то момент мне стало особенно обидно и больно. Тогда я громко закричал и схватился за ногу, симулируя перелом. Ребята перепугались и на руках отнесли меня через квартал в квартиру бабушки и дедушки.

На следующий день я пришёл в школу, хромая. Придумал, что у меня трещина в кости. Впрочем, спустя минуту прокололся: заявил что трещину диагностировала бабушка, без рентгена.

В одной из квартир в этом же доме жил хулиганистый парень Вова. Я не знал парня бесшабашнее. Он слушал группу «Эксплойтед», на спор засовывал монетки в замки школьных дверей, а однажды на урок естествознания притащил видеокассету с порнофильмом и включил её во время урока (учительница вышла на пару минут). Годом раньше я впервые увидел порно, у него дома.

Когда мы играли в футбол на школьном стадионе, Вова выставлял на балкон магнитофон и включал нам «Арию». А еще он музыкально одарён, прекрасно поёт, играет на нескольких инструментах. Сейчас строит в Череповце музыкальную карьеру, записывает клипы.

А вот и сама школа. Про неё можно книгу написать, столько всего связано: драки, влюблённости, дружба, разочарования, урывки знаний, пятёрки и тройки с минусом, исправляемые на четвёрки. А еще учитель физкультуры, который откровенно приставал к одноклассницами и научил меня утепляться газетами.

В этом дворике мы играли в «квадрат». Глупая игра с мячом, как только мы не повыбивали все стёкла — ума не приложу.

В каждом доме вокруг школы жило по семье её ученика, в некоторых — по несколько в подъезде.

После занятий мы спешили домой съесть свои обеды, наскоро делали уроки, а потом снежным комом катились между квартирами. С Максом заходили к Михе, втроём — к Русе, от него — к Роме и Джону. Я обычно приходил домой к девяти, к программе «Время», но большинство шлялись до ночи. Пару раз я так хотел остаться, что переводил наручные часы на час назад и говорил, что они сами так.

В центре нашей школьной территории стоял садик с продлёнкой. Я был в нём пару раз, когда родители куда-то уезжали — детская тюрьма, чесслово. Зато в младших классах школы мы часто ходили вокруг садика прямо по его забору, переползая через кусты и деревья. Сделать круг и не свалиться — великое достижение.

А этот жилой дом в центре города называется «Пентагон». Дом так назвали в честь продовольственного магазина, который был на первом этаже в девяностых, а вот почему магазин так назвали — непонятно. Слышал о том, что дом какой-то экспериментальной серии и купить квартиру в нём трудно из-за таинственных его качеств.

В магазине «Книги» на фото я купил свой первый томик «Звёздных войн», с которого началась моя эпопея страсти к фантастической вселенной длиной в несколько лет. Над ним был какой-то киоск с видеограми: один с деньгами играет, пятеро без денег смотрят и советуют. Сейчас и магазин, и киоск закрыты (а дверь книжного, кажется, вообще заварена насмерть).

На месте этих цветов стоял деревянный дом, в котором жил мой одногруппник. Прямо в центре города жила семья в деревянном доме. Они топили зимой печь, ходили с вёдрами на колонку, мылись в бане. Помню, одноклассник однажды выспрашивал меня о льготном абонементе в тренажёрный зал. Его прельщала возможность недорого ходить в душевую.

Потом они переехали, дом сгорел. Сейчас на этом месте пустырь и вот такие цветы цветут.

Старенький кинотеатр «Рояль-ВИО». Понятия не имею, почему он так называется, и даже знать не хочу. В детстве в нём работала администратором подруга мамы, и мы иногда ходили в кино бесплатно. В школьные времена мой папа ремонтировал квартиру кому-то из владельцев или руководству. Папе задолжали и подарили альбом с бесплатными билетами в кино, а он отдал его мне.

Я водил в кино всех девочек в классе по очереди. Под конец так устал от однообразия фильмов, что просто спал в зале. Благо там вместо жёстких кресел стояли просторные диваны.

Череповецкий трамвай — страшное лязгающее чудовище, раскалившееся в жару. Раньше мне никогда не приходилось ехать на нём, а сейчас решил прокатиться. Трамвай так грохочет и шатается, что кажется развалится на повороте.

Слева виднеется недостроенное здание, которое грозилось стать высотным бизнес-центром Череповца. После кризиса 2008 года стройку бросили. Первое время территорию сторожили, но потом пропали и сторожа с собаками.

Трамвай возит работников металлургического комбината. Это пути в сторону города. У меня за спиной они идут еще несколько километров прямо между цехами, градирнями и трубами. Вполне себе промышленный туризм за двадцать рублей.

Какая-то электробудка во дворе дома моей мамы. Мы иногда использовали её в качестве футбольных ворот, и однажды я подсаживал приятеля на её крышу чтобы достать залетевший футбольный мяч. Будка всё время страшновато гудела электрическим током, и мы её побаивались.

В спальном районе «Фанера» есть одноимённый футбольный стадион. Его содержит в порядке фанерно-мебельная фабрика, которая и дала название району. Летом по выходных тут играют любительские команды с названиями «Молот» или «Металлург», а на железных трибунах сидят члены их семей.

В детстве зайти на поле считалось страшным деянием. Обязательно прибежит какой-нибудь сотрудник стадиона и пригонит, закричав.

Во время футбольных матчей мы ходили по кромке поля, мечтая поймать вылетевший мяч. Иногда возле нас на асфальт усаживался ушибленный футболист, и командный врач прыскал ногу холодом из какого-то баллончика. В детстве это казалось чем-то очень взрослым, мужественным, космическим.

С края поля торчала тренировочная пожарная вышка. Пожарные призжают к ней отрабатывать экзамены с лестницами и канатами. Поговаривали, что внутри вышки кто-то нагадил, и что там нашли труп. Про первое верю охотно, во втором сомневаюсь.

Я бегал вокруг стадиона еще до того, как это стало модно. Впрочем, я бегал как умел — просто бежал изо всех сил, пока хватало дыхания. Потом останавливался, отдыхал и бежал снова, и так пока не надоест. А потом у меня начали болеть колени, и я бросил это скучное дело.

Не забуду эту дьявольскую железяку. В детстве мы натаскивали под неё опилки, и прыгали в них. Трусы с зеленой зоны, смелые с жёлтой, а бесшабашные ребята — сверху, с красной. Как-то я тоже решился прыгнуть, но не учёл, что перед этим весь день шёл дождь. Опилки уплотнились и с трудом меня приняли. Впрочем, бабушка не диагностировала никаких трещин в костях.

По дворовым понятием «Фанера» — это мой родной район, но по факту меня в нём почти не знали. Всё детство я провёл в центре, возле школы, и почти что жил у бабушки с дедушкой. Местным фанерским ребятам я не примелькался, и за мной никто не заходил после школы.

Кажется, что «Фанера» сильно изменилась, как и весь город. Стало больше магазинов с разливным пивом, каких-то мутных спортбаров, больше магазинов «Дисконт». Говорят, на окраине растут большие торговые центры, но я не ездил в новый блистательный район за Шексной.

С краю у «Фанеры» комбинат и мини-парк. По мебельной фабрике ползают козловые краны, таскают брёвна. Иногда пыхтит тепловоз и раздаётся протяжный вой очистительных систем. В детстве в такую систему засосало гайку — от высеченной искры случился объёмный взрыв древесной пыли, были погибшие. С тех пор слушаю очистительный вой с содроганием.

Как-то зимой я пробрался по льду внутрь завода и ползал по сооружению, которое вылавливало брёвна из воды и складывало их в штабеля. Помню, внутри железного рукава двигалась цепь с крючьями — страшное зрелище из фильмов про маньяков.

Незатейливая железная конструкция и дворец культуры «Северный». В дворце я как-то выступал с фаер-шоу и участвовал в какой-то студенческой пантомиме, пародируя голос переводчика Володарского (друзья знают о такой моей способности). Еще меня звали помогать одной дружественной рок-группе — я включал с плеера минусов, а двое музыкантов играли на гитарах и пели.

Помню, впечатлил ребят из рок-группы тем, что посоветовал переставить в песне строчки «Пусть будет любовь продолжительной» и «Пусть будет ответ положительным». Вокалист смущённо признался, что просто перепутал их, но похвали меня за лирическую чувствительность.

Раньше тут плавали «Калоши», и буксиры таскали огромные плота сплавляемого на фабрику леса. А сейчас в заросшей воде плещутся двое подростков. Я стою прямо на однопутной железнодорожной ветке между фанерно-мебельным комбинатом и спичечной фабрикой.

Еще в детстве это место было настоящим пляжем. В жаркий день весь берег был усыпан отдыхающими и пестрил от их полотенец. Сейчас вообще никого нет.

Я прошёл вперёд, и увидел такую картину. На полузаброшенной железной дороге между фабриками, среди кустов и безлюдья две девочки возятся с велосипедом. Всё это выглядело как сюжет из плохого сериала на каком-нибудь телеканале.

Я подошёл поближе, и одна из девочек попросила помочь. Оказалось, что другая упала с велосипеда и смяла крыло, заблокировав колесо. Я нашёл какую-то стальную пластинку и открутил крыло. Пока откручивал, девочка заботливо отмахивала меня от комаров. Я опасливо оглядывался: вдалеке обязательно должен был появиться разъяренный отец, который немедленно обвинит меня в чём-нибудь.

Починив велосипед, я сделал этот снимок и убрался восвояси. Надеюсь, девочки доехали до дома без приключений. По крайней мере, на горизонте не было маньяков.

А это тренажёрный зал, в котором я познал жизнь. Я записался туда в шестнадцать лет, занимался несколько лет до обретения классного тела. Попробовал протеиновый коктейль и дал попробовать приятелю. «Фу, он по вкусу как сперма» — заявил приятель к своему несчастью, его потом долго-долго травили этой фразой.

В зале общался с полной болтливой девушкой, которую опрометчиво представлял новеньким как «свою тёлку». Во время приседания из-под её формы выглядывали трусики тигриного цвета. Я очень расстроился, когда она вдруг перестала ходить в зал.

Когда мне было восемнадцать, у меня была девушка, а в этом доме жил её парень. Я его очень боялся, и всё время высматривал у подъездов белую машину (слышал, он ездит на такой). Впрочем, парня этого никогда не видел. Еще знал, что он работает уборщиком аквариумов.

А девушку эту видел несколько лет назад. Я приватизировал квартиру в мэрии, и она занималась моими бумажками. Уверен, она меня не узнала.

Кажется, череповецкий молочный комбинат уже закрыт. А когда-то я упрашивал маму зайти в магазинчик возле комбината, чтобы купить мороженое, прямо с конвейера. Еще родители рассказывали, что однажды во время прогулки примерно в этом месте через забор перелез мужчина с кругом сыра, который прямо на месте обменяли на алкоголь.

А это река Серовка, которая уже на фотографии вполне оправдывает своё название. В детстве в речке плавала мелкая рыбёшка и даже рыбаки были, а сейчас не плавает ничего, кроме мусора. По этой трубе я когда-то проходил в качестве экстремального развлечения, во время сильного гололёда.

Река раньше текла не по трубе, а как полагается. В ста метрах от этого места был пустырь, уже расчищенный от деревянных домов и готовый к большой стройке. Мы с папой пошли туда гулять. Папа занимался резкой по дереву и присмотрел себе какую-то вишню на доски, а я просто забрался на высокое дерево и сидел на ветке. Сейчас на этом месте стоят девятиэтажки, под которыми по трубе течет речка Серовка.

Над Серовкой проходит однопутная железная дорога (она потом продолжается в дорогу, которую мы с вами уже видели). В детстве вдоль этих путей можно было короткой дорогой дойти по автовокзала на первой фотографии или до железнодорожного вокзала, на который я приехал.

Двадцать лет назад в такой же летний день мы с мамой шли по тропинке рядом с рельсами с сумками, собираясь в деревню.

Мама просит меня оглядываться, чтобы не попасть под поезд или вагон, который часто пускали без тепловоза самоходом (говорили «толкачом»). Я оглядываюсь, но ни поезда, ни вагона, ни детства уже не видно.

Пофотографировал немного в недавней поездке.

Скучаю по Москве!

Ездили на выходных в финский кемпинг на северо-восток страны, в Пуумалу.

Удивительно, как Финляндия близка к Петербургу. Два часа на машине по трассе «Скандинавия» — и ты в стране лесов и озёр. До кемпинга в Пуумале еще примерно час.

Дорога в Финляндию хмурая и пыльная, со странными обгонными полосами на обочинах. Едешь туда и думаешь об отдыхе, едешь обратно и думаешь о доме. Тем и спасаешься.

Забавно, как меняется мир после пересечения границы. Ровные освещенные дороги, подстриженные поля и аккуратные леса, повсюду стоят красные амбары финских фермеров. Кажется даже, что солнце светит по-другому и облака рассеиваются. Эй, люди, добро пожаловать в мир северных эльфов!

Я раньше чуть презрительно относился к туризму и кемпингу. Образ небритых и немытых людей с рюкзаками и нейлоновыми палатками ввергал меня в тоску. Ох уже эти песни под гитару и звон комаров, обед на костре, алюминиевые кружки с горелым дном, влажный воздух внутри спальника!

Оказалось, что всё это может быть волнующим и приятным. Нужно только замешать суровую походную романтику с комфортом современных технологий и финским волшебством всеобщей ухоженности. Получается отличное средство для прочистки головы.

К прочистке головы я раньше относился не менее презрительно, чем к туризму. Однако убедился — это действительно помогает, и даже лучше чем спорт. В кемпинге меняется сразу многое: дом на палатку, чайник на костёр, хороший кофе на плохой. Для полноты ощущения еще следовало не пользоваться горячей водой в душе и не подходить к интернету, но это было бы совсем жестоко.

Благо интернет был только в ресепшене-избушке кемпинга, до которой еще следовало дойти — это хоть немного сдерживало. В следующий раз не буду пользоваться сетью вообще, или телефон дома оставлю.

В первую же ночь под нами сдулся матрац. Мы с А. подложили под него пару пенок, и спали в обнимку, как новорождённые котята. В этот кемпинг вместо противных спальников взяли с собой простыню, одеяло, подушки — оказалось, что домашнее постельное бельё положительно влияет на лесной сон. Жаль, это уравновешивается отрицательным влиянием проколотого матраца.

Ткань палатки кажется такой тоненькой, а окружающая среда такой враждебной, что в сдувшемся полусне я ощущал странную, глубинную борьбу за выживание. Проснулся победителем с уставшей от шишек спиной.

Жизнь в сельской Финляндии богатая, но распределённая. Дома строят на почтительном расстоянии друг от друга, но без заборов. Большие панорамные стёкла в пол предлагают подсмотреть чужую жизнь, но она кажется не слишком-то интересной.

Палаточная жизнь в кемпинге тоже не слишком приватная: ткань пропускает каждый шорох или стон не хуже, чем она пропускает тёплый воздух. Кажется, в палатках ночуем только мы. Все остальные лесные путешественники живут в огромных самоходных домах-кемперах, некоторые прибывают на отдых вместе с котами.

В Финляндии традиционно варим сливочную уху из сёмги, жарим на костре сосиски и скрипучий круглый сыр с корочкой. Ржаные краюшки прилагаются.

Заметил за собой любовь к разжиганию костра. С каждым разом стараюсь усложнить себе задачу: использую огонь только один раз, кладу поменьше растопки, ищу правильные веточки для розжига. Было бы здорово перенести такое упорство в работу и другие занятия, но это вряд ли.

Мы долго едем лесной дорогой и прибываем на берег озера. Двое мужчин неторопливо копаются у собственного дома, мы машем им рукой и желаем хорошего дня. Загоняем велосипеды в лес, и я фотографирую обнажённую А. на вершине гранитного утёса.

Вокруг в сотнях метров нет никого, кроме муравьёв и змеи, что когда-то оставила здесь свою шкуру. Кажется, я тоже оставлю тут свою шкуру, но её никто не найдёт.

Друзья говорят, что финские города — это пример грамотного устройства провинциальной среды. Нам с А. они кажутся слишком сонными и скучными. Похоже, истина где-то посредине, на главной пешеходной улице.

Улица ведёт к марине с причалами, она есть в каждом городке. Финны очень любят воду: водят катера и лодки, строят дачи на берегу озёр. На пенсии они ездят по стране, садятся на стульчики и изучают разницу между облаками и водой в разных её частях.

Главная достопримечательность Пуумалы — здоровый мост, который вырастает из леса и спустя километр ныряет обратно в лес. К мосту пристроили башенку с лифтом для велосипедов, на самом её верху стоит крохотное кафе в три стола, с черничными чизкейками и кахвой: кислым, пережаренным финским кофе.

Забавно терпеть невкусное потому, что его употребление стало маленькой традицией. Башенка с кафе ощутимо качается под нами, но после токийского землетрясения нам с А. уже ничего не страшно.

Часто использую финское слово sisu — им описываю крепость духа, несгибаемый северный характер, силу противостоять внешним обстоятельствам. Это самое sisu нужно, чтобы есть холодные карельские пирожки, разжигать костёр без дров и спичек, отмывать кастрюлю от ризотто, отгонять противного комара и сидеть в непривычно жаркой бане.

Моего sisu не хватило на вторую ночь в палатке на сдувшемся матрасе. В пять утра я заворчал и сквозь сон попросил А. прекратить мои мучения. После вылез и надул матрас снова — нам хватило его еще на полчаса лесного сна.

Финляндия пахнет хвоей и вечностью. Северным краем правят сосны и гранитные камни, а люди здесь не больше краткосрочных туристов. С этой мыслью непросто примириться, и я старательно гоню её прочь. Кажется, что буду приезжать в Финляндию постоянно, и каждый раз она будет такой же прекрасной, бесконечной и неизменной.

Я постарею, а она — нет.

Почему-то финскую природу хочется расцеловать, настолько она кажется ухоженной, приятной органической. А через границу переходишь, и всё кажется другим, хоть ты прошёл всего пару сотен метров. Очевидно, что граница между завистью к прекрасному чужому и недовольство, неприятие своего — где-то в голове, а не на картах.

Финские чайки прилетают на нейтральную полосу без визы. «Если бы я работал на таможне, то говорил бы всем „Добро пожаловать домой!“» — грустно размышляю вслух. В багажнике едет полкило санкционного хамона.

В Токио в лавке купил старенький полукадровый фотоаппарат Olympus Pen S 1962 года выпуска.

Ради интереса купил еще и плёночку и отснял её. Выбрал кадры, что понравились.

Месяц в Японии закончился. Хочу подвести итоги и поделиться общими впечатлениями.

За четыре недели я написал десять постов, вот они:

А теперь — немного общих впечатлений:

• Месяц в Токио — это самое длинное путешествие в моей жизни, предыдущий рекорд побит на неделю. Впрочем, путешествием это всё равно не назовёшь. Мы с А. на этот раз решили отказаться от постоянных перемещений, и просто поселились в Токио. Вместо отелей и эйрбиэнби сняли обычную квартиру в обычном районе. Готовили себе шифон-кейки на завтрак, а на ужин жарили свежевыловленных морских гадов. Всё это даёт особенное ощущение реальности, которое не получишь при постоянной смене мест.
• Такой отдых требует терпения. У меня регулярно просыпался синдром большого путешествия: казалось, что я зря трачу время, что нужно использовать каждую минуту. Поспать час днём? Это расточительно! Чтобы справиться с синдромом, мы регулярно устраивали «дни комфортотерапии». В такие дни мы не ходили дальше соседнего кафе, валялись на кровати с шоколадом и инстаграммом, ходили в европейский ресторанчик. Чувствуешь, как перезаряжаются батарейки.
• Почувствовал, что хорошее приключение — это описанное, отрефлексированное приключение. Важно не просто испытать, но и понять, что испытал, вынести урок, сформулировать наблюдение. Если не фиксировать, то всё утекает сквозь пальцы.
• Раньше я посмеивался над Артемием Лебедевым и Ильёй Бирманом, которые в постах из путешествий показывают урны да дорожные знаки. Однако сейчас я сам ощущаю кайф бытовых наблюдений. В конце концов, все крупные города похожи друг на друга, везде есть метро, улицы, светофоры, высокие дома. Люди в большинстве развитых странах даже одеваются примерно одинаково. Разница обычно прячется в мелочах, в тех же урнах, дорожных знаках, автоматах по продаже напитков и прочей ерунде. Все вместе они образуют синергию уникальности места.
• Мне в путешествии работалось неважно, едва хватало сил на текущие задачи. Наверное, не смог устроить себе нормальное рабочее место в крохотной токийской квартире. Месяц — это какой-то странный срок. С одной стороны, это слишком мало для коворкинга, с другой стороны слишком долго для работы на кровати или за маленьким тесным столом. Большинство дел за месяц я сделал в Старбаксе.
• В Японию ехать далеко и довольно дорого. Еще и непросто — нужно делать визу, заранее бронировать билеты и гостиницы. Тем не менее мы были в Японии дважды и собираемся еще.
• Попробовал сформулировать, чем же меня так притягивает Япония… и не смог. Наверное тем, что из-за сложности и стереотипности она кажется скорее другой планетой, чем просто еще одной заграничной страной. Здесь всё как-то привычно, и при этом всё иначе. Словно все окружающие предметы и явления макнули в соевый соус.

• Тем не менее, большинство стереотипов из аниме и дурацких статей в интернете не оправдываются. Автоматы с трусиками школьниц, огромные шагающие роботы, небоскребы прямо в океане — всё это лишь натянутая, относительная правда. Токио кажется мне Нью-Йорком, который финны построили в Тайланде.
• В японцах мне нравится обстоятельность, которой меня в детстве учил дедушка. Лучше сделать сразу хорошо, чем переделать пять раз. Это чувствуется в мелочах. Электроника, ремонт в помещениях, скоростные поезда — всё сделано с уважением к своему труду.
• Другая клёвая черта японцев — это обжитость, комфортность. Даже на вулканическом острове везде есть туалеты, автоматы по продаже напитков, каждый участок земли прибран и обработан. Не знаю, это просто свойство характера или следствие географической тесноты, но впечатление производит потрясающее. В Японии везде хорошо.
• Ну, и напоследок — я был в разных азиатских странах, но Япония кажется мне главной такой страной, местом силы и сосредоточением азиатского духа. Обязательно поезжайте, если у вас будет такая возможность.