Развенчание мифа о «пальце императора» на железной дороге Санкт-Петербург → Москва: «Железная дорога была построена по прямому направлению, что было ошибкой, обусловленной отсутствием нормальных карт и волей начальства —«строить прямо». Через овраг речки Веребьи линия проходила по уникальному девятипролетному мосту высотой 53 м и общей длиной 590 м — самому высокому на тот момент в России. Его проектировал и строил молодой инженер, впоследствии известный теоретик мостостроения М.И.Журавский. Он применил ферму американской системы «Гау», но разработал теорию ее расчета, при этом чуть ли не впервые в мире сделал ее неразрезной на все 9 пролетов. Ферма состояла из деревянных поясов и раскосов, стянутых железными тяжким. Опыт первых же лет эксплуатации показал все недостатки «прямого варианта». Подъем из оврага в сторону Москвы был не только самым крутым на всей линии — 8,2 тысячных, но очень длинным, затяжным. Маломощные паровозы того времени физически не могли вытянуть наверх тяжелые составы, их приходилось расцеплять в Бурге и проводить частями по 10-12 вагонов, для чего на этом участке дежурили четыре дополнительных локомотива. При спуске тормоза вагонов перегревались, теряли эффективность, и хотя прямолинейность линии спасала от тяжелых последствий, к Мстинскому мосту поезд вылетал иногда с непозволительно большой скоростью. Станция Веребьинская находилась на уклоне перед самым мостом, что вносило много трудностей в ее эксплуатацию».
Алексей Черенкевич побывал в большинстве белорусских замков (есть и такое чудо), и составил по ним подробный гид.
Справедливо об ущербности национальных государств: «Когда-то средневековая система казалось человечеству правильной и справедливой. Потом, по мере развития общества она начала расшатываться — и рухнула под напором демократов, значительная часть которых, кстати, происходила из сравнительно привилегированных слоев общества. Сейчас большинство людей воспринимают сословную систему – и ее подобия, типа северокорейского сонбуна — как воплощение несправедливости. Думаю, что когда-нибудь так будет восприниматься и нынешняя система национальных государств».
Интервью с исследователем человеческой памяти: «Трудно себе представить, но еще 150 лет назад люди не представляли, как выглядели их бабушка с дедушкой. Была какая-то память о себе, но она была очень короткая. Люди, например, не знали и не могли знать, как они выглядели в детстве. «Я» — это я сейчас. Если человек был относительно состоятельным, то он мог еще в зеркало посмотреть, а простой крестьянин мог разве что услышать, как соседские девки говорят: «А парень-то видный!» И все. То есть все, что для нас сейчас развернуто в длинную историю, в те времена ограничивалось примерно двумя-тремя годами. Обычные люди даже не знали, сколько им лет. Ну и не очень интересовались».
Симпатичное видео Антарктики, снятое с дрона. Всё-таки беспилотные летательные аппараты меняют наше представление о реальности. Еще пять лет назад подобные видео были вау, а сейчас — ну так, прикольно.
Антон Реппонен рассказывает о балансе профессионального и личного: «Я не хотел бы работать в продакт-компании, или, как это сейчас называется, стартапе. И я не думаю, что хотел бы сейчас заниматься только одним проектом. Мне нравится работать с разными проектами, с разными людьми и над разными вещами. Сейчас мы делаем 4 личных проекта, и ничего из этого мы не делали раньше. Я учусь, как делать часы, изучаю индустральный дизайн. Я никогда не делал приложение с нуля с такой бизнес-моделью, как у Urban Walks. Я никогда не снимал документальные фильмы, вообще без понятия, как это делается. У меня есть возможность учиться новому, и это мне намного интереснее, чем если бы я делал один продукт по 8 часов в день на протяжении года или двух. Хотя этим я не хочу сказать, что, работая в стартапе, даже над одним проектом по 8 часов в день, ты не учишься ничему новому. Конечно, учишься, но совершенно другим вещам».
На «Йоде» вышел огромный рассказ об истории Арбатской площади.
Отрывок из книги про Ленинград периода оттепели: «К новым формам досуга, связанным с распространением в быту автомобилей, можно отнести путешествие автостопом. Это явление пришло в СССР с Запада в конце 50-х годов, где в это время была уже довольно развитая система организованного использования для туристических целей попутных автомашин. Останавливая автомобиль, человек предъявлял водителю специальный жетон и так мог проехать часть пути. К началу 60-х годов автостоповское движение стало реальностью и в советской действительности. В Ленинграде, например, оно зародилось в 1961 году, и по талонам «Автостопа» за первый год ленинградцы проехали 150 тыс. км, а за 1963 год — уже 10,5 млн. км. Желающему путешествовать этим предельно дешевым способом в областных советах по туризму при профсоюзах выдавались книжки «со знаком остановки машин на обложке». Кроме того, за очень небольшую плату поклонники автостопа приобретали талоны на проезд. Водитель, взявший пассажира, как предполагали организаторы, теоретически мог собрать эти талоны, затем отправить их в совет по туризму и получить шанс выиграть в специальной лотерее шоферовавтостоповцев. Однако это была трудоемкая и малоэффективная работа. Более выгодной водителям представлялась система сдачи талонов «Автостопа» в бухгалтерию собственных предприятий для получения денежной компенсации. Но эта идея тоже оказалась трудновыполнимой».
Подборка классных иллюстраций на тему «блистающей» научной фантастики.
Год назад я написал пост про нетворкинг, который стал самым популярным постом в моём блоге. В комментариях к посту мои читатели представлялись, рекомендовали свои социальные сети и блоги, и даже предлагали работу. Знаю, что в комментариях к тому посту подружилось и сработалось несколько моих читателей.
Давайте повторим этот опыт?
Пожалуйста, расскажите о себе в комментариях к этой записи:
Напишите, как вас зовут и чем занимаетесь.
Приложите ссылку на блог, социальные сети, портфолио.
Расскажите, как другие люди могут помочь вам: советом, работой, связями.
Так получилось, что уже несколько лет я неторопливо собираю марки. Решил рассказать о том, зачем это делаю — в свободной форме, без претензии на обстоятельность. Рассказ проиллюстрирован несколькими марками из коллекции. Они любимы мною за вид, а не за ценность.
Марка — это прекрасный дизайнерский объект. Это маленький плакат размером с ноготь, на котором удаётся изобразить историческое событие, личность или просто занятную абстракцию. Создание марки требует от почтовых дизайнеров особого умения: любви к деталям, мастерства «не перекрутить», способности выйти за пределы банальности, но не желать шедевральности.
Мне нравится смотреть на марки и понимать: вот это классная штука, я хотел бы увеличить её в тридцать раз и повесить на стену, или набить на себя в виде татуировки. Для меня это примерно одна марка из ста. Такая попадает в альбом (специальный альбом для марок называется кляссером). Остальные, обычные марки живут вповалку в большой коробке.
Мне нравится в марках то, что невозможно собрать их все. За всю почтовую историю выпущены миллионы различных марок — целый вагон! Большая часть этого вагона состоит из обычных, ничем не примечательных марок с птичками и цветочками, которые печатаются годами и не представляют никакой ценности (филателисты продают их буквально на вес, коробками). Меньшая часть вагона — это редкие марки и самая желанная для коллекционера часть — марки с опечатками.
Филателия предлагает человеку смириться с ограничениями и сразу решить, что ему интересно. Кто-то собирает марки с Путиным, кто-то — французские марки первой половины XIX века, третьи ищут в коллекцию знаки почтовой оплаты ракетной почты.
Мне нравится в марках то, что их легко и недорого собирать. Это особенно заметно на любительском уровне — просто симпатичные марки без признаков редкости или ошибочности не стоят ничего. Можно прийти на любой блошиный рынок и купить за пару сотен рублей горсть маленьких плакатиков, и рассматривать их дома, в тиши.
Филателия — это увлечение неторопливых, это не какой-нибудь там футбол. Марки собирают годами, десятилетиями, в пассивном режиме. Кляссер лежит себе в шкафу и время от времени пополняется новыми экземплярами в коллекции. Моя прелес-с-сть!
Мне нравится в марках то, что они отражают историю и культуру человечества. Марки — это проекция человеческой жизни на самоклеящуюся бумагу. Крупные события, веяния и мода оставляют свой след на знаках почтовой оплаты. Нужно только уметь читать это.
Историк может изучать политических деятелей, дизайнер — стилистику, шрифты. Даже обычный человек после получаса разглядывания марок учится разделять их. Вот марки островных государств, безликие и скучные. А вот марки имперских времён, советские и немецкие — они выглядят монументально, графически яростно.
Мне нравится, что марки живут своей жизнью и продолжают использоваться. Они регулярно обновляются, путешествуют по миру на открытках и письмах. Раньше я вёл активную международную переписку и каждый раз радовался, когда получал новые марки на конверте.
Пару раз нужно было срочно отправить письмо, но «технических» марок не было под рукой. Тогда я просто доставал из коробки повторяющиеся марки Почты России, клеил и отправлял с богом.
Ну а еще филателия — это очень сексуально. Все девушки любят коллекционеров марок! Стоит только раскрыть перед ней свой кляссер, как она уже твоя. Хотя ладно, чего это я…
Ну вот, я такой неторопливый безыдейный филателист. Если вы тоже выбирали между пауэрлифтингом, пилотированием спортивного самолёта и коллекционированием марок, то смело выбирайте правильный вариант!
Юлиус Видеманн, издатель Taschen, рассказывает о роли книги в современном цифровом мире: «Очень важно, чтобы аудитория могла себя ассоциировать с контентом, не должно быть отторжения и непонимания. И здесь я использую правило «30/30/40». 30% из того, что вы предлагаете людям, — это «зона комфорта», узнавание — то, что им уже известно. Так возникает интерес, и следующие 30% — это уже «зона любопытства». Например, человек уже знает что-то об Испании в общем, но ничего не знает о городе Валенсия, и вот вы ему об этом и рассказываете. И, наконец, 40% — «зона познания» — это то принципиально новое знание, которое приобретает человек, например, о неведомой пещере в Испании. Сегодня мы вынуждены постоянно бороться за человеческое внимание, и для того чтобы его привлечь, необходимо все время давать возможность узнать что-то новое — люди жаждут знаний. «Золотой закон» — это скорее образ мышления, и он может применяться в разных ситуациях. Соотношения могут быть и другими, например, 20/20/60, но важно, чтобы присутствовали три компонента: зона комфорта, зона любопытства и зона познания».
Томас Биттебир пишет о том, что выдуманные дизайнерами иконки никогда не заменят слова.
Социолог Ирина Широбокова исследует городские библиотеки: «Работая с городскими библиотеками, мы сталкивались с несколькими позициями: были те, кто активно не хотел никаких изменений, и те, кто хотел всего и сразу. Были примеры, когда библиотеки пытались сами креативничать, это не работало, и они не понимали почему. Приведу в пример одну библиотеку. Когда мы в первый раз туда пришли, сотрудники рассказывали, что у них новый дизайнер поставила книжные полки ромашкой. «Вот ходим, неудобно, но ничего, привыкли». А зачем вы так сделали?! Почему не поставить полки так, чтобы всем было удобно ходить? То есть вроде бы пытались сделать что-то креативное, но оно не работает. Потому что в целом в библиотеках нет идеи, к чему стремиться, и нет концептуального подхода. Есть хаотичный предметный дизайн. В библиотеках дизайн до сих пор мыслят книжными полками, столами и стульями. Но суть дизайна заключается в концепции, разработке: кто, где, что будет делать. И только потом всё это должно выходить на предметы, чтобы заданные идеи посредством пространства формировали социальные отношения».
Главный экономист всея Руси добротно глаголет: «Чтобы вырулить на другую орбиту, нужно сперва согласиться с тем, что есть определённые «замки», которые нас удерживают. После надо найти пружину, которая вытолкнет нас на другую траекторию. При настроенной на сырьевую модель экономике наши институты заточены на выдавливание ренты. Это так называемые экстрактивные институты, как их назвали Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон. Ещё бывают инклюзивные институты, которые создают привлекательную страну. Одни и те же европейцы выдавливали из Конго ренту и строили там экстрактивные институты, а жили в Канаде и там создавали инклюзивные. Мы в этом смысле в Конго. Цель людей здесь — что-нибудь схватить, а семью разместить в стране с инклюзивными институтами».
Шоколад не виноват: «Как правило, владельцы какао-ферм не знакомы с динамикой цен и поэтому зачастую продают свой урожай вполовину меньше средней биржевой цены. Согласно данным Fairtrade Foundation, в середине 80-х годов фермеры получали 16% дохода от продажи своей продукции. Но к нулевым годам ситуация изменилась в худшую сторону: фермерам оставалось в среднем 3,5–6,4%, в то время как производители и ритейлеры делили большую часть дохода между собой».
Акунин вспоминает: «Девушка из Esquire сказала, что перезвонит, и разговор закончился. Все было, как всегда. Смутило меня только одно. Сотрудниц глянцевых журналов всех без исключения зовут Яна, Вика, Олеся или в крайнем случае Алена (ни в коем случае не Лена), а эсквайровскую звали Машей. Это было немного тревожно. Короче говоря, Маша перезвонила».
Лингвист Вадим Киммельман рассказывает о жестовых языках: «В грамматике русского жестового языка есть много такого, чего в грамматике русского языка нет совсем. Например, там активно используется пространство. Если говорящий описывает на жестовом языке расположение мебели в комнате, то, по сути, он как будто выстраивает виртуальную модель этой комнаты, располагая соответствующие жесты в небольшом пространстве перед собой. Это маленькое пространство перед говорящим является проекцией того большого пространства, о котором идет речь. И это тоже часть грамматики русского жестового языка. Но есть, конечно, и более простые примеры языковых различий. В русском языке отрицательная частица «не» ставится непосредственно перед тем членом предложения, который отрицается. А в русском жестовом языке отрицание ставится после — то есть чтобы сказать «Я не пришел», надо сказать примерно «Я пришел нет»».
Когда я разговариваю со знакомыми о тексте, у них открывается одна на всех проблема: люди не знают, как начать.
С одной стороны, есть информационный стиль и понятные методики вроде микеланджеловского отсечения всего лишнего. С другой стороны, еще нечего отжимать, редактировать и отсекать — текста-то нет. Есть только клубок мыслей в голове, вертишь его, крутишь, но не знаешь: с чего начать? Как это на бумагу переносить?
Когда люди начинают писать, они обычно делают это плохо. Им кажется, что они пишут банально или наоборот, слишком сложно. Они ныряют в поток на несколько секунд, потом пытаются текстово пошутить, спотыкаются и зачем-то возвращаются на начало, чтобы перечитать и отредактировать то, что еще не написано. Создание текста похоже на изощрённую пытку. Я знаю людей, которые скорее будут лечить зубы без наркоза, чем напишут пару десятков связных предложений.
С другой стороны, мы все умеем интересно рассказывать истории. Человек, который полчаса мучительно рожал фразу вроде «С целью недопущения самовольного перемещения…», может в беседе с приятелями рассказывать так интересно и так живо, что у всех остывает чай на столе и удивлённо раскрытые рты начинают болеть от восторга. История сразу связывается, выходят из тени юмор и стиль. Человек говорящий человеку пишущему кажется старшим братом, которому всю жизнь завидовал, и у которого хотел научиться.
У программистов есть шутливый, но эффективный метод: Rubber duck debugging. Когда программист не может найти ошибку в своём коде, он ставит перед монитором маленькую резиновую уточку для ванны и начинает рассказывать ей суть программы, проходит по алгоритму, комментируя свой код. И вдруг он замечает ошибку, о которой не подозревал. Кря-кря!
Я предпочитаю учиться у своего старшего брата. Поэтому, создавая текст, я частенько использую мнемоническую практику «разговор с другом». Я представляю себя за столом в уютной кафешке. На столе — стакан сидра (или кофе), за окном по дождю ходят пешеходы. Передо мной сидит старый друг, которого я давно не видел и с которым так хочется поговорить. У нас есть всё время мира. Друг спрашивает: «Ну, что новенького?». И я начинаю.
Я начинаю рассказывать ему и незаметно записываю за собой. Рассказываю, как радиоведущий Максим заказал мне текст для своего сайта. Рассказываю, что у Максима такой голос и харизма, что у официанток подкашиваются ноги, они облокачиваются на бар, строят ему глазки и семью. Он ведёт свадьбы, на которых весело и кандидату наук и кандидату в мастера спорта. Кажется, что этот разговор длится всего несколько минут, но у меня на салфетке оказывается солидный кусочек текста с прожилками историй, юмора и словесных находок. Я допиваю мысленный сидр, прощаюсь с вымышленным другом и покидаю придуманное кафе — до следующего раза.
Забавная штука: когда я знаком с автором лично, то его текст озвучивается в моей голове его настоящим голосом: со всеми паузами, интонациями, шероховатостями речи.
Когда я работал в издательстве «Манн, Иванов и Фербер», у нас было своё маленькое булшит-бинго из слов, которые нельзя использовать в рецензиях на свежие издания. В этом списке наряду с «настольной книгой» и «лучшим руководством по…» была моя собственная фраза: «Книга похожа на хороший неторопливый разговор с автором, словно мы сидим с ним в одном кафе за одним столиком». Я совал эту фразу в каждую свою рецензию, так что она довольно быстро избилась. Фраза избилась, а смысл остался.
Я верю в то, что хороший текст — это разговор c невидимым собеседником, разве что в роли придуманного друга выступаю я настоящий. Классный текст получается, если я-настоящий и я-выдуманный писателем, совпадают. Это целая магия, платоническая любовь между автором и его читателем.
Любой текст — это проекция речи, которая достигает читателя с неизбежными искажениями. Плохой писатель пытается избавиться от сути хорошего текста и фокусируется на буквенной порнографии. Хороший писатель пишет, как говорит, учится у самого себя и рассказывает увлекательные истории выдуманным друзьям.
На правах дружеского пиара: 1 и 2 мая в Москве пройдёт дизайнерский фестиваль «Просмотр».
Кажется, билетов на фестиваль почти не осталось, однако ребята обещают видео выступлений в своём ЖЖ. Я планирую посетить первый день — надеюсь, смогу написать конспект в блог.
Прекрасная художник Кристина: «Когда я пропускаю, рисуя, очередное тусэ или концерт или столь желанное безделье, когда провожу в мастерской немногочисленный выходной, когда после работы тащу на себе через вечерние часы-пик метро громоздкие доски подрамника, когда падаю от усталости, вымазанная красками, когда думаю, что всё готово, но потом многочисленные мелкие огрехи оставляют ювелира кисти ещё на несколько часов подле себя, когда монтаж или демонтаж, когда расшибаешься, когда вечно один и бежишь из конца города в конец или ждёшь уже посреди ночи долгие часы, и так далее, и так далее — я вспоминаю, как Гоша говорит, что должен быть подвиг художника, и всё становится ничтожным рядом со словом «подвиг», куда там до подвига, это всё такие маленькие вещи, и такое счастье, такое огромное счастье делать всё это».
Веб-справочник по типографике. Жаль, что автор справочника не знает о раскладке Бирмана.
Мы часто не подозреваем, как много воды тратится на изготовление обычных продуктов питания. Вот инфографика об этом.
Блог с микроскопическими фотографиями печатных надписей.
Видеоролик, который понравится нумизматам и всем сочувствующим.
Справочник по «мощности» паспортов (под мощностью подразумевается количество стран, которые можно посетить без визы). Мне, правда, было интересней разглядывать обложки паспортов.
Книга-исследование об истории книг, шкафов, сундуков, цепей, стеллажей и полок для них.
У Петроски типичный подход и стиль для неторопливого американского писателя, чьи работы вырастают из дотошного, обстоятельного изучения предмета исследования. Нужно написать книгу о книге? Без проблем! Проводим пять лет в библиотеках, читаем сто других книг о книгах, и пишем свою — с компиляцией основных идей.
«Книга на книжной полке» — это странное издание. Пользы от него немного, разве что дюжина историй в багаже знаний прибавляется. Читатель узнаёт, зачем раньше фолианты приковывали цепями к стеллажам, что слово Библия произошло от названия финикийского города Библос.
Даже и цитат толковых выписать из книги не удалось. Очередная книга, читать которую было интересно, но совершенно бесполезно.
