Сегодня утром шли с А. по пешеходному мосту через реку Москву и увидели такую картинку:
По мосту растянуты пластиковые баннеры, похожие на огромные и мутные файлы для документов. В баннеры вставлены десятки, сотни детских рисунков: с кошками, птичками и суровыми милиционерами. Проходя мимо этих рисунков у меня слетела шляпа я ощутил чувство неприязни.
Откуда у нас такой культ детского рисунка? Почему везде можно встретить импровизированные выставки каляк-маляк?
Эти рисунки нельзя назвать творчеством — в них нет посыла и труда, ребёнок рисует подобные картины пачками, не умея отличить хорошую от плохой. Более того, все эти картины плохие, и взрослые понимают это. Я никогда не видел взрослого, который всматривался бы в детские рисунки, все проходят мимо.
Не имею ничего против студенческих или ученических работ. Однако считаю, что детские рисунки — это вещь для личного, семейного архива. Они должны лежать в папочке рядом с снимками малыша на горшке или фотопортрета с измазанной в каше рожей. Пускай бабушки показывают это друг другу и умиляются. На публике это выглядит пошло. Детские рисунки не воспитывают вкус ни взрослых, ни детей.
Однако выставка — это еще ладно. Часто конкурс детского рисунка приравнивают к конкурсу праздничного плаката. Нужно нарисовать картинку к юбилею Победы? Организуем конкурс, и выберем Васенькину мазню. Устами младенца глаголет истина, и его руками рисуются логотипы и иллюстрации.
Любое искусство и творчество — это удел профессионалов. Непрофессиональное творчество оскорбляет эстетический вкус независимо от того, детское оно или взрослое.
Год назад я написал пост про нетворкинг, который стал самым популярным постом в моём блоге. В комментариях к посту мои читатели представлялись, рекомендовали свои социальные сети и блоги, и даже предлагали работу. Знаю, что в комментариях к тому посту подружилось и сработалось несколько моих читателей.
Давайте повторим этот опыт?
Пожалуйста, расскажите о себе в комментариях к этой записи:
Напишите, как вас зовут и чем занимаетесь.
Приложите ссылку на блог, социальные сети, портфолио.
Расскажите, как другие люди могут помочь вам: советом, работой, связями.
Так получилось, что уже несколько лет я неторопливо собираю марки. Решил рассказать о том, зачем это делаю — в свободной форме, без претензии на обстоятельность. Рассказ проиллюстрирован несколькими марками из коллекции. Они любимы мною за вид, а не за ценность.
Марка — это прекрасный дизайнерский объект. Это маленький плакат размером с ноготь, на котором удаётся изобразить историческое событие, личность или просто занятную абстракцию. Создание марки требует от почтовых дизайнеров особого умения: любви к деталям, мастерства «не перекрутить», способности выйти за пределы банальности, но не желать шедевральности.
Мне нравится смотреть на марки и понимать: вот это классная штука, я хотел бы увеличить её в тридцать раз и повесить на стену, или набить на себя в виде татуировки. Для меня это примерно одна марка из ста. Такая попадает в альбом (специальный альбом для марок называется кляссером). Остальные, обычные марки живут вповалку в большой коробке.
Мне нравится в марках то, что невозможно собрать их все. За всю почтовую историю выпущены миллионы различных марок — целый вагон! Большая часть этого вагона состоит из обычных, ничем не примечательных марок с птичками и цветочками, которые печатаются годами и не представляют никакой ценности (филателисты продают их буквально на вес, коробками). Меньшая часть вагона — это редкие марки и самая желанная для коллекционера часть — марки с опечатками.
Филателия предлагает человеку смириться с ограничениями и сразу решить, что ему интересно. Кто-то собирает марки с Путиным, кто-то — французские марки первой половины XIX века, третьи ищут в коллекцию знаки почтовой оплаты ракетной почты.
Мне нравится в марках то, что их легко и недорого собирать. Это особенно заметно на любительском уровне — просто симпатичные марки без признаков редкости или ошибочности не стоят ничего. Можно прийти на любой блошиный рынок и купить за пару сотен рублей горсть маленьких плакатиков, и рассматривать их дома, в тиши.
Филателия — это увлечение неторопливых, это не какой-нибудь там футбол. Марки собирают годами, десятилетиями, в пассивном режиме. Кляссер лежит себе в шкафу и время от времени пополняется новыми экземплярами в коллекции. Моя прелес-с-сть!
Мне нравится в марках то, что они отражают историю и культуру человечества. Марки — это проекция человеческой жизни на самоклеящуюся бумагу. Крупные события, веяния и мода оставляют свой след на знаках почтовой оплаты. Нужно только уметь читать это.
Историк может изучать политических деятелей, дизайнер — стилистику, шрифты. Даже обычный человек после получаса разглядывания марок учится разделять их. Вот марки островных государств, безликие и скучные. А вот марки имперских времён, советские и немецкие — они выглядят монументально, графически яростно.
Мне нравится, что марки живут своей жизнью и продолжают использоваться. Они регулярно обновляются, путешествуют по миру на открытках и письмах. Раньше я вёл активную международную переписку и каждый раз радовался, когда получал новые марки на конверте.
Пару раз нужно было срочно отправить письмо, но «технических» марок не было под рукой. Тогда я просто доставал из коробки повторяющиеся марки Почты России, клеил и отправлял с богом.
Ну а еще филателия — это очень сексуально. Все девушки любят коллекционеров марок! Стоит только раскрыть перед ней свой кляссер, как она уже твоя. Хотя ладно, чего это я…
Ну вот, я такой неторопливый безыдейный филателист. Если вы тоже выбирали между пауэрлифтингом, пилотированием спортивного самолёта и коллекционированием марок, то смело выбирайте правильный вариант!
Когда я разговариваю со знакомыми о тексте, у них открывается одна на всех проблема: люди не знают, как начать.
С одной стороны, есть информационный стиль и понятные методики вроде микеланджеловского отсечения всего лишнего. С другой стороны, еще нечего отжимать, редактировать и отсекать — текста-то нет. Есть только клубок мыслей в голове, вертишь его, крутишь, но не знаешь: с чего начать? Как это на бумагу переносить?
Когда люди начинают писать, они обычно делают это плохо. Им кажется, что они пишут банально или наоборот, слишком сложно. Они ныряют в поток на несколько секунд, потом пытаются текстово пошутить, спотыкаются и зачем-то возвращаются на начало, чтобы перечитать и отредактировать то, что еще не написано. Создание текста похоже на изощрённую пытку. Я знаю людей, которые скорее будут лечить зубы без наркоза, чем напишут пару десятков связных предложений.
С другой стороны, мы все умеем интересно рассказывать истории. Человек, который полчаса мучительно рожал фразу вроде «С целью недопущения самовольного перемещения…», может в беседе с приятелями рассказывать так интересно и так живо, что у всех остывает чай на столе и удивлённо раскрытые рты начинают болеть от восторга. История сразу связывается, выходят из тени юмор и стиль. Человек говорящий человеку пишущему кажется старшим братом, которому всю жизнь завидовал, и у которого хотел научиться.
У программистов есть шутливый, но эффективный метод: Rubber duck debugging. Когда программист не может найти ошибку в своём коде, он ставит перед монитором маленькую резиновую уточку для ванны и начинает рассказывать ей суть программы, проходит по алгоритму, комментируя свой код. И вдруг он замечает ошибку, о которой не подозревал. Кря-кря!
Я предпочитаю учиться у своего старшего брата. Поэтому, создавая текст, я частенько использую мнемоническую практику «разговор с другом». Я представляю себя за столом в уютной кафешке. На столе — стакан сидра (или кофе), за окном по дождю ходят пешеходы. Передо мной сидит старый друг, которого я давно не видел и с которым так хочется поговорить. У нас есть всё время мира. Друг спрашивает: «Ну, что новенького?». И я начинаю.
Я начинаю рассказывать ему и незаметно записываю за собой. Рассказываю, как радиоведущий Максим заказал мне текст для своего сайта. Рассказываю, что у Максима такой голос и харизма, что у официанток подкашиваются ноги, они облокачиваются на бар, строят ему глазки и семью. Он ведёт свадьбы, на которых весело и кандидату наук и кандидату в мастера спорта. Кажется, что этот разговор длится всего несколько минут, но у меня на салфетке оказывается солидный кусочек текста с прожилками историй, юмора и словесных находок. Я допиваю мысленный сидр, прощаюсь с вымышленным другом и покидаю придуманное кафе — до следующего раза.
Забавная штука: когда я знаком с автором лично, то его текст озвучивается в моей голове его настоящим голосом: со всеми паузами, интонациями, шероховатостями речи.
Когда я работал в издательстве «Манн, Иванов и Фербер», у нас было своё маленькое булшит-бинго из слов, которые нельзя использовать в рецензиях на свежие издания. В этом списке наряду с «настольной книгой» и «лучшим руководством по…» была моя собственная фраза: «Книга похожа на хороший неторопливый разговор с автором, словно мы сидим с ним в одном кафе за одним столиком». Я совал эту фразу в каждую свою рецензию, так что она довольно быстро избилась. Фраза избилась, а смысл остался.
Я верю в то, что хороший текст — это разговор c невидимым собеседником, разве что в роли придуманного друга выступаю я настоящий. Классный текст получается, если я-настоящий и я-выдуманный писателем, совпадают. Это целая магия, платоническая любовь между автором и его читателем.
Любой текст — это проекция речи, которая достигает читателя с неизбежными искажениями. Плохой писатель пытается избавиться от сути хорошего текста и фокусируется на буквенной порнографии. Хороший писатель пишет, как говорит, учится у самого себя и рассказывает увлекательные истории выдуманным друзьям.
На правах дружеского пиара: 1 и 2 мая в Москве пройдёт дизайнерский фестиваль «Просмотр».
Кажется, билетов на фестиваль почти не осталось, однако ребята обещают видео выступлений в своём ЖЖ. Я планирую посетить первый день — надеюсь, смогу написать конспект в блог.
Вот уже месяц как я подсел на «Арзамас» — полчаса в день провожу за уроками русской литературы, истории живописи и средневековых телесных наказаний.
В основе «Арзамаса» — классная концепция о сфокусированном гуманитарном знании. Все учили в школе Пушкина и про Жанну д’Арк знают. Но только учили и знают в рамках школьной программы, без историй, деталей, фактов. События и персонажи встают в памяти плоскими картонными фигурами, словно утки и зайцы в бродячем тире. Вроде бы знаешь, но и рассказать нечего.
«Арзамас» действует иначе. Вместо огромных глыб знания — маленькие кусочки. Вместо обзорной экскурсии — фокусировка на небольшой, специальной теме. Похабная лирика Лермонтова. Средневековый театр. Подделки древней литературы. Этнография цыган. Про это мало пишут и говорят, и поэтому это всегда интересно.
Другая особенность «Арзамаса» — в правильной подаче материала. Каждая тема обозревается в нескольких уроках (от двух до дюжины). В основе урока лежит видеолекция эксперта, окруженная сомном текстовых историй и статей. Аудиалы слушают, визуалы увлечённо читают, и никто не уйдёт обиженным.
Я не сразу распробовал это всё. Казалось, зачем мне знать про греческий проект Екатерины и несоветскую философию СССР? Однако понимание и удовольствие пришли со временем, и сейчас каждый свой вечер я заканчиваю на «Арзамасе» — смотрю в экран усталыми и влюблёнными глазами.
Я напросился слушателем в продюсерскую школу Headliner на «Стрелке». Буду ходить туда по вечерам с понедельника следующей недели. Обучение продлится целых пять недель.
Знаниями обещают делиться крутые ребята: от Куснировича и Долецкой до Шнура. Правда пока не знаю, как выглядит обучение — в виде лекций, разбора проектов, адского угара на перегруженных фендерах и еще как-нибудь. Но, думаю, это будет очень интересно и душеспасительно.
Всего будет 20 занятий — думаю, мне хватит на серию постов с цитатами. Кроме того, планирую публиковать отрывочные заметки в твиттер.
Записывайтесь, если вам тоже интересно поучаствовать. Может быть, будем сидеть за одной партой и пить один смузи на двоих.
Так получилось, что начало этого года стало для меня музыкальным. Я записался на курсы фортепьяно, куда хожу вот уже второй месяц. Кроме этого, я практически случайно попал на урок вокала. Фортепьяно и вокал стали для меня сильными эмоциональными переживаниями — впервые за много лет я стал чувствовать музыку, действительно учиться ей.
♬♪♫♬♯♪
Про фортепьяно пока рассказывать рано, играю слишком мало даже для небольшого обзорного поста по теме. А вот про уроки пения рассказать хочется, хотя бы на уровне фиксации впечатлений и ощущений.
Начнём с небольшого предисловия. Петь я всю жизнь не умел совершенно. Конец предисловия.
И это не шутка! Я никогда не пел, не мог попасть голосом ни в одну ноту и даже не знал, чтобы для этого нужно делать. Казалось, что люди вокруг все немного волшебники и могут то, о чём я не имею ни малейшего представления. Из вокальных данных мне было доступно только «резонаторное мычание»: в детстве, лёжа в ванной, я заставлял голосом отзываться на звук этот огромный чугунный сосуд.
Людям стыдно признаться в том, что ты не умеешь что-то (особенно если это легко даётся окружающим). Поэтому миллионы безголосых людей живут себе тихонечко, спасаясь фразами «Что-то не хочется» или «Я сегодня не в голосе». Как будто я хоть когда-то бываю в голосе, ага…
На первый урок пения я пришёл полной дубиной. Преподаватель Анна выгнала из комнаты наглого кота Серёжу, села за фортепьяно и попросила спеть что-нибудь. Я что-то стыдливо и старательно продекламировал «Ёлочку» на манер плохого поэта у станции метро. «Замечательно!» — сказала преподаватель Анна, и мы начали учиться.
♬♭♬♯♫
Вот немного впечатлений и наблюдений с занятий:
Попадать в ноты голосом оказалось очень легко. Это оказалось легче, чем думал я, и чем думаете вы (если еще не умеете). Происходит какая автоматическая штука: звучит нота, вы извлекаете звук ртом, он начинает приближаться к ноте, возникает такое звуковое волнистое колебание, а потом они взаимосочетаются, усиливая друг друга, сливаясь в вокальном экстазе.
Очень легко «пристреляться» к звучащей ноте. Она звучит, и ты скользишь голосом вверх-вниз, пока не попадёшь. Попасть в ноту сразу куда тяжелее, я только-только начинаю так делать. Скорее всего, для попадания голосом в ноту с первого раза нужно просто хорошенько запомнить как звучит каждая нота в каждой октаве, держать в голове какой-то слепок звука.
Оказалось, что я могу пропевать и достаточно высокие, и достаточно низкие ноты. Я не знаю, сколько это октав, но явно не меньше двух: одна вниз от средней «до» на фортепьянной клавиатуре, и еще одна — наверх. Возможно, даже выше и ниже могу.
Иногда случается забавная ерунда. Анна берёт ноту где-то высоко или низко, и я говорю, что не смогу: кажется, что слишком далеко. Однако если мы пропеваем эти ноты последовательно, лесенкой, то я вполне себе забираюсь голосом и дальше. Я не знаю, какой вывод из этого можно сделать. Наверное, иногда стоит отключать логику и делать то, что тело само подсказывает.
Высокие ноты у меня получаются с хрипотой. Словно внутри моего голоса звучит еще один звук, звук заводящейся бензопилы. Надеюсь, это куда-нибудь уйдёт со временем.
Беда большинства безголосых людей вроде меня в том, что мы пытаемся петь сразу песни или мелодии. Если это не получается сразу, естественным образом, то получится большим трудом и практикой. Пропевать ноты на звуки звуки «Ааа», «Ооо», «Маа-Маа» куда проще.
А вот попадать в ноты звуком «Ррр» очень сложно. Тигр внутри всё время сваливается, начинает издавать сиплое хрипение. Это потому, что я недостаточно вкладываюсь дыханием в звук.
На упражнениях по выдерживанию одной ноты мне удаётся издавать звук чистый, ровный и очень сильный. В такие секунды чувствуешь себя оперным певцом. Причём могу еще в два раза громче!
Когда поёшь, то дышится иначе. Под конец занятия я начинаю проваливаться в эйфорию — это следствие кислородного опьянения. Подобное чувство помню из занятий фридайвингом.
Еще во время занятий я начинаю очень часто зевать. Преподаватель Анна говорит, что это хорошо: мышцы лица работают.
Оказалось, правильно петь с опорой: набирать воздух в лёгкие, и толкать его в гортань не грудью, а диафрагмой снизу, напрягая живот. Это необычная практика, но, говорят, без этого никак.
Через несколько недель занятия стал понимать фразы вроде «Две пропеваешь, а верхнюю бездумно закидываешь наверх», «Ну куда ты, тут полтона всего!» или «Назад расслабился, соберись, не позволяй скатиться».
Петь песню довольно сложно. Сегодня пробовали «Я — то, что надо» группы «Браво». Я уже думал было, что легко её осилю, но мои хлипкие навыки быстро развалились: смог протянуть только кусочки куплетов и припева. Нужно более лучше заниматься!
В начале занятия мы пропеваем небольшие магические упражнения, после которых мой голос меняется. Я порой даже сам себя по голосу не узнаю! Он становится словно какой-то обнажённый, очищенный от разговорной чепухи.
Во время занятия очень хочется пить. Еще немного устаю физически, мышцами живота.
Замечаю, что пою лучше, когда чувствую ноты, а не стараюсь угадать их по пальцам преподавателя Анны на фортепьяно. В последнее время заставляю себя отворачиваться к стенке или смотрю в окно на голубей.
♯♪♬♪♬♯
Я не знаю, насколько хорошо может научиться пению молодой мужчина с нулевым музыкальным опытом и без способностей. Однако я не ставлю перед собой амбициозных целей, мне нравится сам процесс.
Отдельная приятность в том, как пение сочетается с фортепьяно. Кажется, что эти уроки хорошо сочетаются друг с другом. Я стал лучше понимать музыку: не на уровне субдоминант и смены тональностей, а просто на уровне того, как она устроена, как действует.
Если вам кажется, что вы совсем не умеете петь или что делаете это плохо — сходите к преподавателю, хотя бы на одно-два занятия. Конечно, вы не превратитесь в солиста оперетты и рок-звезду. Однако сразу поймёте, что на самом деле всё умеете, только не знаете об этом.
