Видео из Мумбаи
В последние несколько дней я занят видеомонтажом — собираю воедино кусочки видео, которые я снимал в Мумбаи.
Из обрезков того, что не пошло в дело, сделал на досуге и коленке небольшое, бессмысленное видео.
В последние несколько дней я занят видеомонтажом — собираю воедино кусочки видео, которые я снимал в Мумбаи.
Из обрезков того, что не пошло в дело, сделал на досуге и коленке небольшое, бессмысленное видео.
Я родился и вырос в небольшой однокомнатной квартире вместе со своей мамой. В нашем жилище было немного свободного пространства, и всё оно равномерно покрывалось мерцающим светом телевизионного экрана. Телевизор создавал постоянное информационное поле.
В детстве я играл и слушал ток-шоу, в юности — сидел на диване и разучивал «Романс Гомеса» на гитаре под бесконечные, бессмысленные беседы обо всём на свете, льющиеся со светящегося стекла. Позже, когда у меня появился компьютер, между двумя экранами было всего полтора метра, так что в моё сознание равномерно набегали и орк из компьютерной игры, и человек «Дом-2». Двадцать лет я был телезрителем поневоле.
Можно долго спорить о телевизоре. Одни называют его самым доступным источником информации, а другие зовут зомбоящиком. Однако есть одна важная штука — телевизор делает мир вокруг нереальным, превращает его в одно большое реалити-шоу.
Для примера возьмём реалити-шоу, в котором несколько людей стараются строить любовь в замкнутом пространстве. Зрителю неинтересно наблюдать за простой жизнью обычных людей, ему нужна драма. В результате герои ведут себя как настоящие психопаты: дерутся, ломают вещи, целуются до прокусывания губ. Небольшая система из нескольких человек всё время перегрета событиями — главное, чтобы зритель не заскучал.
Большой опыт существования рядом с телевизором формирует у человека особую привычку к получению информации: он старается искать крайности и боится статики. Если вокруг всё хорошо, если ничего не происходит, то человек начинает чувствовать тревогу, панику, у него появляется ощущение, что его обманули. Мир вокруг должен постоянно булькать, словно кастрюля с щами.
Сейчас мой читатель довольно хмыкнет — он-то точно не такой, да и вообще у него дома нет телевизора. Ну да, зомбоящика нет, но привычка никуда не делась. Мы с вами дети реалити-шоу, все рефлексы давно выработаны и заучены.
Достаточно просто последить за собой, держа руку на пульсе своего восприятия окружающего мира. К примеру, события в Киеве. Мы с жадностью ищем новых фотографиий и видео, просыпаемся и спешим узнать новости: что еще захватили, сколько покрышек сожгли, сколько людей уже навсегда остались лежать на брусчатке? Блогеры и зеваки скрещивают копья и языки, фейсбук заливает самодельной аналитикой, пользователи твиттера яростно банят друг друга за взгляды, несопоставимые с их точкой зрения. Но никто из нас не ощущает происходящие события как реальность. Всё это словно большое шоу, которым приятно пощекотать какие-то глубинные, гештальтные привычки.
Человека-телезрителя легко определить — ему всё интересно, но ни до чего нет дела. События мелькают вокруг него, вращаясь в категории «прикольно», и тут же заменяются новыми. Угоны самолётов, взрывы, записи с видеорегистраторов и подборки аварий — это его ежедневный информационный фастфуд. Человеку-телезрителю кажется, что мир наполнен событиями, однако он редко встаёт с дивана и становится их частью. И зомбоящик тут не при чём, человеком-телезрителем может быть бородатый хипстер с айфоном и в модных кроссовках.
Привычка к бессмысленному употреблению огромного количества информации делает нас нечувствительными к окружающему миру. Трудно обсуждать вино с человеком, который каждый день пьёт мутное пиво из пластиковой баклажки. Таким людям кажется, что спокойствие — это застой. На самом деле мир спокоен и всегда стремится к спокойствию.
Я не против информации и интереса к окружающему миру, тем более что любопытство и интерес — это две моих основных и любимых привычки. Я против обсуждения жертв митингов на уровне цифр. Человек-телевизор не способен ощущать радость или страх от того, что показывает его светящийся экран. Если мы научимся (или заставим) себя пропускать окружающий мир через чувства, если научимся обдумывать события, если перестанем требовать от мира только интересных ужасов, то информационная гигиена сделает своё дело. Человек-телезритель снимет с головы зомбоящик и станет просто человеком.
Сборник статей об архитектуре, урбанистике и городскому планированию от института «Стрелка».
Каждый год институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» публикует сборник лучших статей об урбанистике, подготовленный студентами и приглашёнными авторами. В 2013 году в сборнике вышло 12 статей, разделённых на четыре блока. Я прочитал их все и имею сказать.
Прежде всего, я очень рад, что в России есть классные негосударственные сообщества, которые развивают городскую среду, изучают Москву и людей, которые в ней живут, стараются сделать их жизнь лучше. Здорово, что при институте «Стрелка» есть небольшое издательство с подборкой книг по урбанистике. Плохо только то, что эти книги часто пишутся не для обычных горожан, а для весьма узкого круга экспертов и интересующихся. Со «Сборником» случилась та же фигня.
Две трети статей в сборнике написаны вроде бы и по-русски, но понять их очень трудно. Авторы с удовольствием углубляются в дебри, щедро сыплют красивыми и малоизвестными словами, засовывают смысл в клубок своих непонятных метафор и развлекаются другими похожими способами. В результате статья, написанная на важную тему и с хорошим смыслом внутри превращается в удовольствие для извращенца.
Я проиллюстрирую свои слова тремя отрывками. Зелёным цветом я выделю отрывок, который мне кажется понятным, жёлтым — чуть странный текст, а красным будет набран отрывок из графоманской статьи.
Восьмое декабря, шесть утра. Мы отправляемся в путь ещё до рассвета. Мы проезжаем мимо высоких оград и непреодолимых ворот, будок с ночными сторожами, собак, бегающих за заборами, — мимо всех этих атрибутов помешанного на собственной безопасности богатства. Это Сумаре — симпатичный квартал в центре, как бы отделённый от города покровом из тропических деревьев и необычайно извилистыми дорогами, выпадающими из общей «решётчатой» структуры транспортной сети. Для меня это хитросплетение улиц — верный способ заблудиться, что и происходило со мной неоднократно. Для ночного времени частные охранные компании, обеспечивающие безопасность в этом районе, придумали своеобразную систем патрулирования: человек на мопеде объезжает окрестности и издаёт странные звуки, напоминающие крик попугая ара, оповещая своих коллег в будках, что всё в порядке.
Удобства, предоставляемые сотрудникам компаний Кремниевой долины, настолько обширны и конкурентноспособны, что их можно воспринять как подарок или как результат расточительного расходования средств (притом что в компаниях существует строгая финансовая отчётность). Чем больше в кампусе благ, тем меньше нужды покидать его и тем протяженней период нахождения там сотрудников. Чем дольше люди остаются в кампусе, тем больше они успевают наработать. Чем более открытым оказывается офис, тем разнообразнее и привлекательнее места для отдыха и еды, тем больше взаимодействия между сотрудниками. А чем больше уровней взаимодействия, тем длиннее инновационная цепочка.
Прежде всего, мы видим ценностную поляризацию всего ландшафта, причём здесь исключаются из рассмотрения собственно сакральные и конфессиональные структуры и места. Ошибочно было бы понимать в данном случае «полюс» как производное от географического или физического термина. Здесь «полюс» скорее абстракция, метафора. Первый полюс, естественно, значительно меньше, он имеет парадный вид и демонстративные функции (это алтарь сакрализованной обыденности); он и существует для того, чтобы демонстрироваться и переживаться как демонстрируемый.
Так вот, в «Сборнике» превалируют статьи третьего, красного типа — они как бы сакральные и конфессиональные обыденности на алтаре времени, абстракции и демонстративных функций. Поэтому читать книжку нелегко, всё время приходится заставлять себя пробираться через эти страшные словесные джунгли.
Я не верю, что такие статьи могут приблизить горожан к пониманию проблем среды, помогут нащупать план развития города. Боюсь, что «Сборник» получился малополезным, неинтересным для своего читателя.
Отснял плёночку на крепкий никоновский цифроплёночный середнячок — FM 10.
Несмотря на то, что на фотоаппарате написано Nikon, он разработан и производится на фабриках компании Cosina. Никон в данном случае является только партнером и распространителем фотоаппаратов.
Камера был создана в конце шестидесятых на простом и уже отработанном шасси малоформатных плёночных камер. Механический затвор снабжён встроенным экспонометром на батарейке, который светит в видоискателе красным минусом при недостаточной выдержке и зелёным плюсом при избыточной.
Управление камерой максимально простое и базовое. Каждый, кто хоть раз снимал на плёночную камеру, разберётся с FM10 без проблем. У меня претензий к камере нет, разве что немного раздражала «репортёрская» привычка камеры блокировать кнопку спуска, если рычажок взвода затвора чуть-чуть не отодвинут от корпуса.
Единственное, что мне не понравилась — ощутимая дизайнерская и технологическая дешевизна корпуса. В камере нет приятного чувства, которое создаёт прочный, крепкий «фотографический» пластик. Верхняя часть корпуса заменена на серебристо-бежевую накладку, которая придаёт камере вид копеечной мыльницы.
А вот и немного снимков:
Ребята, через две недели мы с А. переезжаем в Москву, и по этому случаю ищем квартиру в столице:
Пожалуйста, расшарьте эту картинку в социальных сетях. Может быть, случится чудо — мы сможем избежать ампул с ЦИАНидом, чтения объявлений про СУС в плитке до потолка и строго славян.
Три года назад я писал о необычном формате книжки, который называется флипбэк.
Флипбэк — это книжка, у которой текст на страницах располагается не горизонтально, а вертикально. За счёт этого её удобно держать и читать одной рукой, да и сам томик получается компактней.
Сегодня я зашёл в книжный магазин и увидел за прилавком целый сток книг-флипбэков на русском языке. Оказывается, издательство «Эксмо» уже год вовсю печатает такие книжки в серии «Flipbook».
Удивительно держать в руках такую книжку — она, как сейчас говорят, «рвёт шаблон». В томике размером с пачку сигарет умещается целый роман! Книжку действительно легко держать одной рукой и можно при этом перелистывать большим пальцем.
А вот так выглядит форзац — он раскрывается и откидывается, обнажая проклейку переплёта:
Одним словом, здорово, что такую привычную всем вещь как книга удаётся модернизировать и усовершенствовать но всё равно бумажные книги скоро отомрут.
Лена Захарова написала классный пост с своими советами о путешествиях.
Там всё интересно и по делу, но мне захотелось добавить несколько своих разрозненных советов, замечаний и мыслей по теме:
Замечательная книга химика по образованию и сельскохозяйственного менеджера управленца по призванию — энциклопедия быта русской деревни второй половины XIX века.
«Письма из деревни» — это толстая книжка, состоящая из дюжины писем, страниц в пятьдесят каждое. Энгельгард действительно пишет их как письма, в которых рассказывает о своей жизни в деревне и своём хозяйстве, хотя я расценивал бы их как независимые друг от друга эссе-воспоминания.
Но мы, посидев без свету три месяца, уже в феврале чувствуем приближение весны и оживаем. Чуть только ясный солнечный день, все оживает и стремится воспользоваться живительным солнечным лучом. В полдень, когда на угреве начинает капать с крыш, куры, утки и вся живность высыплет на двор — греться на солнце; воробьи тут же шмыгают между крупною птицей и весело чиликают; корова, выпущенная на водопой, остановится на солнце, зажмурится и греется. В хлеве все телята толкутся против окошка, обращенного на солнечную сторону. Быки, чувствуя приближение весны, ревут, сердятся, роют навоз ногами. Сидишь себе на крылечке в полушубке, подставив лицо теплым солнечным лучам, куришь, мечтаешь. Хорошо.
«Письма» — это не столько письма, сколько дневник, способ регистрации реальности. А еще это могучий исторический документ, который позволяет заглянуть и в дом посткрепостного помещика, в котором шкворчит яичница с беконом, и в тёмную крестьянскую избу, где чадит лучина и сохнет на лавке пушной хлеб.
У меня нет правильно организованной раздачи печеного хлеба нищим с веса, как это делается, или, лучше сказать, делалось, в некоторых господских домах. У меня просто в застольной старуха подает «кусочки», подобно тому, как подают кусочки в каждом крестьянском дворе, где есть хлеб — пока у крестьянина есть свой или покупной хлеб, он, до последней ковриги, подает кусочки. Я ничего не приказывал, ничего не знал об этих кусочках. «Старуха» сама решила, что «нам» следует подавать кусочки, и подает.
В нашей губернии, и в урожайные годы, у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей, стариков, старух в «кусочки» побираться по миру. В нынешнем же году у нас полнейший неурожай на все: рожь уродилась плохо и переполнена была метлой, костерем, сивцом; яровое совсем пропало, так что большею частью только семена вернули; корму — вследствие неурожая яровой соломы и плохого урожая трав от бездождия – мало, а это самое трудное для крестьян, потому что при недостатке хлеба самому в миру можно еще прокормиться кое-как кусочками, а лошадь в мир побираться не пошлешь. Плохо, — так плохо, что хуже быть не может. Дети еще до Кузьмы-Демьяна (1 ноября) пошли в кусочки. Холодный Егорий (26 ноября) в нынешнем году был голодный — два Егорья в году: холодный (26 ноября) и голодный (23 апреля). Крестьяне далеко до зимнего Николы приели хлеб и начали покупать; первый куль хлеба крестьянину я продал в октябре, а мужик, ведь известно, покупает хлеб только тогда, когда замесили последний пуд домашней муки.
В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи. Голод не свой брат: как не поеси, так и святых продаси. Совестно молодому парню или девке, а делать нечего, – надевает суму и идет в мир побираться. В нынешнем году пошли в кусочки не только дети, бабы, старики, старухи, молодые парни и девки, но и многие хозяева. Есть нечего дома, — понимаете ли вы это? Сегодня съели последнюю ковригу, от которой вчера подавали кусочки побирающимся, съели и пошли в мир. Хлеба нет, работы нет, каждый и рад бы работать, просто из-за хлеба работать, рад бы, да нет работы. Понимаете — нет работы.
«Побирающийся кусочками» и «нищий» — это два совершенно разных типа просящих милостыню.
Нищий — это специалист; просить милостыню — это его ремесло. Он, большею частью, не имеет ни двора, ни собственности, ни хозяйства и вечно странствует с места на место, собирая хлеб, и яйца, и деньги. Нищий все собранное натурой — хлеб, яйца, муку и пр. — продает, превращает в деньги. Нищий, большею частью калека, больной, неспособный к работе человек, немощный старик, дурачок. Нищий одет в лохмотья, просит милостыню громко, иногда даже назойливо, своего ремесла не стыдится. Нищий — божий человек. Нищий по мужикам редко ходит: он трется больше около купцов и господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. У нас настоящие нищие встречаются редко — взять им нечего.
Совершенно иное побирающийся «кусочками». Это крестьянин из окрестностей. Предложите ему работу, и он тотчас же возьмется за нее и не будет более ходить по кусочкам. Побирающийся кусочками одет, как и всякий крестьянин, иногда даже в новом армяке, только холщовая сума через плечо; соседний же крестьянин и сумы не одевает — ему совестно, а приходит так, как будто случайно без дела зашел, как будто погреться, и хозяйка, щадя его стыдливость, подает ему незаметно, как будто невзначай, или, если в обеденное время пришел, приглашает сесть за стол; в этом отношении мужик удивительно деликатен, потому что знает, — может, и самому придется идти в кусочки. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Побирающийся кусочками стыдится просить и, входя в избу, перекрестившись, молча стоит у порога, проговорив обыкновенно про себя, шепотом «подайте, Христа ради». Никто не обращает внимания на вошедшего, все делают свое дело или разговаривают, смеются, как будто никто не вошел. Только хозяйка идет к столу, берет маленький кусочек хлеба, от 2 до 5 квадратных вершков, и подает. Тот крестится и уходит. Кусочки подают всем одинаковой величины — если в 2 вершка, то всем в 2 вершка; если пришли двое за раз (побирающиеся кусочками ходят большею частью парами), то хозяйка спрашивает: «вместе собираете?»; если вместе, то дает кусочек в 4 вершка; если отдельно, то режет кусочек пополам.
Огромная заслуга Энгельгардта как летописца своего времени — это его уважение и любовь к крестьянину. Александр Николевич начал жить в деревне, в которой крепостное право де-юре было отменено более двадцати лет назад, но де-факто расслоение общества и обнищание крестьян лишь усилилось. Но ни на одной из сотен страниц не найти упоминания о том, что деревенский житель глуп и тёмен, скорее наоборот, Энгельгардт описывает его быт с отеческой жалостью и пониманием.
Я иду в столовую. Кошки, зная, что я дам им за ужином лакомый кусочек, бегут за мной. У меня две кошки – большой черно-белый кот и черно-желто-белая кошечка; такую кошечку национального цвета я завел для опыта. Говорят, что только кошки бывают черно-желто-белого цвета и что котов такого цвета никогда не бывает; говорят, что когда народится кот черно-желто-белого цвета, то значит скоро светопреставление. Я хочу посмотреть, правда ли это. Первый признак близости светопреставления – это, как известно, появление большого числа нытиков, то есть, людей, которые все ноют; второй – рождение черно-желто-белого кота. После «Положения» появилось множество нытиков. Хочу посмотреть, не народится ли черно-желто-белый кот.
Занятно то, как петербургский профессор химии смог наладить на селе эффективное хозяйство. Несколько сёл, которыми управлял Энгельгардт, еще при его жизни начали называть «Счастливым уголком», а после смерти хозяина имение было сразу же выкуплено Министерством сельского хозяйства для основания там опытной станции.
Каждый крестьянский мальчик, каждая девочка умеют считать до известного числа. «Петька умеет считать до 10», «Акулина умеет считать до 30», «Михей до 100 умеет считать». «Умеет считать до 10» вовсе не значит, что Петька умеет перечесть раз, два, три и т.д. до 10; нет; «умеет считать до 10», это значит, что он умеет делать все арифметические действия над числами до 10. Несколько мальчишек принесут, например, продавать раков, сотню или полторы. Они знают, сколько им следует получить денег за всех раков и, получив деньги, разделяют их совершенно верно между собою, по количеству раков, пойманных каждым.
При обучении крестьянских мальчиков арифметике учитель всегда должен это иметь в виду, и ему предстоит только, воспользовавшись имеющимся материалом и поняв, как считает мальчик, развить счет далее и показать, что «считать можно до бесконечности». Крестьянские мальчики считают гораздо лучше, чем господские дети. Сообразительность, память, глазомер, слух, обоняние развиты у них неизмеримо выше, чем у наших детей, так что, видя нашего ребенка, особенно городского, среди крестьянских детей, можно подумать, что у него нет ни ушей, ни глаз, ни ног, ни рук.
Книга изобилует интересными фактами о быте, психологии и философии жителей села, написанным законам их взаимодействия друг с другом. Читая «Письма», начинаешь понимать, как работает огромная и сложнейшая система сельской жизни, которая не описана ни в каком учебнике, но которую с рождения знают все крестьяне, в большинстве своём — безграмотные.
Люди точно знают, на какой пище сколько сработаешь, какая пища к какой работе подходит. Если при пище, состоящей из щей с солониной и гречневой каши с салом, вывезешь в известное время, положим, один куб земли, то при замене гречневой каши ячною вывезешь менее, примерно, куб без осьмушки, на картофеле — еще меньше, например, три четверти куба и так далее. Все это грабору, резчику дров, пильщику, совершенно точно известно, так что, зная цену харчей и работы, он может совершенно точно расчесть, какой ему харч выгоднее, — и рассчитывает. Это точно паровая машина. Свою машину он знает, я думаю, еще лучше, чем машинист паровую, знает, когда, сколько и каких дров следует положить, чтобы получить известный эффект. Точно так же и относительно того, какая пища для какой работы способнее: при косьбе, например, скажут вам, требуется пища прочная, которая бы, как выражается мужик, к земле тянула, потому что при косьбе нужно крепко стоять на ногах, как пень быть, так сказать, вбитым в землю каждый момент, когда делаешь взмах косой, наоборот, молотить лучше натощак, чтобы быть полегче. Уж на что до тонкости изучили кормление скота немецкие ученые скотоводы, которые знают, сколько и какого корма нужно дать, чтобы откормить быка или получить наибольшее количество молока от коровы, а граборы, думаю я, в вопросах питания рабочего человека заткнут за пояс ученых агрономов.
Советую эту книгу, она читается легко и интересно. Если «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое» Варенцова — это книга о дореволюционных предпринимателях, то «Письма из деревни» — это летопись жизни на селе.
