Небольшой сборник статей и репортажей Светланы Рейтер. Эту книжку легко прочитать за один вечер, но спать после этого вряд ли получится.
С работами Светланы Рейтер я знаком уже несколько лет. Помню, как привозил из Москвы газетные простыни «Большого города», и прочитывал их все еще в поезде. Помню, как любил слог Светланы: обстоятельный, вкрадчивый, сострадательный к героям и безжалостный к своим читателям.
Вообще, заработок на Черкизовском — штука сезонная. Лучше всего идут дела в конце лета, «когда детей в школу собирают», весной — «когда народ раздевается», и в мороз — когда спешно одевается. Основная часть выручки приходится в промежуток между шестью и девятью часами утра, когда по рыночным проходам — они же линии — бодро семенят оптовики с клетчатыми баулами. Когда Люба в первый раз приехала на Черкизон за товаром, ей показалось, что это просто огромная свалка. На этой свалке, однако, свои законы и правила: Черкизон — это государство в государстве, и это чувствуют здесь все.
Одно из правил, если верить Любе, такое: чем краше продавец, тем богаче хозяин; нужно жить с ним и работать на него днем и ночью. Второе правило: вывешивать лучший товар подальше от входа в контейнер, чтобы конкуренты не увидали. Третье: если покупатель забыл сдачу, догнать его и отдать. Четвертое: не называть туалет туалетом, а только — Домом культуры. Последнее правило звучит так: таджикский рыночный грузчик-бача (ударение на последний слог, означает «молодой человек») никогда не вывезет по доброй воле тележку с купленным оптовиком товаром за территорию рынка. Все подходы к рынку контролируются постами милиции, и если таджик без разрешения на работу сунется с рынка «на волю», то это удовольствие обойдется ему в 1 000 р. Внутрь же милиция, как утверждают обитатели рынка, практически не заходит. Впрочем, грузчики-бача с рынка уходить особенно не хотят: низшая рыночная каста, они получают 15 000—20 000 р. в месяц; самые бедные из них, говорят на рынке, ночуют в рыночных сортирах, кто позажиточнее — за дополнительные деньги дежурят в контейнерах, оберегая чужое добро. А под вечер, перед закрытием рынка, бача практикуют занятия странным видом спорта: перекидывают друг другу липкий мяч, сделанный из содранного с коробок скотча. Невысокого роста, но очень вспыльчивые бача охотно лезут в драку — и их так же охотно бьют.
Репортажи Светланы Рейтер, как и тексты, написанные на токипона, не существуют вне контекста. Казалось бы, странно читать дюжину журнальных статей в одной книге. Однако такое соседство странным образом усиливает впечатление от каждого материала. Статьи накладываются друг на друга, словно линзы, фокусируя в душе луч тёмной печали.
Книга Николая — попытка разобраться в себе. Он пишет, что понял, что отличается от других «в тот момент, когда мама повезла… один раз на прогулку и… очень боялась, что я что-то не так сделаю. В общем, я лучше всего это понял благодаря тому, как реагировали мои близкие на мое поведение, и особенно в присутствии людей посторонних». Его книга — мемуары человека, чей внутренний мир «заперт» во внешней грубой оболочке. И остается загадкой, как 23-летний аутист, обрывавший обои со стен, колотивший чайники и тайком жевавший сигареты, смог написать, например, такое: «Я очень еще хорошо помню, как я увидел первый раз очень меня поразившую картину. Увидел я какую-то женщину, шедшую по улице и разговаривавшую не с другим человеком, а с самой собой. Меня поразило, что человек, оказывается, может разговаривать, даже если его никто не слышит. Ведь я даже никогда не подозревал, что речь рождается от человека как такового. Мне казалось, что речь рождается из взаимодействия двух людей. Ну как если бы не было у реки двух берегов, то не было бы и моста. И этот мост есть речь. Вообще, я начал понимать, что моя немота происходит не оттого, что боюсь общения с другим человеком, а оттого, что боюсь, что не могу разговаривать».
Мне кажется, что это важная книга для всех, кто хочет писать по-русски, кто размышляет о стране и времени, в котором мы живём. Светлана Рейтер — писатель-врач. Она бы и рада не делать нам больно, но по-другому не получается. Извините.
Коллекция интересных рассылок от Creative Mornings. Мне понравилась в том числе вот такая, полностью рисованная руками.
На Ленте вышел адовый репортаж со сходки мракобесов: «Докладчик особо отметил заслуги перед Россией писателя-националиста Олега Платонова, назвав его «разведчиком святой Руси, который проник в США и побывал во многих важных масонских ложах, выведывая их преступные тайны». Осипов сказал, что, по мнению Платонова, разрушение православной государственности приводит к царству антихриста и в сложившейся сейчас ситуации Русская православная церковь единственная сохранила чистоту апостольского вероучения. По его словам, в начале XX века власть в европейских государствах перешла в руки масонов, а в США принадлежала им с самого начала. Он назвал Америку «территорией денационализированных кочевников, озабоченных вещами, товарами и сексом».
Коллекция работ транспортного иллюстратора и инженера Рензо Пикассо.
В блоге «Пингвина» вышла замечательная статья о том, почему цифровые карты в современных гаджетах убивают наше представление об окружающей реальности: «We want to see computer maps as interactive, high-tech versions of paper maps, but that’s a mistaken assumption. Traditional maps give us context. They provide us with an overview of an area and require us to figure out our current location and then plan or visualise the best route to our next stop. That mental effort aids our mind in creating its own cognitive map of an area. Map reading, research has shown, strengthens our sense of place and hones our navigational skills — in ways that can make it easier for us to get around even when we don’t have a map at hand. We seem, without knowing it, to call on our subconscious memories of paper maps in orienting ourselves in a city or town and determining which way to head to arrive at our destination. In one revealing experiment, researchers found that people’s navigational sense is actually sharpest when they’re facing north — the same way maps point».
Приятно, что люди всё еще чувствуют вкус к умной переписке. Вот, например, разговор между Марией Поповой и Маирой Кальман.
Джонатан Либо написал замечательное эссе о том, как его достали бесконечные приложения для одной функции, и как он скучает по просто тексту. Я тоже скучаю, кстати. «Text is the most socially useful communication technology. It works well in 1:1, 1:N, and M:N modes. It can be indexed and searched efficiently, even by hand. It can be translated. It can be produced and consumed at variable speeds. It is asynchronous. It can be compared, diffed, clustered, corrected, summarized and filtered algorithmically. It permits multiparty editing. It permits branching conversations, lurking, annotation, quoting, reviewing, summarizing, structured responses, exegesis, even fan fic. The breadth, scale and depth of ways people use text is unmatched by anything».
Занятная статья про сообщество любителей модульных синтезаторов.
Меня часто просят рассказать о том, как я работаю, о том, как выглядит мой день и мои инструменты. Я обычно отнекиваюсь, поскольку считаю, что вряд ли смогу рассказать что-то интересное. Однако вдруг решился — зафиксирую своё творческое и рабочее окружение хотя бы для себя самого.
Считаю свою работу в большей степени ремесленной, чем творческой. Я стесняюсь показывать свои художественные тексты, а информационный текст для веба может писать любой человек с двумя руками и двумя глазами. Можно даже с одним глазом и одной рукой.
Моё любимое рабочее время — это утро. Пик продуктивности приходится на 10-11 часов утра, около 16 часов я теряю настрой примерно наполовину и стараюсь закончить работу. Вечером мне работается чрезвычайно плохо, я трачу много времени и сил, тружусь на износ.
Стараюсь разбивать день на две равные половины: утром делаю небольшие задачи, до десяти за раз. Затем иду гулять и обедать, а после приземляюсь в каком-нибудь кафе ради второй половины рабочего отрезка.
Дома почти не могу работать. В любом месте мне работается лучше, чем дома. Люблю фоновый шум, разговоры других людей. Информационный шум настраивает, помогает сосредоточиться. А вот под музыку наоборот, не могу писать совершенно, даже двух строчек не свяжу. Скорее жду лета, когда смогу трудиться на лавочке в любом парке.
Со мной не случается творческих настроений или креативной хандры. Я просто работаю когда мне хочется, а мне хочется всегда. В любой момент времени я могу открыть ноутбук и заняться делом.
У меня редко случаются задачи, которые требуют моего внимания больше чем на час. За час я могу написать довольно много, целую большую статью. Я легко ныряю в «поток» и выныриваю из него, поэтому частенько прерываюсь на чтение социальных сетей и сопутствующих статей, общение. Моё амплуа — серийный спринтер.
Писать несложно, редактировать сложнее. На редактуру текста требуется в два раза больше времени, чем на такой же свежий, собственноручно написанный текст (который снова нужно отредактировать).
Я пишу обезличенно, в стиле без стиля. Стараюсь добавить щепотку юмора, когда это получается. Люблю принцип «юмор в глазах смотрящего» — когда ты вроде бы не шутил, а читатель улыбнулся про себя. Жалею, что хороший юмор непредсказуем, словно голодная абиссинская кошка.
Иногда случается, что задача «не идёт». Я пробую текст и так, и эдак, но каждый раз из-под пальцев выходит какая-то недостойная шляпа. Это случается, когда я устал или расстроен. В такой ситуации стараюсь отложить работу, почитать, прогуляться. Вообще любая физическая активность здорово встряхивает и обнуляет настроение.
Не знаю, что такое прокрастинация. Когда мне нужно сделать работу, но не хочется, я просто беру и начинаю делать. Задача затягивает. Еще заметил за собой такую штуку: когда мне не хочется заниматься задачей, то, вероятно, мне недостаточно информации, чтобы её выполнить. Если вся информация есть под рукой, то написание и редактура текста становится для меня простой, едва ли не механической задачей.
Через несколько часов активной работы я вхожу в какой-то форсажный режим. В таком состоянии я хватаюсь за несколько задач сразу, веду активную переписку, правлю одновременно несколько текстов. Кажется, что даже увеличивается температура и учащается сердцебиение. В форсажном режиме получается сделать больше дел, но я его не люблю из-за повышенного расхода сил. Еще из него непросто выйти, это состояние так просто не отпускает.
Пишу текст обычно в iA Writer Pro или даже в «Заметках», сохраняю всё в Google Docs. Я пробовал много всяких хипстерских программ для написания и редактирования текста, но все они отваливались органическим образом.
Создаю для каждого проекта папочку в Google Drive, которую расшариваю заказчику. В неё же складываю нужные файлы.
Помню, удивлялся пару лет назад, когда на Курсе Максим Ильяхов рассказывал, что сам рисует структуру лендинга или правит текст в коде, делая пуши в GitHub. Сейчас я сам так делаю и удивляюсь уже тому, как можно работать иначе. Для меня нет большой проблемы поправить что-то в скетч-файле или даже в вёрстке сайта. Всё сильнее ощущаю, как мне не хватает базовых способностей в программировании и дизайне.
У меня есть вялотекущая проблема с грамотностью: я пишу быстро и частенько оставляю после себя в тексте ошибки. Лечу это Орфограммкой, копипащу текст в Pages и смотрю на подчёркивания. Помогает не всегда, каюсь.
Тексту хорошо отлежаться и остыть после написания. Я обычно даю ему сутки: прихожу на следующий день и читаю свежим взглядом. Бывает, что приходится всё переписать с нуля и еще на день отложить. Это время стараюсь заложить в срок сдачи текста.
Для совместной работы с заказчиками использую Trello. В нём есть чек-листы, дедлайны, разграничения ответственности, подгрузка документов Google Docs — красота!
Люблю Things и не представляю, как без него жить. В последний год использую его особенно активно. Если задача не записана в Things, то она для меня не существует — мгновенно забуду. Люблю, что приложение синхронизируется в облаке между компьютером и телефоном. Сейчас у меня несколько десятков открытых задач самого разного свойства: от «сдать кровь и написать об этом в блог» до «внести правки в редакционный план».
Инбокс держу сухим и чистым. Если на письмо можно ответить быстро, то я делаю это сразу, а потом переношу его в нужную мне папочку. В ином случае создаю задачу в Things и переношу письмо в папочку. Десять писем в папке «входящие» — кошмар для меня.
Предпочитаю общение в электронной почте любому другому общению. На втором месте стоит чат в фейсбуке, потом слэк, потом скайп. В крайнем случае общаюсь по телефону. Телефон не люблю из-за невозможности зафиксировать разговор и из-за того, что часто звонок приходит в неподходящий момент. В день мне приходит несколько десятков писем по работе и личным делам. На письма отвечать люблю и не устаю от этого. Скучаю по временам, когда люди общались только перепиской, делали это обстоятельно и красиво.
Для меня творчество и системность находятся в прямой зависимости друг от друга. Когда мне не хватает креативности, я начинаю упорядочивать свой рабочий процесс. Обратная зависимость также верна.
За несколько лет достиг такого состояния, когда книги о редактуре и копирайтинге стало неинтересно читать. С удовольствием читаю Советы и рассылку Главреда. Еще люблю читать хорошие англоязычные тексты, стараюсь перенести их лаконичность и красоту в свой текст. Хочу попробовать себя на литературных или журналистских курсах.
Если человек хочет писать понятные тексты, он должен избавиться от творчества. И наоборот: в художественном тексте следует напустить туману.
Я не верю в обиженное самолюбие копирайтеров и редактора, оскорблённого серией правок. Любая критика — это круто. Впрочем, меня обычно ругают за ошибки в тексте.
Моя профессия сложнее, чем кажется мне и проще, чем кажется всем окружающим.
Вот, вероятно, и всё, что есть рассказать. Если что-то забыл — спросите в комментариях.
Рассказ о том, как устроено изнутри норвежское грузовое судно.
Замечательное чтиво на три часа о том, что бывает, когда дизайнера забирают в армию. Это лучшая ссылка недели (в прямом и переносном смыслах). В этой почти что книге потрясающе всё: герои, события, глоссарий, и то, что её автор скрупулёзно день за днём записывал за окружающей действительностью.
Интерактивный график развития мегагородов (до 2030 года). Что-то небогато в России с мегагородами будет.
История из ЖЖ: «Про Зелинского рассказывают, что он ходил с палочкой по химфаку, и если видел плохо собранную аппаратуру, то сразу разбивал ее вдребезги. Ни цена, ни усилия на синтез, ни трудности добычи стекла, ни опасность отравления или взрыва его не останавливали. Когда Зелинский видел пыльную посуду, то писал на ней пальцем «х..». Если через неделю «х..» был на том же месте, она разбивалась той же палкою. Аппаратура была собрана на заглядение, а колбы протирались до блеска. Папины учителя были учениками Зелинского. Хотя посуду они не били (она к этому времени была уже не самодельная, с пробками и коллодием, а покупная на шлифах), «х..» на стекле писали, и последствия разгильдяйства были суровыми. Отец следовал заветам, которые были доведены до автоматизма. «Х..» писался на пыльной поверхности в любых обстоятельствах: дома, в гостях, в кабинете у начальства. Он ухитрился сделать такую надпись во время первого свидания с мамой, немало ее озадачив, и даже во время первого визита к ее родителям. Когда бабушка обнаружила надпись, она ничего не сказала, но с тех пор просила маму предупредить хотя бы за час о папином приходе и придирчиво осматривала все поверхности. В руке бабушка как бы невзначай держала платочек, а без сопровождения отца пускали только в туалет».
Комельский об аллергии: «Учёные отобрали целую толпу младенцев с признаками предрасположенности к разным аллергиям. И потом разделили младенцев на 2 группы, случайным образом, как обычно. Половине с самого нежного возраста стали давать в пищу немного арахиса. Другой половине — арахиса не давали. И вот через пять лет проверили, у кого есть аллергия на арахис, а у кого нет. Выяснилось, что из «арахисофобов поневоле» 14% стали аллергиками. Из тех же, кому в течение пяти лет понемногу давали арахис, только 2% в итоге аллергически реагировали на него. В семь раз меньше! И это несмотря на то, что младенцев отбирали специально, среди тех, кто и так уже был в группе риска. То есть кормление потенциально «опасной» едой в детстве не просто уменьшило вероятность аллергии, а излечило изрядную долю этих детей от аллергии! Цифры такие: среди первоначальных младенцев 15% реагировали на арахис, но если их приучали к арахису 5 лет, то доля падала до 2%. Если же не приучали, то доля оставалась примерно на том же уровне (14%)».
Сборник воспоминаний советской писательницы Лидии Либединской, урождённой Толстой.
За последний год я перечитал уже несколько мемуаров советских писательниц. Почти все они скроены по единому лекалу: родители-интеллигенты растили в атмосфере любви и бедности, девочка закончила пару литературных институтов, пережила ссылку отца, здоровалась за руку с Пастернаком, и Маяковский благословлял её в младенчестве поцелуем в щёку.
Неожиданное свидание взволновало меня. Было еще только восемь утра, а мне казалось, что я ничего не успею и обязательно опоздаю на площадь. Единственная косметика, которую признавали в восемнадцать лет женщины моего поколения, было мытье головы. Хочешь казаться красивой – вымой лишний раз голову, можно даже под краном, холодной водой. Конечно, я так и сделала. Потом постирала и высушила утюгом белые носочки и пеструю крепдешиновую косынку – высший шик конца тридцатых – начала сороковых годов. Туалет был готов.
Однако я не устаю читать такие мемуары. Сам не знаю почему они мне настолько интересны. Возможно, я наслаждаюсь слогом, которым уже не пишут. «Зелёная лампа» похожа на старый дедушкин виниловый проигрыватель: он надоел своей единственной высокопарной пластинкой, но дорог как память.
За стенами барака шумела глухая тайга, сыпал снег и выл ветер. Смолоду отец страдал бессонницами, но никогда не боялся их, говорил: если человеку есть что вспомнить, о чем подумать, о чем мысленно поспорить – не страшна бессонная ночь. О чем думал он, лежа на жестких нарах, слушая дыхание людей, еще вчера чужих и неведомых? Что вспоминал? Может, виделся ему просторный деревянный дом в маленьком имении Борщевое под Козловом, где он появился на свет? Медлительный бой старинных часов, сладкий дух цветущих яблоневых садов. А может, слышал он брюзжание чудака отца, всю жизнь читавшего единственную книгу – словарь Брокгауза и Ефрона? А может, виделась ему его мать, легкая ее походка, темные завитки волос на нежной шее, длинные пальцы с тяжелым обручальным кольцом? Не знаю, думал ли о ней мой отец, а я часто думаю о ней. Она умерла в Баку, сорока шести лет от роду, когда мне едва исполнился год. И живет она в моей памяти лишь такой, какой осталась на любительской фотографии, сделанной дедом, – молодая, красивая, с двумя мальчиками на коленях. Разве могла она помыслить, склонившись июльским днем минувшего века над своим первенцем, когда так покойно было за окнами и лишь травянистый ветер шевелил кисейный полог колыбельки, что пройдут десятилетия, и этот скуластый темноглазый мальчик будет лежать на тюремных нарах, с открытыми сухими глазами, заброшенный в таежную чащобу, страдающий ни за что ни про что и в сорок четыре года брошенный мучительно умирать в тюремной больнице?
А еще я люблю читать чужие мемуары потому, что часто проецирую прочитанное на себя, свою жизнь и свой эмпирический опыт. И порой это помогает: я меньше переживаю из-за проблем, учусь радоваться приятным моментам.
Поезда в те времена ходили весьма нерегулярно, и, чтобы наверняка не опоздать, я доезжала на двадцатом номере трамвая до поселка Текстильщики, а оттуда шла десять километров пешком до станции Люблино. Наш радиоузел находился на полпути между Люблино и Перервой, станция называлась «Депо». Путешествие занимало около трех часов. Но когда идешь одна, размеренным быстрым шагом, хорошо думается, слова ложатся в ритм, в стихи, а я в то время много писала стихов и печатала их в «Комсомольской правде» и «Вечерней Москве». Если не писались свои стихи, я читала чужие, от Текстильщиков до Люблино можно было прочесть наизусть четыре главы «Евгения Онегина».
Зелёную лампу приятно читать и ради занятных наблюдений довоенной Москвы:
Помню, как шли мы с мамой по Столешникову переулку к знаменитому фотографу-художнику Напельбауму. Его фотоателье находилось на углу Петровки и Кузнецкого Моста. Едва дойдя до Петровки, мама в недоумении остановилась: по первому тротуару все пешеходы двигались в одну сторону – от Театральной площади к Бульварному кольцу, а по левому – в противоположном направлении, от Бульварного кольца к центру. Если кто-то пытался нарушить это странное шествие и пойти против потока, к нему немедленно подходил милиционер с маленькой книжечкой в руках, брал штраф, вручая взамен заранее заготовленную квитанцию, ссылаясь на постановление Моссовета, и вежливо предупреждал, что отныне так будет на всех главных улицах Москвы. Странное и жутковатое это было зрелище!
Классы были переполнены. В нашем классе, который тогда именовался «1-я группа Д», было сорок два ученика. Парты из школьного обихода были почему-то изъяты, в три ряда стояли длинные столы с круглыми отверстиями для чернильниц и ящиками, куда можно было положить ранец или портфель. Скамейки, правда, были со спинками, тоже черные, но так как крышки на столах не поднимались, то, если надо было встать, когда тебя вызывал учитель, вставали сразу все четверо сидящих за столом и скамейку отодвигали назад, что сопровождалось изрядным шумом. Мальчишки, конечно же, старались, чтобы шума и грохота было побольше. Молоденькая учительница поздравила нас с поступлением в школу, сказала, что зовут ее Дора Марковна, и предложила нам первым делом выбрать санитаров, которые каждое утро будут проверять чистоту рук, шеи и ушей, следить, подстрижены ли ногти, а также за чистотой белых воротничков. Меня тоже выбрали санитаром, выдали белую нарукавную повязку с красным крестом.
В то утро я гордо вышагивала по переулку, за спиной у меня был черный кожаный ранец, в котором погромыхивал пенал с карандашами, ручкой и стальными перьями; ни учебников, ни тетрадей не было – их должны были выдать в школе, так как в те годы в магазинах они не продавались. Родители, взволнованные не меньше меня, шли позади и несли в руках – о нет! – не букеты цветов, а тщательно завернутые в газету алюминиевую миску и такую же столовую ложку – за небольшую плату нам обещали горячие завтраки, но денег на посуду у школы нет, потому дирекция просит, чтобы дети пришли со своей посудой.
В Третьяковку ехали на трамвае. Садились в вагон на Малой Дмитровке и катили по заснеженной Москве. Окна в трамваях замерзали, покрываясь затейливыми мохнатыми узорами, и бабушка вручала мне тяжелый медный пятак, который я долго согревала в теплой варежке, а потом прикладывала его к замерзшему стеклу, отчего на стекле получалось круглое отверстие, через которое можно было наблюдать за той жизнью, что проходила на улицах: за прохожими, ежившимися от холода, торопливо идущими по тротуарам, лошадьми, запряженными в легкие саночки, извозчиками в сборчатых суконных шубах, норовившими на остановках обогнать трамваи. Вот, наконец, со звоном и грохотом мы переезжали Большой Каменный мост, внизу белела замерзшая Москва-река с протоптанными в снегу тропками. Выходили из трамвая на Большой Полянке, напротив церкви Иоакима и Анны, казавшейся мне огромной. Именно эта церковь и дала близлежащей улице название – Якиманка.
Одним словом, прочитал с удовольствием. Со второй половины я стал немного терять интерес, но мемуары по-прежнему мой любимый жанр. Особенно хороши были фрагменты воспоминаний о любви Лидии Борисовны к писателю Юрию Николаевичу Либединскому:
Всю жизнь утренний завтрак был нашим любимым часом. Может быть, потому, что не могут люди видеть сразу одни и те же сны, мы, просыпаясь по утрам и взглядывая друг на друга, каждый день встречались после разлуки. А после разлуки надо о многом рассказать, и мы говорили и не могли наговориться – обсуждали дела, строили планы на день, спорили. Если утром кто-нибудь приходил и нарушал наше «свиданье», как называли мы час завтрака, мы всегда испытывали легкое разочарование, словно у нас отняли что-то очень хорошее…
Большая коллекция подкастов на самые разные темы. Я раньше очень любил подкасты и даже написал о них несколько статей в блог, но в последние пару лет забросил. Сейчас, когда я каждый день хожу пешком минимум по часу, вспомнить их кажется мне полезной привычкой.
Документальный фильм про итальянских реставраторов старинных автомобилей.
Замечательное видео о том, как куётся скандинавский дамасский клинок.
Сайт-коллекция механических карандашей. Помню один такой, дедушкин, чешский. Он был сделан из синего пластика и весил, кажется, целую тонну. Я заправлял в него стержень от авторучки и очень любил. Сломать его было невозможно, потерять — очень жалко. Он до сих пор где-то хранится.
Коллекция каталогов американского реселлера электроники RadioShack.
Великолепный Бродяга Фишай. Кажется, что настоящая гонзо-журналистика выглядит вот так. Уверен, лет через пятьдесят по его видео этнографы будут изучать Питер прошлого.
Вальдемар Козак разглядывает в ЖЖ фальшивую пятитысячную купюру.
Много интересного о том, как слепые пользуются интернетом. Когда я раньше изучал азбуку Брайля и переписывался со слепыми людьми, то водил знакомство с теми, кто активно пользуются сетью. Они печатали электронные письма быстрее меня.
Интересно о том, как устанавливали Александровскую колонну в Питере.
Леонард Комбье разрисовал свой загранпаспорт. Утверждается, кстати, что загранпаспорт — действующий. Интересно, как это возможно?
Потрясающий «Магадан» от проекта 42. Чтиво недели!
Сайт чувака, который пытается проехать по всем железным дорогам бывшего СССР (выполнил на 75%). На сайте очень много интересного. Вот, например, большое полотно текста про чрезвычайные происшествия, которые случались с ним в процессе путешествий. Хороший пример доброго сумасшедшего, полностью сфокусированного на небезынтересной теме.
Образовательный проект «Арзамас» рассказывает о себе. Мне очень нравится проект и я слежу за ним, смотрю видео и читаю материалы. Однако не могу отделаться от странного ощущения «бесплатного волшебства». Непонятно, как этот проект существует, и долго ли протянет. Хотело бы, конечно, чтобы протянул подольше. Вот отличная цитата, с которой я полностью согласен: «Я много общалась с учеными и всякий раз убеждалась, что даже самые занудные из них становятся невероятно увлекательными рассказчиками, когда ты задаешь им очень узкий и конкретный вопрос по очень узкой теме, которой он много лет занимался. Если прийти к нему же и попросить прочесть 15-минутный курс по истории Средних веков, получится страшная тоска. А вот про свою маленькую тему он расскажет так, что вас за уши не оторвать будет»
Два месяца назад я написал пост с анонсом своей новой системы работы.
Я заявил, что отказываюсь от обычной работы в штате, дроблю свой месяц на 100 рабочих часов. В день я работаю пять часов, и не больше. Каждый свой час оцениваю в 1000 рублей.
Забил несколько слотов у Короля, посмотрим что из этого выйдет — Max (@fuckingdesign) January 31, 2015
Я предполагал, что такая система даст мне долгожданные свободу и гибкость. Я смогу сам планировать свой день, выбирать интересные проекты и зарабатывать достаточно. Два месяца — это достаточный срок, чтобы подвести первые итоги работы по-новому.
Прежде всего, я должен признаться — пост-анонс я написал из рук вон плохо. Почему-то многие прочитавшие его решили, что меня можно забронировать по часам. Кто-то спрашивал: «Сергей, если мы поговорим по скайпу 45 минут, у меня же еще 15 минут останется, правда?». Другие заявляли: «Так, нам тут нужен простой лендинг, тут на час тебе работы. Куда деньги класть?».
⌘ ⌘ ⌘
В идеале мои слоты должны быть заполнены до горлышка. Две рабочие недели должны выглядеть вот так:
Однако полностью заполнить я пока не могу. Текущая неделя и следующая выглядят вот так:
Сейчас я заполнен примерно на 75% от своих возможностей. Это одновременно и хорошо, и плохо.
Хорошо потому, что я могу перераспределять рабочие часы, освобождая день в неделю ради концерта, поездки в Питер или сеанса татуировки. У меня есть возможность быстро брать небольшие проекты на свободное время.
Плохо потому, что я зарабатываю на 25% меньше, чем хотел изначально. Мне психологически трудней оценивать всё одинаково, хочется «прикрыть» свободные слоты за счёт заказов, которые уже есть. Это искушение.
⌘ ⌘ ⌘
Что еще удалось узнать:
Мне время от времени предлагают консультационную работу — клиент по скайпу спрашивает о редактуре, даже о ведении блога. Не знаю почему, но такая работа меня угнетает. Кажется, словно я изо всех сил занимаюсь не своим делом.
Работать с небольшими проектами, на 3-4-5 часов неудобно. Много времени уходит на процессинг: выставить счёт, переписываться по почте или скайпу, сдавать работу. Думаю, стоит ввести прогрессивную шкалу, что-то вроде
1 час — 5.000 рублей, 5 часов — 10.000 рублей, 10 часов — 10.000 рублей.
Сложно поддерживать систему. Всё время хочется взять больше работы, потрудиться на выходных. Если честно, я иногда срываюсь. Но понимаю, что нужно выравнивать себя. Пять часов, не более.
Несколько раз возвращал предоплату и отказывался от проекта. В одном случае, например, заказчик оказался адским MLM-щиком.
Только недавно разобрался в тонкостях ведения бухгалтерии (спасибо Владимиру Беляеву). В ближайшее время усовершенствую свой счёт-акт, установлю оферту.
Большое удовольствие переходить от отношения: «Вот тебе тезисы, напиши нам текст» к «Вот тебе ключи от блога, публикуй два раза в неделю». Разумеется, между первым и вторым есть доказанная эффективность и система работы.
Приятно развивать связные навыки. Просят поправить лендинг? Я правлю прямо в коде. Просят написать текст для промо-страницы? Я пишу текст и рисую схематично страницу в «Скетче». Я называю это ⓞ-эффект, «за себя и за того парня». Это быстрее, чем без конца переписываться по почте или обговаривать по скайпу, где какие блоки нужно сверстать.
Система слотов избавляет от типичной офисной проблемы, когда к тебе приходят со срочной задачей, предлагая отложить задачу текущую. Я свободен только завтра, сегодня — нет. Думаю, не нужно говорить о том, что срочности никакой не бывает (если не нужно написать завещание в информационном стиле).
Я считаю своё положение гибким — у меня несколько постоянных заказчиков, и я смогу легко выдержать прекращение работы с одним или даже несколькими из них. Увольнение из компании в кризис кажется мне большей бедой. Кроме того, я считаю себя «антикризисным». Компании проще уволить штатного копирайтера, который обычно просиживал штаны, и нанять меня: я работаю быстро, не съедаю кучу налогов. Но обо всём этом еще рано говорить.
Пока система мне нравится и кажется устойчивой. Я наконец стал ощущать свой рабочий день, научился дозировать усилия, учусь быть честным с собой и работать на полную. Если вы присматривались к системе слотов и не знали, подходит ли она вам — попробуйте, может быть, понравится.
⌘ ⌘ ⌘
Вот три моих основных проекта на данный момент:
Леттера — интернет-магазин отборных книжек и, по совместительству, блог с выдержками из них. В Леттере я делаю всю редакторскую работу: отбираю книги, пишу рецензии, веду социальные сети.
Смартридинг — это библиотека саммари, сжатых книг. Запустил в Смартридинге рассылку и работаю над внутренними сервисами для подписчиков.
Амплифер — SMM-сервис с человеческим лицом. Веду в Амплифере блог, пишу во внешние площадки, помогаю с коммуникацией.
Думаю, мне как раз не хватает четвертого. Я хотел бы взять на себя коммуникацию образовательного проекта или стартапа: запустить блог, вести социальные сети, писать репортажи или большие статьи. Если вам есть что предложить — напишите мне: sergey@sergeykorol.ru. Напишите также, если у вас другой интересный проект, и я могу быть полезен.
В комментариях можно задать любые вопросы о слотах и работе — я отвечу.
Ну вот, прошел год после того, как мы с А. переехали в Москву. Кажется, это событие было отсечкой между прошлым и настоящим — еще никогда моя жизнь не менялась настолько существенно.
Полгода назад я рассказывал о своём житейском опыте перепровинциала-недомосквича. За вторые полгода многие из тогдашних наблюдений успели укрепиться, другие забылись, стёрлись из памяти, третьи опровергли сами себя. Похоже, что полгода — это хороший период для удивления и привыкания, а еще через шесть месяцев приходит осознание. Вот этим осознанием я бы и хотел поделиться.
Мы прожили десять месяцев за кольцевой линией, на станции метро Аэропорт, а после этого переехали практически в центр, на улицу Плющиху (метро Смоленская). Кажется, что за год пожили в двух разных городах. Пропало неприятное ощущение телепорта в другой мир. Отныне дом и центр более не разорваны десятью километрами и двумя длинными перегонами метро. Раньше дом был ночлегом — ты приезжаешь туда ночевать, кормить кошку и варить кус-кус на завтрак. Теперь некуда уезжать и некуда приезжать. Ты живёшь рядом с теми местами, в которые раньше приходилось полчаса ехать стоя.
Возможность ходить пешком по Москве — это особое удовольствие, настоящее пешеходно-топографическое наслаждение. Я почти перестал пользоваться подземными электричками. Пешком всюду недалеко, свежо и полезно. Полчаса до Кремля, сорок минут до обеда в «Пропаганде», А. доходит до работы в Я. за смешные пятнадцать минут. И если пешком идти в два раза дольше, чем ехать, я всё равно выбираю идти. Попутно успеваю послушать новый альбом, посмотреть на архитектуру и людей.
Еще я стал много ездить на троллейбусе. По Садовому кольцу ходят вполне себе симпатичные троллейбусы маршрута «Б». В них ездит на удивление интеллигентная публика: дедушки в очках, бабушки с соболиными воротниками, мужчины с кожаными портфелями и лакированными носками туфель. Я бесстыдно слушаю чужие разговоры, смотрю в окно. Москва вращается вокруг, словно большой часовой механизм.
Москва понемногу вылечивает от провинциальной обеспокоенности за своё будущее. Не знаю, может быть это и фантомное чувство, но я всё сильнее ощущаю свою востребованность, способность выложить кирпичиками основание пирамиды потребностей. Москва вечно голодна до твоих ресурсов, причём вне зависимости от того, насколько ты хорош или насколько круто ты делаешь своё дело. В этом есть некоторый запасной парашют, и в то же время — ловушка.
Чем больше статей и текстов создаёшь, чем больше проектов решаешь в разных ролях, тем сильнее чувствуешь какую-то фантомность, ненастоящесть. Кажется, что публикации, статьи, блоги, промо-сайты приносят слишком косвенную пользу. Плод своего труда нельзя потрогать, понюхать, поставить на полку или съесть. Порой это повергает в уныние. Пока удаётся спасаться ограниченной трудотерапией. Друзья держат раскладную кофейню. Мы с А. неделю назад угощали посетителей Creative Mornings — кормили гранолой с йогуртом и конфетами из инжира, кардамона и кешью. Потратили немало сил и времени на то, чтобы найти в Москве хорошие орехи, всё это приготовить, прийти рано утром и раздать еду за десять минут. Зато получили огромное удовольствие от процесса. Не знаю, как другие креативные москвичи справляются. Пьют, наверное.
За год я успел посидеть в трёх офисах, а теперь работаю в «Старбаксе» или в любом другом кафе с интернетом. Я стал индивидуальным предпринимателем бесплодных усилий. Денег стало меньше, свободы и удовольствия от жизни — больше. Год назад я целенаправленно переезжал в Москву ради работы в офисе, и мечтал о командировках. Сейчас всё это кажется удивительным и невероятным.
Отсутствие офиса привело к поиску мест для работы — дома пишется и редактируется очень плохо. Я стал частым посетителем Старбаксов, благо рядом с домом находится целых два. Еще стал частенько сидеть в «Циферблате». Заметил за собой особенность, которую раньше отрицал: мне легче работается в атмосфере лёгкой движухи. Приятны фоновые разговоры, музыка, шум кофе-машины, бряцание чашек, цоканье языков. Я погружаюсь в тот фоновый шум, словно в трясину, и выныриваю уже после окончания рабочего спринта. Работая в кафе, я стал успевать в три раза больше, чем в офисе.
Свободный график вознаградил за временное снижение финансового потока. Я стал больше ходить на лекции и семинары. Стараюсь заполнять свой график так, чтобы в неделю было не менее двух-трёх внешних активностей. Приятно, что для участия в них не нужно отпрашиваться с работы и переживать, что кто-то хватится твоего отсутствия.
За год в Москве я еще сильней понял, насколько важны дружеские связи и нетворкинг. Кажется, что интроверту в столице живётся в несколько раз сложнее, чем экстраверту. Мой текущий запас знакомств и связей здорово экономит ресурсы. Здорово, что я оказываюсь полезней чаще, чем прошу о помощи сам. Планирую развивать свой нетворкинг и дальше.
Полгода назад я удивлялся любви москвичей к небольшим личным проектам. Сейчас я понимаю, что это своеобразная сублимация желания иметь своё дело. Я некоторое время проработал над проектами Ильи Осколкова-Ценципера. Однажды в офисе за завтраком кто-то заявил, показывая рукой на собравшихся: «Здесь у каждого есть свой стартап». Собственно, так оно и есть. Правда, мало кто думает об эффективности дела, часто сайд-проекты начинаются и поддерживаются для галочки, «чтобы было»: построить дом, родить сына, основать стартап. Сделать кэшаут, получить инвестиции, родиться бы сыном министра юстиции…
Мы с А. постепенно превращаемся в бобо. Стали готовить домашнюю моцареллу, любим «медленный» кофе из V60, нефильтрованный сидр и грузинское вино. Стали детально разбираться в капкейках и из спортивного интереса дома готовим еду вкусней, чем в ресторане. Виниловые пластинки, хорошие комиксы, одежда от питерских дизайнеров, складной хипстерский велосипед, незнакомая широким массам людей музыка, органическая косметика, вегетарианство. Боже, что с нами? В последнее время ко всему прибавилась нелюбовь к лишним вещам. Думаем о распродаже барахла, которое с трудом тащили из Череповца и накопили в столице. Интересно, это естественный путь развития провинциала в Москве, мода или еще одна странность?
Еще через год в Москве прошло неприятное ощущение элитарности столичного существования. Провинциальные города больше не кажутся деревней, наоборот, тянет поехать в небольшую экспедицию, изучить, узнать и рассказать другим.
Стал остро ощущать, что впечатления, мысли и желания, которые не фиксируются в блоге, словно пропадают зря. «Вещи и сны» спасают не всегда. Вероятно, скоро введу в блоге рубрику еженедельной рефлексии — с ссылками, цитатами, фотографиями.
Посетили все примечательные районы Токио, прокатились в Киото на ночном автобусе, вернулись обратно на скоростном поезде и набрались впечатлений в маленькой, но необычной стране.
Поездка в Японию похожа на что угодно, но не на обычное туристическое путешествие. Скорее это паломничество, пересечение всех мысленных границ: географических, временных, климатических, государственных, языковых и культурных. Страна Восходящего Солнца далека во всех смыслах. Дальше, наверное, только какая-нибудь Боливия или Никарагуа.
Япония строит границы и возводит препятствия. В страну нельзя поехать просто так, и даже визу получить непросто. Официально каждый турист в Японии должен иметь гаранта-японца, который может поручиться за иностранца и отвечает за его поведение. У подавляющего большинства туристов, конечно же, никакого гаранта нет, и они «покупают» его в специальных визовых центрах. Так, двухнедельная однократная виза в Японию обойдётся в 8.000 рублей (при том, что в японском посольстве нет визового сбора).
Лететь в Японию десять часов вдоль всей России-матушки. Над Владивостоком самолёт поворачивает вниз и через полчаса садится на полоске суши в океане, пахнущей тунцом и землетрясениями.
Токио
Токио — это крупнейшая городская агломерация, совокупность городов, городков, районов, областей и даже островов. Это настоящий салат из культур: гиковатые районы с аниме соседствуют с районами храмов и крохотных одноэтажных домишек.
У Токио нет ярко выраженного центра. Город расфокусирован, в каждом из районов есть свои центры притяжений. Географически центром города является Императорский дворец, закрытый для посещения и тщательно охраняемый.
Первое впечатление от Токио — город очень похож на Хельсинки. Природность, экологичность, холодная эстетика бетона, кафеля, дерева, стекла и стали. Очень чисто, свежо и умиротворённо.
Япония — страна повышенной сейсмологической активности. Города постоянно страдают от землетрясений и прочих цунами. Токио, к примеру, два раза разрушался до основания сильнейшими землетрясениями. С тех пор город застроен широкими улицами и парками. Это добавляет безопасности в ситуации, когда всё вокруг шатается.
Токио — это город районов. Как и какой-нибудь Нью-Йорк, Токио очень разный в разных своих частях. Это выглядит непривычно для москвича, но добавляет шарма местным жителям и удобства туристу.
Хочешь посмотреть на упоротых анимешников, фанатов манги и компьютерных игр? Добро пожаловать в Акихабару. Это один из крупнейших торговых и развлекательных районов города.
Акихабара — это район, в котором вечно бурлит жизнь. Небольшие кафешки варят собу и мисо-суп, продавцы экзотической атрибутики зазывают в свои лавочки, симпатичные девчонки приглашают зайти в магазин с комиксами или коллекционными фигурками.
Однако Токио может быть совершенно другим. Например, таким, как в районе Уэно, окрестностях городского зоопарка.
Кипучесть улиц куда-то пропадает, уступая размеренности и спокойствию. Старики приходят в парк, чтобы покормить птичек с руки.
Парочки стыдливо целуются на лавочках и делают себяшки под крики чаек. Студенты Токийского университета вповалку паркуют свои велосипеды и гоночные праворульные автомашины.
Кстати, о велосипедах. В Японии вообще и в Токио в частности очень любят двухколёсный транспорт. В кармане токийца вряд ли будет болтаться автомобильный ключ, но наверняка окажется ключ велосипедный, рядом с магнитной карточкой платной велопарковки.
Японцы очень любят детей. Возможно, потому, что все японцы — немножко дети.
Известные всем школьницы тоже встречаются. Удивительно, как в стране со значительным количеством сексуальных преступлений и женскими вагонами в метро, по улицам ходят девочки с юбками сантиметров в 20-30 длиной.
Громадный город, столица контрастов. Дедушки в лаптях на фоне жидкокристаллических небоскрёбов. Футуристичные надземные переходы в районе трущоб. Современная архитектура вырастает из старого района, словно сияющий гриб из лесной древесной трухи.
Киото
Киото — это японский аналог Санкт-Петербурга. Древняя столица, культурная и чуть неспешная, она притягивает жителей Страны Восходящего Солнца храмами, барами и традиционным отелями, рёканами.
В отличие от Токио, Киото не подвергался бомбардировкам и не засыпался зажигательными бомбами. Поэтому его исторические части уцелели и благоденствуют (хоть и ощутимо поджимаются с боков современной бетонной архитектурой).
Киото очень понятен и прост — город нарезан на квадраты кварталов, каждый из которых можно пройти поперёк за полчаса. Внутри кварталов под прямыми углами сплетаются дюжины улочек, по которым удобно ходить пешком и ездить на велосипеде.
В один из дней нашего пребывания в Киото выпал снег. Сочетание зелёных пальм и цветущих бананов с сугробами оказалось не самым удивительным. Куда забавнее были способы, которыми местные жители боролись с снежными завалами в два пальца высотой. Они поливали их водой, разгребали палками и даже столовой посудой. Удивительное бедствие!
Видели на набережной свидание японской парочки. Между ними было столько места, что вполне влезли бы родители обоих свидающихся (уверен, они там и сидели, но только морально).
Снежная зима в Японии и Киото — нестрашная. А. заявила, что она совсем не замёрзла, а потом отобрала мои перчатки. Впрочем, через полчаса выглянуло солнышко и снег счастливо растаял.
Киото — город на берегу реки. Через весь город протекает Камо, сливаясь с множеством других горных речек и берегов, плутая между бетонными набережными, кварталами гейш и ныряя под десятки мостов: железнодорожных, автомобильных, пешеходных.
Влюблённые парочки, преодолевшие расстояние между друг другом, приходят на берег строить башенки своей любви. Мы с А. тоже построили, какую сумели.
По сравнению с Токио, Киото кажется куда спокойнее, ровнее, чище. Город словно спит между горами, укрытый снежными одеялом. Это место, где хорошо проводить долгую, очень долгую старость.
⌘ ⌘ ⌘
Япония стала самым необычным нашим путешествием, самым далёким и долгожданным. При этом я не знаю, что писать о Японии. Всё кажется удивительным за пределами удивительности, странным до состояния полной обыденности. Роботы, школьницы, мисо-суп, женские вагоны в метро. Да, ну и что такого?
Япония — не та страна, которую можно осознать и почувствовать за один раз. Гайдзину за две недели открывается лишь самая малость, одна долька нашими. Поэтому следует поклониться, улыбнуться, а затем вернуться снова.
Мини-фильм про забавного коллекционера синтезаторов.
Замечательная статья об искусстве экономии: «За четыре года жизни в Москве я тоже разобралась, на чём всегда можно сэкономить, а на что стоит и потратиться. Торговаться уместно практически всегда, где есть встречи и переговоры: в первую очередь, за квартиру и зарплату, за докторов и с коммунальными службами; волшебные слова и вежливость делают чудеса. Можно вспомнить, что у каждой хорошей спортивной марки есть сносный дисконт, где продаются великие вещи (семь пар кроссовок за 12 тысяч рублей я ношу уже четыре года и никогда не сношу). В большинстве музеев существуют бесплатные дни или дни со скидкой. Концерты классической музыки на лучших городских площадках стоят до 500 рублей, а иногда и вовсе ничего не стоят (абонементы в консерваторию — удел воспитанных бабушек, а зря). У любимого кинотеатра почти всегда есть бонусные программы. В сети давно существуют легальные сервисы для кино и книг, оплатив которые не будет стыдно за пиратство и воровство, хотя и этим грешат все и повсеместно. Свежие продукты вкуснее и лучше всего на рынках выходного дня, куда их привозят из соседних областей. Мясо лучше покупать халяльное, а о лучших точках можно узнать у каждого второго таксиста, который подвозит вас после весёлой вечеринки домой».
Классный сайт нового музыкального синтезатора от Teenage Engineering.
После того, как радиоуправляемый самолёт потерпел крушение в море, он еще неплохо поснимал красивые подводные виды.
Эсквайр пишет про Беккера: «На эмпирическом уровне он доказал, что поведение людей вне экономической сферы также определяется анализом целей, выгод, издержек и рисков. Так, невозможно уменьшить количество преступлений, увеличив тяжесть наказания за них. Нужна еще одна малость: чтобы повысилась вероятность быть пойманным. Если же наказание ужесточается, но еще сильнее ослабляется вероятность быть наказанным (при неизменном «призе» за удачное, но нераскрытое преступление), то число желающих совершить его только вырастет. Эта логика применима ко множеству вещей. Например, если не регулировать доступ иммигрантов в страну административно — квотами и разрешениями, а продавать право на въезд, то страна, в которую хочет въехать больше людей, чем она может принять, получит лучших иммигрантов — тех, для кого ожидаемая выгода от перемещения более всего превышает «плату за вход». Благо достанется тем, кто ценит его более, чем другие, — чистая экономика».
Индийский военный парад смотрится на одном дыхании, словно болливудский фильм. В программе есть и боевые верблюды, и эквилибристы на мотоциклах, и танковый балет.
Страшный рассказ о Мертвой дороге: «Камень и гравий приходилось возить с Северного Урала. Строительный лес за многие километры сплавляли из тайги по Енисею и Оби. Уголь доставляли из Воркуты. А рельсов не было вообще. Послевоенная промышленность не успела еще развернуть их выпуск. Собирали по разрушенным прифронтовым дорогам скрученные в узлы рельсы, везли в Салехард и в Игарку, там в специальных рельсосварочных поездах выкраивали прямые кусочки по 60–120 сантиметров, из которых потом варили рельсы десятиметровой длины, годные для укладки, — пишет Добровольский, узнавший о стройке в 80-х и снарядивший экспедицию в те места. — Тысячи людей строили и еще тысячи поддерживали — пытались поддержать! — построенное в исправности. В болотную бездну уходили бесследно целые составы грунта. Вдруг размывало готовую насыпь, и рельсовая колея давала опасный прогиб. Подтаивающая мерзлота заливала кюветы и водопропускные трубы жидкой грязью. День и ночь приходилось копошиться на трассе людям в серых бушлатах».
Дизайнер переводит популярные логотипы на язык китайских неоновых вывесок.
Блог с маленькими типографическими деталями. Обновляется ежедневно.
Франк Бруни классно пишет: «You can be so privileged that you’re underprivileged, so blessed with choices that you choose to be a fool, so “informed” that you’re misinformed». Или вот: «The size and sway of the anti-vaccine movement reflect a chilling disregard for science — or at least a pick-and-choose, cafeteria approach to it — that’s also evident, for example, in many Americans’ refusal to recognize climate change. We’re a curious species, and sometimes a sad one, chasing knowledge only to deny it, making progress only to turn away from its benefits».
Небольшой документальный фильм про фотореалистичные миниатюры.
«Постнаука» радует: «Очень условно можно разделить игрушки по типу взаимодействия с ними на три класса. Первый — «игрушка-оснастка» (equipment): тот же водяной пистолет довольно жестко задает ситуацию (фрейм) игры благодаря тому, что в него уже вписан некоторый набор символических кодов. Но игрушка-оснастка не обязательно технически сложна, ее материальный аспект менее значим, чем символический. Ребенок может играть в больницу, повязав на рукав красную тряпку, и играющим будет понятно, что он — доктор. Но красная тряпка как «игрушка-оснастка» встроена в ситуацию данной игры, в другой ситуации ее смысл радикально изменится. Второй класс игрушек — «игрушка-сеттинг» (setting), т.е. непосредственная физическая «среда» игровой коммуникации. Пример – песочница или бассейн (дети играют в песочнице или в бассейне, а не с песочницей или с бассейном). Материальность игрового объекта здесь более значима. Третий класс игрушек – «игрушка-актант» (actant), которая выступает, не столько средством, сколько партнером по взаимодействию. Пример – кукла, которую девочка может воспитывать, кормить печеньем и укладывать спать.
Игрушки-актанты, «замещающие» людей, обладают особым положением в социальном мире. Прошлой зимой в России сразу же после выборов возникла новая форма политического протеста – так называемые наномитинги. Протестующие выставили на главной площади Барнаула (и нескольких других городов) два десятка игрушек, вооруженных оппозиционными лозунгами. Однако заявка на проведение игрушечного митинга была отклонена. Как заявил представитель барнаульской администрации Андрей Ляпунов: «У городской власти нет никакой возможности согласовать данное мероприятие, так как участниками митинга по закону могут быть только граждане России. Как вы понимаете, игрушки, особенно импортные, — не только не являются гражданами России, но и не являются людьми. Возможно, подавшие заявление люди одушевляют свои игрушки, как это делают обычно дети, и считают их своими друзьями, — но у законодательства, к сожалению, на это другой взгляд. Отсюда ни игрушки, ни, например, флаги, ни посуда или бытовая техника, предметы одежды не могут быть участниками митинга». Впрочем, это не помешало представителям местного МВД объявить наномитинг «несанкционированным публичным мероприятием» («либо пикетом, либо собранием»), проведенным с использованием «новых технологий»».
Классные фотографии концертных площадок, театров и опер.
О том, как чиновники отписываются от общения с Гринписом: «Весной прошлого года по распоряжению администрации с улиц города демонтировали урны для сбора пластиковых бутылок, которые предприниматели установили по своей инициативе и за свой счёт. Чиновник из мэрии так прокомментировал логику действий администрации: «В центральной части города устраивать фактически мусорку не есть правильно. Мониторилась наполняемость этих контейнеров. <…> Стало видно, они наполняются, и устраивается мусорка. Получается, что на центральных улицах красуются мусорки»».
