В пятый раз летишь в Японию уже немного родным (хотя сами японцы вряд ли так считают). Название островов и городов, онсэнов и щинкансенов уже закрепились даже в моей довольно слабой на имена памяти.

А вот летать в Японию в послековидные времена стало непросто. Билеты на самолёт вообще подорожали повсеместно, как фрукты после неурожая, а еще из-за войны пропали короткие маршруты над Россией. В результате из Берлина в Токио лететь около 16 часов: сперва 4 до Дохи, а после — еще 12, облетая вокруг практически всю Азию: от Пакистана и Гималаев до Китая и Южной Кореи. На традиционный рисовый пирожок-онигири по прилёту сил уже практически не остаётся.

Первый раз еду в Японию с базовым знанием языка. Прочитать название железнодорожной станции, заказать кофе или пиво, объяснить маленькость складных велосипедов, представить себя и А., ну и просто поддержать коротенький диалог на интересную для себя тему — бесценно. В стране с непростым иероглифическим языком, в котором другие люди не очень хорошо или не очень охотно говорят по-английски — бесценно. Словно я путешествовал в Японию на кресле-каталке, и тут кое-как встал и сделал пару шагов.

Ну, и конечно, большая мотивация продолжать учить японский дальше, хоть я довольно глупый и нерегулярный ученик (Ю.В., прости).

Снова решили поехать в Японию с «Бромтонами», но увезти свои оказалось непросто — за стоимость дополнительного велобагажа в Японию можно было свозить человека. У нас не было ни человека, ни желания платить несколько сотен долларов, поэтому мы просто арендовали «Бромтоны» в самой Японии.

Их нам предоставил итальянец, который выглядел настоящим велоспортсменом (его выдавали ноги). И «Бромтоны» наши оказались редкими, коллекционными (мой вообще был с титановой рамой). На них мы намотали несколько десятков километров повсюду: от Токио до пустых дорог острова Гото. «Бромтоны» пахнут Японией, а она сама сливается со стрекотанием велосипедного механизма.

Как приятно было поселиться в Токио в любимом районе Кагуродзака — чтобы зайти в конвейерный суши-бар, в который ходил подряд несколько поездок. Приятно собрать знание японского и пошутить, что платит жена, «потому что моя банковская карточка у неё, так спокойнее». А еще в Токио постепенно подтягиваются и натуральные винные бары тоже. И в них даже немало японского натурального (вообще вино в стране производят повсеместно, даже на северном острове).

Помимо Хиросимы, в которой побывали в прошлый раз, в эту поездку заехали в Нагасаки — где уже совсем ничего не напоминает о взрыве ядерной бомбы. Город как город: трамвайчики ездят, гудят на ветру суда да провода. Разве что в заливе стоят японские военные корабли, смотрят на тебя своим красным глазом.

Несколько часов на пароме из Нагасаки, и мы уже на острове Гото, где исторически много христиан. Раньше во времена сёгуната их массово казнили, распиная на крестах вдоль дорог. А сегодня на острове только множество христианских общин, вполне европейского вида церкви. Да женщина, которая увидев путников на станции парома, сразу же подбежала, показала на значок-ихтис и вежливо спросила: «Что я могу для вас сделать?»

Обожаю вайбы японских «островов современного искусства». Такой концепт набирает обороты (видимо, после популярности Наосимы, где я был ранее). Подход похожий: на острове возводят какой-нибудь объект, желательно из полированного бетона, ставят инсталляции, создают мини-музеи — и всё это притягивает струйками туристов-гайядзинов с усталыми детьми и лицами, рюкзаками и картами. А также местных любителей, которые приплывают на паромах стайками с друзьями, и вдоволь инстаграммятся.

Ощущается всё это очень мило, аккуратно, немноголюдно. Правда, вместе с этим заметен и главный японский изъян — желание и умение копировать западное, но непонимание основы. И в результате — перенос тела, но не души.

Токийские ночи созданы для страдающих от джетлага гайядзинов, возвращающихся заполночь мелких офисных сотрудников — сарариманов, для небольшого числа тусующей молодежи, для неустанных строителей и ремонтников. Для неоновых вывесок, шума трасс (кто и куда ездит по ним ночью), для пения цикад и мечт о прохладе. Сон нам только снится.

Впервые за пять поездок в Японии вышел из себя и даже поругался с женщиной, которая управляла автобусным движением через огромный мост (в Японии вообще много огромных мостов, по которым устаёшь ездить): она сперва заставила ждать полчаса по жаре, а после запретила брать в автобус складные велосипеды. Японская инфраструктура часто чрезмерна даже сама для себя. Как будто в стране строили (и строят) про запас.

Почему-то вспомнил, что хозяйка арендованной квартиры в последний момент поменяла жильё на соседнее (на той же площадке), чтобы в сданной нам изначально квартире встретиться с мужчиной и очень громко стонать, щекотя умы бессонных гайядзинов.

Все японские города, как счастливые и несчастливые семьи, похожи и отличаются друг от друга — часто одним и тем же. Но в каждом можно найти и кофейни, и бары, и закусочные в четыре утра, и китайских туристов, и подвипившие японские парочки, теряющие стыд и зонтики, и море и горы. А что нам еще нужно!

Лучшие онсэны — в Нюто и в районе Фукушимы. В Нюто зато особая вода, которую ни с чем не перепутаешь по цвету, вкусу и запаху. И плакаты, которые предостерегают от того, чтобы ходить по соседним лесным тропинкам, слишком опасно — вокруг много медведей. После почитал статистику за 2023 год: медведей и правда очень много, более 100 нападений за всё время, и большинство из них произошли на севере. Но как по мне, в Нюто самое опасное, что может быть — это молоко, которое прямо в бутылках бросают греться в горячие источники.

Источники в Нюто и правда были великолепными. Я попытался снять «домашнее порно» на 8-мм кинокамеру в частной купальне при свете луны, но вышло не очень.

Спустя много лет (уже почти десятилетий) знакомства с М. и В., я побывал уже у них дома — в престижном районе Токио, даже на третьем этаже стоял и смотрел на пролетающие самолеты. Никогда больше так не хотелось прийти тут домой и быть дома, даже со времен времени, когда мы с А. снимали крохотную квартирку на Кагуродзаке, и неделями подряд ходили в одни и те же бары, в места с раменом и в магазины, где кроме нас из иностранцев была только богом занесённая сюда пара из Сирии.

Страна, которая не старается меня интегрировать, переучить и сделать своим. Место, где я могу быть чужим и родным одновременно — потому что искренне разделяю принципы уважения и любования всем вокруг. Так было и так будет всегда.

Увидимся! Это точно.

После того, как началась война, к нам в гости приехал наш друг Толик из Киева — мы прожили с ними несколько классных месяцев. После Толик нашел свой собственный дом и переехал — и в честь этого мы с ним сели в машину и отправились в большое автопутешествие, проехав всю Европу по кругу. А спустя год, когда Толик нашел новую страну и собирался переехать в США, мы повторили поездку, но малым кругом: в Италию и обратно.

За два месяца в дороге я в сумме отснял полсотни катушек плёнки и снял любительский 16-мм кинофильм. До фильма еще дойдут руки, а фотографии показать — самое время.

На самом деле я не знаю, почему до этого поста прошли руки почти ровно два года после первого путешествия, и почти год — со второго. Надо признать, что я в общем охладел к «путешественным» постам в блоге. Может быть, так случается с каждым человеком, который уже порядком поездил? А может блоги отмирают, и куда приятнее рассказывать о том, где был и что видел, в социальных сетях? Я не знаю.

Особенно обидно, что не делал заметки во время путешествий. Тысячи наблюдений, впечатлений, обрывков разговоров и откровений про самого себя и мир вокруг пропали без следов и навсегда. А может, никуда и не пропали, я не знаю. Может быть, дать воспоминаниям отстояться — это хорошая практика и способ очистить их (и себя) от наносного.

В Португалии, в Эрисейре — идеальная летняя погода в Европе, чем-то похожа на отличный летний день в Вологодской области: тепло, но не жарко. И сосны вокруг. И много-много очень сильного океана.

Женщина на фотографии ниже запечатлена во время урока сёрфинга. Спустя несколько секунд после того, как я сделал эту фотографию, её пришлось спасать — океан размотал её в пене, разбил доску о камни, а её саму, обессилившую и в слезах, за руки вытащили на берег неравнодушные люди. Прямо с места, где океан казался ей по колено.

Перемещение на дальние расстояния поездом или самолётом не помогают почувствовать пространство. А на машине — совсем другое дело. Я буквально просидел и просмотрел все тысячи километров вокруг себя. Оказывается, мир вокруг довольно большой, довольно пустой. Оказывается, даже по пути из скучной точки А в не менее скучную точку В оказывается множество мест, в которых хочется остановиться: на час или на год.

За поездку не раз гулял среди сгоревшего леса разного срока давности. Природа, конечно, быстро зализывает собственные проплешины: сперва они покрываются травой, а после в траве и кустах скрываются обугленные остовы деревьев и кусты, которые от температуры сгибаются дугой — никогда такого не видел. Только повсюду пахнет палёным — запах, кажется, уходит самым последним.

Трудно представить, что можно жить вот так в португальской Эрисейре, смотря на океан — за которым на тысячи километров вообще ничего нет до Нью-Йорка.

В Порту я оставил своё спокойное дыхание. Ну, город как город, конечно, но перепады высот утомили. Впрочем, я всё прощу за устрицы и паштельки за евро штука. Я старался тянуться за Т. и его здоровым питанием, поэтому в поездке редко употреблял не только алкоголь, но даже сахар. Съесть посыпанную пудрой паштельку в Порту в полночь спустя две недели глюкозной аскезы — незабываемое чувство. Казалось даже, что вместо пудры паштелька была посыпана перуанским кокаином.

Очень понравилось путешествовать по Испании. Оказалось, что она такая большая и разнообразная. Страна оливковых деревьев, красной почвы, вымерших от жары городков и красивых стариков. Хочу совершить когда-нибудь второе кругоиспанское путешествие.

За время путешествия я стал экспертом по диванам — поспал, наверное, на паре десятков. Просто когда ездите вдвоём (и вы — не пара геев), то одному приходится спать на диване в гостиной. Квартиры или дома с двумя спальнями казались ненужной роскошью, а кровать обычно отходила водителю — ему важно отдохнуть. Я не вожу, так что я сплю на диване. Не всегда удобно, но зато хорошие вечерние мысли и ночные сны. Утренних снов выдавалось мало.

В Альпах, конечно, хочется так и остаться (в хорошем смысле, конечно). Но от Альп (что во Франции, что в Швейцарии) ощущение какого-то замершего времени. Словно всё тут — ненастоящее, тут и так жить нельзя. Но на самом деле вот что уж точно переживёт любую, даже самую синюю изоленту.

В туристических местах и городах находиться всё труднее. Чем больше любишь людей, тем сложнее находится посреди их множества, еще и страдающего от скуки. Красивые дома не радуют, любоваться ими хочется только в одиночестве. С опытом туризм полностью сбросил свою шкуру, быть его частью уже совсем неинтересно.

Париж — это город красивых женщин, которые не носят верха (и смотрят в глаза), а также город продавцов книг, владельцемв маленьких кудрявых собак, автоматов в метро с безумным интерфейсом, суетливых полицейских, огромных пригородов, неторопливых обедов, мотороллеров с пыльной попоной, луи виттона, мусора и пустых автобусных остановок.

Видели, как женщина попала в неприятную аварию. Кровь. Человек подошел к пострадавшей и кричит: «Чего вы смотрите. Вы врачи? Нет? Вот и идите дальше».

Во время поездки в Баварии впервые искупался в проруби, а после спокойно дошёл пешком по снегу в юрту. Думал, что умру на следующеий день, но случилось только менее страшное — я оставил в юрте свои плавки. Были моими любимыми…

Было довольно сложно не потерять чувствительность. Когда каждый день вокруг — новое, то всё словно перестаёт быть новым. Словно кто-то постоянно обновляет вокруг главную страницу. В какой-то момент дороги, города и языки размываются в бесконечную ленту инстаграмма. Еще предстоит найти способ стабильно жить и радоваться каждому дню в таких длинных поездках. Но я всё равно ни о чём не жалею.

Путешествуя на машине, ощущаешь мир большим, живым, кипучим. Мы, люди, покрыли планету паутиной нашей деятельности, все поделили и освоили. И теперь сидим в этом мире, красивая старея и ища смысл жизни.

В Бордо попали в сильную жару — было выше 42°, я никогда не бывал в таком жарком климате. Мы ехали на машине по полям и виноградникам, а я сидел под кондиционером в своей чёрной водолазке и думал: «Что будет, если машина просто сломается? Мы тогда однозначно погибнем. По крайней мере, я».

Впервые прямо полюбил океан. Нигде раньше не встречал такой силы, в Шри-Ланке, Таиланде и Японии он слово лежит на дне под седитативными веществами. А португальский океан с радостью слижет плоть с костей, если ему дать волю. Сёрфинг в Эрисейре измучил меня так, что весь следующий день я просто пролежал в палатке. Казалось, даже соль въелась в губы, я натурально ощущал её несколько дней после.

В путешествии особенно ценишь минуты контролируемых приключений или элемент неожиданности. К примеру, было странно приехать в захудалый испанский городишко посреди пустыни — и обнаружить, что все жители и все посетители единственного кафе-паба — это британцы. Что они делают тут? А что тут делаем мы? К счастью, таких приключений и впечатлений были десятки и сотни. К несчастью, я вряд ли вспомню или расскажу, разве что только случайно.

Мир большой, а я — маленький. Приятно было пройти на круглых резиновых ногах важную его часть, много удивляться и немало повзрослеть.

В четвертый раз едешь уже как к себе домой. Порой чувствуешь себя, как Урсула Игуаран из «Ста лет одиночества» — когда постепенно слепнешь, но понятность окружающего мира позволяет нивелировать это, и разрешает жить как раньше.

Тут всё свое. Свой знакомый Дилан, который подгонит машину и даст байк. Друзья, которые тут регулярно бывают. Сёрф-тренер и «волновой компаньон» А. Места и люди, знакомые блюда в кафе, топонимы. Словно запускаешь любимую, прохоженную до дыр компьютерную игру. Но это, конечно, не игра.

В Коломбо пристал тип. Я обычно с удовольствием общаюсь с прохожими. Случайные собеседники на улицах, как и таксисты, при должном уважении (и крупице осторожности) могут рассказать много интересного.

«Я на стройке работаю. Вообще нас, шри-ланкицев, всегда с удовольствием берут в Саудовскую Аравию, Катар и другие страны — всякие там объекты возводить. Но я не дурак туда ехать, опасно очень. Я тут работаю. Я вообще тамил. Мы тут вели освободительную войну, но проиграли. Много наших уехало, в Великобританию, Канаду. Копим силы, так сказать. Себя обижать не позволим. Ты хороший человек. Я за тебя поставлю ароматическую палочку у статуи Будды. Поставлю три. Одну за тебя, вторую — за твою жену. А третью поставлю так, ты сам пожелай хорошенько, что надо, и сбудется».

Я пожелал изо всех сил.

Кажется, что все ланкийцы едят курд — что-то вроде простокваши из буйволиного молока. В деревне просто говоришь: «Милк!», и сразу несут курд. Ферментируется он просто на улице, в характерных глиняных плошках. Кажется, плошки эти — одноразовые. Видел не раз, как из пустых глиняных ёмкостей строят то забор, то сарай.

Эта поездка была посвящена Джеффри Баве — знаменитому шри-ланкийскому архитектору, создателю «тропического модернизма». Он много строил на острове: виллы, гостиницы, даже здание Парламента страны. За три недели путешествий мы охватили значимую часть его архитектурного наследия.

Только прилетев на остров, сняли этаж в его доме-музее. Место, которое застыло во времени после смерти Бавы в 2003 году. В гараже стоит его машина и маленькое инвалидное кресло на электрическом ходу — архитектор ездил на нём после того, как его врезал инсульт. В нашей гостевой комнате сохранился даже виниловый проигрыватель Бавы, правда, густо изъеденный ржавчиной. Некоторые вещи не сохраняются в тропическом климате, что ты ни делай.

В любой не-западной стране таксист — лучший друг. В Шри-Ланке тук-тукер вполне исполняет эту роль (хотя симпатичным девушкам стоит быть осторожнее).

Один из тук-тукеров, увидев мою камеру на шее, повёз по деревне и требовал сфотографировать всех своих родственников, а после — и случайных знакомых. Так я узнал, что у него три сестры, что у него еще жив дядя. Что дом по соседству засквотило полдюжины парней, что играют в рок-группе. В иных местах люди запрещают себя снимать, искренне считая, что фотограф крадёт душу. Но тут разрешают с удовольствием. Потому что настоящую душу невозможно украсть, можно лишь подарить, потерять или проиграть в карты.

Тук-тукер спрашивает: «Ты был на сафари? Видел крокодила?» Показываю разведенным руками, какого примерно крокодила я видел на сафари. После он везёт меня к дому родственника, мы идём на задний двор (просит идти тише). Там на выселках, где в российской деревне обычно стоит забор и начинается лес, тут начинается жидкое болото. И прямо возле этого болота в воде лежит крокодилище размером с меня. «Вот!» — радостно показывает тук-тукер.

Пластиковое кресло «моноблок» изготавливается в одну операцию из цельного куска пластика. Не зря его называют «объектом дизайна без контекста» — по фотографии не угадаешь, в какой вообще стране сделан снимок.

По следам Бавы едем в Кандаламу — отель, невероятно точно встроенный в окружающее пространство, с большим уважением и эстетикой. Первое, что видим, заселившись: мама-обезъяна кормит обезъяномладенца грудью, сидя на балконе нашего номера.

Остановившись на ночь, облазали его весь. Невероятное место, обязательное к посещению. Звездолёт, вросший в землю. Место, куда приезжают ланкийцы, не говорящие на синхали (судя по идеальному английскому, живут они в Лондоне, Сиднее или Далласе). В нём есть что-то от детского лагеря, что-то — от Кинговского «Оверлука».

Поселились в пути на вилле пожилого грузного мужчины, который приехал на Шри-Ланку из Великобритании. Всё обставлено в лучшем стиле и просто перегружено искусством и книгами (хозяин виллы даже издал бумажный путеводитель по картинам, которые висят в особняке). По особняку бегают его той-терьеры, облаивая хелперов и роняя сухопутных пиявок.

Прыгаю по книжным корешкам, нахожу полное собрание сочинений Оскара Уальда, известное также как Intentions. Внутри, на развороте, надпись: «Джордж, спасибо за время, проведённое в Оксфорде и спасибо за то, что позволил быть с тобой всё это время».

В книге есть Уальда, в котором он осуждает содержание детей в тюрьме. Пишет, что в Британии детей сажают в тюрьму на хлеб и воду, даже если им нет четырнадцати. Пишет, насколько это жестоко — ребёнок даже не понимает концепта общественного наказания. Он не понимает, почему он украл у одного человека, а в тюрьме держат его другие люди. Пишет, что охранника уволили после того, как он подарил ребенку за решеткой кусочек печенья.

«Сантани» — лучший отель на Шри-Ланке эва. Самая лучшая еда, которой можно дать «Биба-гурмана», каждый день разное на завтрак, обед и ужин. Самый вкусный китуль. Спокойно и тихо, из дюжины домиков открывается невероятный вид на долину, достойный лучших кислотных трипов.

Идет дождь. Инструктор йоги скучает на открытой площадки в ожидании немногих туристов. Я нежусь в горячем источнике с видами. Место, где можно отлично отдохнуть и расслабиться, особенно если играть по правилам.

Но в комнате-домике за 500 долларов в сутки нет двери в туалет. Незабываемое впечатление, когда в роскошном отеле ты просишь любимого или любимую подождать на балконе пару минут.

Пытались уехать из Канди в Коломбо на поезде, вспоминая удивительный опыт одного из первых разов на Шри-Ланке — ничего не вышло. Когда идёт дождь, петляющий по горам поезд останавливается из-за опасности оползней, и накапливает опоздание. Устав ждать, поехали на такси.

У водителя был специальный блокнотик, где было написано на разных языках о нём, в том числе по-японски. Сказал ему по-японски пару фраз, он вполне осмысленно ответил. Разговорились. Оказывается, водитель занимался в школе карате, и после некоторых успехов побывал в Японии, где его посвятил в очередной дан какой-то известный местный мастер этого дела (фотография посвящения была мне немедленно продемонстирована).

Галле, конечно, удивительное место. Жили в «Принтерс», одном из лучших отелей в старом голландском форте. Совладелец отеля выглядел так, что даже берлинские хипстеры признали бы за ним фору (одна квадратная оправа очков чего стоит). В «Принтерс» пытаются играть в высокую кухню, но проигрывают с разгромным счётом.

Наш хороший знакомый А. предлагал нам лобстеров по 18 тысяч рупий в районе Велигамы (при этом без безумного навара для себя, я проверял). А в паре сотен километров западнее, возле огромного национального парка, местные ловцы лобстеров предлагают тварин по 2 тысяч рупий, свежевыловленных. Гид говорит, что два лобстера — это весь их навар за день на двоих. А в дни, когда океан неспокойный, и того нет.

Отобрал у А. маску для скноркелинга и вживую наблюдал морских ежей. Интересно, кто вообще придумал впервые попробовать чёрную тварину, ощетинившуюся колючками?

Впервые в жизни видел слона. Точнее, в один день видел восемь слонов, а во второй — двадцать два (то есть практически всех слонов, что живут в небольшом национальном парке). И один из слонов едва не напал на джип, спаслись только ловкостью и смелостью гида. Гид говорит, что бывает такое с ним примерно раз в год, а водит экскурсии он уже двадцать лет. Бывает, что слон мнёт машину, благо хоть обходится без увечий.

В момент нападения я просто оцепенел, реакция «замри» в чистом виде. А А. принялась бессознательно надевать кроссовки.

В этом холме и под этой старой вазой похоронен Джеффри Бава. На его могиле жарит солнце и ползают здоровенные и кусачие муравьи. Джеффри умер, но красота осталось. На том стоим и стоять будем.

Снято на Leica R9 (Summicron 50 1:2 ROM) на киноплёнку Kodak Vision 250D. Проявлено по процессу ECN-2 и отсканировано на Apollon 14K в Silbersalz.

На границе ожидал, что спросят про Абхазию, и я не смогу соврать. Но симпатичная молодая пограничница только с интересом листала мои японские визы, после сделала печатью «хыть-хыть» и сказала: «Гамарджоба! Добро пожаловать в Грузию!».

И спустя 10 минут в такси водитель уже рассказывал мне, какой огромный куст марихуаны он вырастил дома.

Тбилиси обладает с легкостью определяемым на глаз вайбом Санкт-Петербурга (в смысле его разваленности). Разбросанные по городу районы старой застройки, с покосившимися зданиями, в которой урони бокал — и он смело откатится в угол кровати. Снимая квартиру в одном из старых домов с остатками былой роскоши и лепниной в подъезде (к которой наспех прибита гвоздиком лампочка), я вышел с ноутбуком на балкон. Подул ветер, и мои волосы, а также ноутбук наполнились мелкими частичками фасада, которые просто сдувает со стен. Кажется, что стоит пойти сильному дождю, и всё эти милые руины просто смоет.

Впрочем, кого я обманываю. Стояли, стоят и стоять будут.

Природа в Грузии просто потрясающая — горы не хуже швейцарских. А вот дороги — прямо российские, из глубинки.

В перестроенном из старого санатория отеле Rooms в Казбеги — правильный хипстерский вайб, бассейн с видом на гору, и множество россиян в элитных одеждах. Многие старательно говорят с персоналом по-русски, хотя их понимает дай бог каждый третий. На завтрак крутят сырники, на ужин льют оранжевое вино.

Граница между Россией и Грузией проходит аккуратно по вершине Казбека. Это было самое близкое приближение к Родине за 3 года отсутствия в ней.

Дворец торжественных обрядов в Тбилиси, построенный по проекту архитекторов Орбеладзе и Джорбенадзе — мощный пик бруталистического наслаждения, который посрамил бы самого Ле Корбюзье. Закрытый и заброшенный, он даётся на фотографии только издалека. В 2002 году его выкупил местный олигарх Бадри Патаркацишвили, и перестроил в свой дом. Здесь же его и похоронили в 2008 году (он умер по неизвестной до сих пор причине).

Во времена Пушкина путь из Владикавказа в Тбилиси занимал 37 дней, сегодня можно доехать часов за 7-8, по знаменитой Военно-грузинской дороге. Виды, конечно, фантастические. Дорога пульсирует между горами словно единственная вена, соединяющая два органа.

Вдоль дороги располагаются тоннели — их используют зимой, когда в перевалах наваливает слишком много снега, и его не успевают чистить. Тогда в узком и тёмном тоннеле ползут грузовики и легковушки, затирая бортами бетонные своды. А тоннели ниже по дороге уже брошены — водитель Дима говорит, что снега тут уже не бывает.

Грузины много курят и ругают власть. Вообще было непросто найти человека, который хоть чем-то доволен, хотя все собеседники при этом выглядели довольно счастливыми людьми.

В Тбилиси за 30 минут можно обойти три натуральных винных бара. Из последнего можно уехать домой на «Тесле». Водитель с удовольствием показывает на проспекте Руставели, как бодро умеет разгоняться электромобиль.

Схватил с собой в поездку странную просроченную плёнку, а она расползлась вся в цветах.

В Тбилиси — очень много русскоязычных людей, на слух значительно больше, чем в Берлине (где русский знают около 10% населения). Иногда в кафе видел странное: грузины говорили друг с другом по-русски, коверкая слова и страдая от недостаточного словарного запаса, общаясь с официантом при этом по-грузински. Может, тренируются?

В городе даже появились русские бары, где льют и пьют исключительно представители бежавшей интеллигенции. При этом бары эти тоже делятся, бывая «левыми» и «правыми».

Иногда оказываешься в фильме Йосселиани, иногда — в фильме Балабанова.

Спать с открытыми окнами невозможно (даже если они выходят во двор). Всё равно все будут ходить, ездить, громко ругаться, бить посуду и лица прямо под окном. Город жужжит, словно огромный улей: стоит в пробках, мигает окнами.

Повсюду флаги Евросоюза (их больше, чем в самом Евросоюзе). Флаги НАТО я впервые увидел только здесь. При этом Грузия не то что не входит в ЕС или НАТО, но даже и близко не стоит к вступлению. Занятное проявление геральдического карго-культа.

По дороге из аэропорта в город мелькают невероятные архитектурные… штуки? Кофейная фабрика Георгия Кхмаладзе, а напротив — здание партии «Единое национальное движение», два прямо шедевра, достойные стоять в Лондоне или Гамбурге. А спустя минуту уже прямо узбекского уровня махалли, пятиэтажки с разваленными балконами, на которых люди жарят шашлыки.

Страна очень бедная, но бедность свою носит с гордостью, как небогатый пожилой мужчина носит свой потёртый пиджак.

 

Побывал в двух местах по следам парфёновского фильма про грузинское виноделие (но не специально, так само вышло). Был в мастерской, где производят глиняные кувшины квеври. Мастер угостил своим оранжевым вином и чачей, а после предложил купить любой кувшин: «За две тысячи любой отдам!». Очень удивился, узнав, что мастер растапливает огонь в гигантской печи для сушки череповецкими спичками.

Оранжевое вино — это несомненно, гордость Грузии. Его подают по всему миру: от японских барчиков до трёхзвездочных мишленовских ресторанов.

Кахетинское подсолнечное масло со сванской солью нужно запретить, приравняв к наркотическим веществам.

Почему-то в страну массово едут жители Ближнего Востока — прямо с женами в никабах. Они не менее массово едут по военно-грузинской дороге, где через каждые 10-20 километров для них устроены самобытные ресторанчики, обычно состоящие из груды баранов и палаточек, покрытых парниковой пленки. Первых режут, жарят и подают в эти палаточки. Говорят, чрезвычайно вкусно, но мы не решились.

Впервые в жизни попробовал настоящие хинкали. Впечатлён.

За несколько дней впечатление не особо сложилось — нужно ехать еще. Хочется побольше гор и поменьше города.

Гамарджоба!

Мои зимы принадлежат Шри-Ланке. Ну, или так бы хотелось.

Больше двух лет вообще не летал на самолете. За это время успел дважды перегореть билет в Японию с залихвацким бизнес-классом, превратившись в ваучер, а после превратившись в пару билетов в эконом-классом в Шри-Ланку. Успели улететь между дельтой и омикроном (предполагая, что в случае чего придется задержаться на острове на время очередного карантина).

Аэропорт пуст людьми и полон новыми правилами. Тесты, прививочные сертификаты, карты здоровья, анкеты, маски. Очереди из очередей, в котором небольшое количество пассажиров едва ползёт. Кажется, транспортная кишка мира сломалась. А. резонно спросила: «И с чего ты взял, что в будущем снова будет всё, как раньше?».

Бортпроводники встречают на борту в защитных фартуках, очках и масках. Выглядит всё так, словно садишься в летающую стоматологию.

Пересадка в Дохе. Самолет выгрузили в автобус, а после долго повезли пыльной дорогой среди бесконечных аэропортовых строек. На поворотах стоят будочки, и в каждой сидит на корточках темнокожий маленький рабочий, освещая лицо экраном смартфона. Аэропорт — это диснейленд, а путешествия — новая нефть. И когда этой нефти у тебя не было два года, то острее и дороже ощущаешь её отсутствие.

В ночи в Ираке ярко горят нефтяные факелы — их отлично видно из неба.

Заселились на виллу, которая на первый взгляд показалась огромной и классной. Но после оказалось, что она — просто гостевой домик в тени другой, куда более роскошной виллы от японского архитектора-модерниста (про которую пишут в архитектурных журналах).

На вилле оказалась целая стая хелперов, которые носили нам завтраки и обеды гуськом, как в фильмах полувековой давности про «арабское» гостеприимство. В остальное время они скучали, сидя на огромной вилле в ожидании её хозяина, и в один из дней провели мне экскурсию по ней, показав всё, в том числе спальню хозяина и тапки, которые его там ожидают. Вот уж действительно, построишь виллу — а после по ней шастают всякие личности.

Шри-Ланка как обычно дышит жизнью. Варится хитиновый котёл: насекомые, рождают, пожирают друг друга и помирают тоннами в день, вращая круговорот своих жизней всеми шестью лапами.

Три дня фотографировал один вид на четыре разных плёнки.

Спросил у водителя тук-тука, где купить молока. Он привёз меня на край деревни, где живут ну очень бедные люди. В назначенный час каждый день они приносят сюда свеженадоенное буйволиное молоко, и все желающие окунают в лохани свои пустые пластиковые бутылки. Туктукер говорит: «Безопасно! Но я кипячу всё равно». Я ради хайпа демонстративно отхлебнул из бутылки, чем завоевал доверие местного подростка. Осмелев, парень попросил сфотографировать мои татуировки.

Людей много, земли мало. Приходится рыть склоны и строить дома в искусственных полостях. Земля красная и похожа на марсианскую почву.

Дома в вырытых нишах выглядят странно, окна в трёх из четырех смотрят на вертикальную землю. А еще во время сильного дождя такой дом может испытать свой персональный оползень.

Знакомая наняла местную жительницу в няни своему маленькому сыну. Жительница с утра до вечера проводит с ним время, приносит утром то один, то другой фрукт — и всё за 3 тысячи рупий в сутки (около 1 тыс ₽). Няня заявляет знакомой: «Я очень люблю мальчика, всё хорошо, мы всем довольны». Знакомая завела разговор с няней о том, чтобы платить не 3 тысячи рупий в день, а 4 тысячи. Няня испугалась, отнекивалась, заявила о том, что она буддистка, и ей ничего не надо. На следующий день принялась еще и делать уборку, и готовить еду.

Обезьян словно стало больше везде: и в горах, и на побережье. Местные вешают от них чучела на манер человеческих — выглядит жутко, и не особо помогает.

Вся страна или едет куда-то, или сидит на одном месте и что-то продает. Даже в дремучей горной местности, где по отвесной тропе проедет два туктука в сутки, за углом стоит лавка, больше похожая на большую конуру, в которой продают необходимые для местного человека вещи: бананы, мучную смесь для выпекания роти, порошок карри и рис, а еще — жесткую кокосовую веревку да плошки из грубой слабообоженной глины.

Без байка на острове — не жизнь. Байк бронировали заранее и даже чуть переплатили. С собой привезли собственные мотошлемы «Веспа», чтобы не носить на голове нечто, проложенное для мягкости газеткой.

Местный прокатчик долго расхваливал байк и говорил, что лучший из его коллекции. На байке конечно же не работал спидометр и замок, а топлива в баке едва хватило, чтобы дотянуть до заправки.

Утром кто-то в русскоязычным чате спрашивает, как готовить морского ежа. Вечером — что делать, если наступил на него.

Русских вообще очень много, в том числе таких, которых не видел на острове раньше: хамоватых, наглых, с вайбом «Все мне должны». В один из дней в очереди в хипстерское кафе ко мне подошла женщина и спросила, есть ли тут что-то, чем она может покормить ребёнка (у неё за спиной сопел парень лет 12-15). Я сказал что не знаю, она резко переспросила: «Как это не знаете?». И так повсюду.

Много каких-то мутных людей с чашами, психологинь с играми для определения своего я, нутрициологов и прочих ребят, которых намыло на остров из других мест на волнах ковидно-визовых ограничений. Тем не менее вайб Шри-Ланки пока что держится, всё на месте.

У туктукеров смешные наклейки на драндулетах: «Люблю папу и маму. И карри», «Бог един», «Любовь — это море слёз».

Подумал, что для местных океан — это как для нас лес. Когда вы в последний раз были в лесу? А представьте, что со всего мира в Россию ездят люди ради того, чтобы погулять с местным посреди сосен, пособирать грибов. Срубить ёлку, поваляться во мху. Снять домик у первой лесной линии. И после заявить, что русские — самые счастливые на свете. Ну, было бы неплохо.

Ланкийцы странно понимают слово «Нет». «Ноу вота» — нет воды, а не «Не нужна вода». А еще чтобы получить еду, от которой не воспаляется всё внутри, нужно говорить не «Лоу спаси», а «Ноу спайси». Лоу спайси энивей спайси эз фак.

Есть и то, что неизменно — сёрфинг. Традиционные серф-школы на бесконечном пляже Велигамы никуда не делись, хотя публика сместилась с европейских тел на российские. А. традиционно ездила сёрфить рано утром, а я после усаживался поудобнее на похудевший байк и мчал фотографировать разную ерунду в вокруг спота.

Купил хорошую книгу про местного архитектора по фамилии Бава, и наметил пару адресов для будущей поездки. Узнал, что на Шри-Ланке много лет жил Артур Кларк, построил здесь несколько домов и умер здесь же. Дома Кларка стоят заброшенными, но в Коломбо до сих пор работает школа дайвинга его имени. Писатель-фантаст писал о далеких мирах, но интересовался здесь в основном миром подводным.

На Шри-Ланке впервые за годы моих набегов стали отключать электричество. Остров не выдерживает нашествие русских.

Быть светлячком — это как голым бегать по лесу с факелом в руке.

Познакомился с водителем туктука в Хапутале. Кое-как объяснились (туктукер, конечно, вырос в государственной школе и английского толком не знает). Вообще в любой стране хороший таксист — это лучший проводник.

Имя туктукера я забыл, но помню, что в переводе оно означает «Полная Луна». Он мусульманин, живет с женой и двумя детьми в домишке, за который платит 12 тысяч рупий в месяц (около 4 тыс ₽). Живёт, очевидно, бедно, но одного из детей смог отправить в частную школу — 300 баксов в год помогли собрать родители жены.

На туктук пересел сразу после школы, и водит уже 12 лет. Последние 7 лет ездит на своём, чинит всё сам. Один раз что-то крепко сломалось, и для ремонта потребовалось заложить в ломбард золотую цепочку своей жены. Мечтает работать в другой стране, и долго выпытывал у меня, нужны ли туктукеры в Берлине.

В ковид было очень тяжело, два месяца сидел на карантине и чуть не умер с голоду. Спасает то, что он много возит людей «по расписанию»: например, детей в школу и взрослых на работу, и обратно. Подарил ему немного денег иностранных, хороший человек, дай Аллах ему здоровья и сил.

Фотография — как мера удачи или способности эту удачу создать.

Забавно, что в Шри-Ланке работа — это в принципе мужское занятие. Женщина тоже работает, но дома (и бесплатно). А на вилле для белых или где еще работает мужчина, за деньги. При этом выполняет работу, с которой женщина справилась бы отлично: готовить или стирать.

Один раз видел женщину за рулём туктука, и едва не врезался в неё же из-за неожиданности.

Ковид, конечно, крепко бахнул. Многие отели и гестхаусы закрылись, любимое русское кафе «Соул» в Велигаме — тоже. Местные часто и много жалуются на то, что были брошены эти два года. «Отель закрыли, нас уволили. Трудно было. Только один раз государство выплатило 5 тысяч рупий на человека», и всё» — жалуется сотрудник горного отеля, пока везет нас через семь часов плохой дороги обратно на побережье.

Сейчас туристы понемногу возвращаются, но у острова новая напасть — нет денег! Страна активно брала кредиты у Китая под инфраструктурные проекты, а сейчас для обслуживания кредитов не хватает валюты. Местные старательно клянчат доллары.

Перед самым Новым годом в стране закончился газ. Его просто не было, ни за какие деньги. Оказалось, что Шри-Ланка заказала корабль-газовоз где-то, но пришедшее судно не на что было разгрузить. Под газово-балонную логистику брали очередной кредит, уже в Индии.

В одном из домов хелпер пытается порадовать белых людей, и несет на стол сладкое: апельсиновый джем. Оказалось, что это арбузный джем с апельсиновым ароматизатором.

Пополам между шуткой и серьёзом прицениваемся к покупке земли и строительству виллы. Местные разговаривают об этом охотно, у каждого что-то есть, какие-то участки, наделы — которые некому продать из-за бессмысленной дороговизны и отсутствия денег. Стоит только завести разговор о земле, сразу начинается беготня, со звонками сыну, пересылками фотографий в «Вотсаппе», разговорами о доверии (оформить землю на иностранца непросто, и местные обычно воображают, что белый человек просто отдаст им деньги).

Два акра хорошей земли стоят достаточно, чтобы обучить сына в частной школе.

Традиционно останавливаюсь в Коггале, на озере. В озере живут крокодилы двух видов, и даже самый маленький из них без проблем способен сожрать человека (и доказывал свои умения на практике). Крокодилов натурально тысячи.

Самый крупный из двух видов, «солти», умеет выплывать в океан, мигрируя между озёрами и реками. За время моего пребывания крокодилов видели в океане неоднократно (один раз А. указали на крокодила сёрферы на споте). В один из дней выплывший крокодил убил человека, который просто купался в море.

Еще через пару дней я узнал, что в Коггале живут даже американские аллигаторы. Оказывается, на озере около двадцати лет назад был зоопарк, который из-за какого-то несчастного случая закрыли, а животных просто распустили. С тех пор в озере живёт три вида тварей.

В одном из домов познакомился с хелпером Кумарой. Кумара — настоящий буддист и нигилист. Вилла, за которой он присматривал, стояла пустой продолжительное время, так что Кумара просто бродил тут, подметал траву, курил марихуану и смотрел на звезды. Обнаружил на участке «пальму с рыбьими хвостами», из сока которой местные жители делают сладкий сироп китуль, выучился обращаться с ней по роликам с «Ютьюба». Научил меня собирать корицу и различать кокосы.

Кумара говорит: «Да мне всё равно, я просто живу. Люблю природу, хорошо тут. Я ведь тут вырос и живу, и умру тут. Мой отец держал коричную ферму, и я держу — но денег с этого не собрать, вот и хелпером подрабатываю. Вы бы знали, как мы тут жили раньше, до вас. Дорог не было, все эти дороги с байками и автобусами были просто тропинками в джунглях. У нас электричество-то появилось в 70-х годах. А сейчас как-то много всего и всех стало, тяжело».

Кумара спрашивает: «Хотите марихуану? Я знаю где достать хорошую, я просто у полиции возьму. Полиция сюда приезжает на виллу, пока никого нет, мои друзья. Мы вот тут на веранде арак пьём. Так что если полиция у кого изымет траву, я просто у них беру».

Кумара просит: «Слушай, а дай чуть денег? А я тебе налью коричного масла».

Кумара заявляет: «Мы всегда на Шри-Ланке едим коричневый рис, но сейчас денег нет, и едим белый. Я ем карри с рисом три раза в день. Мяса не ем. Но вы ешьте, мне всё равно».

Соскучился, но непонятно, хочу ли соскучиться еще сильнее.

Первый раз взял с собой в путешествие камеру большого формата — Linhof Master Teсhnika.

Камера с объективом, аксессуарами, кассетами, коробками листовой пленки, специальным рукавом для зарядки кассет, штативом и видоискателями занимает целиком довольно крупный фотографический рюкзак, так что я долго сомневался, но в итоге взял. И нисколько не пожалел.

Вообще говоря негативы формата 4×5 странно смотреть отсканированными — они созданы быть напечатанными на фотоувеличителе, только так они показывают свою силу. Но раз есть сканы, то почему бы не показать.

 

А

Аэропорт. Единственный аэропорт находится в столице, городе Коломбо. Он называется международным, но по уровню комфорта и размеру сопоставим с челябинским или тюменским. На прилете сразу после пограничным контролем будет зона дьюти-фри с холодильниками и кондиционерами — почему-то в самой стране это стоит дорого. Когда будете улетать, приготовьтесь просвечивать свой багаж минимум 3 раза: на входе, внутри и даже перед регистрацией на рейс. Все очень некомфортно, старайтесь проводить в аэропорту поменьше времени.

Ахангама. Очередной городишко на трассе в сторону Велигамы. Делать тут нечего.

Автобус. Настоящее чудовище, потенциальный убийца и король местного автомобильного движения. Автобусы несутся не снижая скорости, обычно перемещаясь по встречке и неистово гудят. Встретить их на дороге настолько неприятно, что вскоре вы начнете выбирать дороги, по которым они не ездят. Обогнать движущийся автобус — величайшее достижение любого водителя байка.

Арак. Местный крепкий алкогольный напиток, кокосовый виски. Если не пробовали, то начинать не стоит.

Б

Байк. Главное средство передвижения и символ свободы. Иностранцы берут байк в аренду в среднем за 1000 рупий (300 ₽) в сутки. На байке можно без труда наезжать до 100 км в сутки: на пляж, в кафе, и просто кататься по окрестностям. Без байка на Шри-Ланке жить скучно.

Бентота. Курортный городишка на полпути между Коломбо и Галле. Делать тут нечего, но А. уверяет что возле крупного отеля прямо на берегу — один из лучших пляжей на Шри-Ланке.

Бали. Испорченная богатыми москвичами индонезийская версия Шри-Ланки.

В

Велигама. Один из главных туристических городов, центр самодельного сёрфинга и сосредоточие кафе разной степени уютности. Обычно — конечная точка туристов на пути из Коломбо куда-то на юг. Из приятных мест стоит выделить кафе Soul Cafe и Ceylon Sliders. Ориентир Велигамы — огромный отель «Мариотт» прямо на пляже, куда белые люди с рупиями заезжают за чизкейком. В Велигаме также находится крупный рыбный рынок, а также место кормления ментов (обычно на выезде из города в сторону Галле).

Вилла. Место жительства для туристов. Виллы бывают простыми (местными) — с полами в плитке, небогатой мебелью, ощущением пустоты и забвения. Бывают виллы модернистские и какие еще угодно. Виллы сдаются целиком или покомнатно. Обычно при вилле всегда обитает плешивая собака и хелпер.

Г

Галле. Исторический город-форт, построенный когда-то голландскими колонизаторами. До сих пор не растерял туристической привлекательности. В Галле можно доехать на байке из Велигамы и Бентоты.

Горы. Находятся в центре города, возле древней столицы, города Канди. Достойны того, чтобы приехать сюда специально: ради относительной прохлады, фантастических видов, местной фауны, водопадов, плантаций чая. Доехать до гор можно на поезде из Коломбо, а можно на машине откуда угодно (правда, это дорого и долго).

Гекконы. Ящерицы, которые умеют ползать по потолку, гадят сверху в чемодан и противно посмеиваются.

Д

Дороги. Из Коломбо на юг в сторону Матары проложено скоростное шоссе, по которому из аэропорта можно домчать до серферского рая за 2-3 часа. Все остальные дороги — небольшие, почти что просёлочные, обычно — в 2 полосы. По главным из таких дорог несутся автобусы, по всем остальным комфортно ездить на байке и махать рукой местным школьникам. Особенно приятно ездить на байке по небольшим дорогам и тропинкам.

Деревни. За исключением столицы и пары крупных городов, вся Шри-Ланка — это большая деревня. Люди живут в небольших домах с парой небольших окон или вообще без них, торгуют разной ерудой в лавчонках, пасут скот, выращивают рис и особого внимания на туристов не обращают.

Денге. Лихорадка, которую получают через укус комара. Неприятное, но в целом не смертельное заболевание, симптомы которого похожи на грипп (плюс диарея). Чем крупнее город, тем выше шансы подхватить лихорадку Денге.

Ж

Железная дорога. В Шри-Ланке довольно неплохое железнодорожное сообщение, которое зародили еще британские колонизаторы (с тех времен остались вокзалы, и значительная часть оборудования). Поезда старые, гремучие, наполовину заполнены туристами. В поездах не закрываются двери, поэтому можно ехать, крепко высунувшись из вагона. Поездка на поезде из Коломбо в Канди по горным перевалам — одно из главных впечатлений от Шри-Ланки вообще.

К

Курд. Простокваша из буйволиного молока. Довольно вкусная штука, особенно с треаклом.

Канди. Старинная столица государства, которая находится в центре города, посреди гор. Здесь значительно больше исторических построек, от колонизаторов остался даже целый квартал домов в дублинском стиле. Правда, более одного дня в Канди делать нечего.

Коломбо. Самый большой город Шри-Ланки, возле которого находится аэропорт. В Коломбо есть многоэтажные гостиницы, кафе и клубы, храмы и мечети. Тут суетливо, работает «Убер», отсюда хочется поскорее сбежать. Типичный азиатский мегаполис в индийском стиле.

Л

Летучие мыши. Не удивляйтесь, даже если увидите летучую мышь размером с крупную кошку.

Леопард. К счастью, встретить его можно только в национальном парке что на востоке. Возле парка — самые дорогие палаточные лагеря в мире, для особенно богатых и экологичных туристов.

М

Мармит. Один из троицы колониальных товаров, которые только на Шри-Ланке и остались. Соленая приправа дрожжевого происхождения, которая по вкусу отдаленно напоминает густой соевый соус.

Мангуст. Рики-тики-тави из детских мультиков здесь живут массово, свободно и по социальному статусу ближе к крысам.

Менты. Местные полицейские отличаются характерной коричневой формой с портупеей. Кормятся туристами: останавливают парочки на байках и просят взятку. Взятка обычно не превышает 1000 рупий, но в районе Кабалана может повышаться до 5000 рупий. Взятку подают сразу вместе с правами, и едут дальше. Говорят, есть менты которые взяток не берут, но таких никто не видел. Некоторые пытаются удрать на ментов на байке, но удается это не всегда.

Матара. Крупный город на юго-востоке, конечная точка скоростной трассы из Коломбо. Делать тут нечего (но некоторым нравится).

Н

Наркотики. Некоторые едут на Шри-Ланку ради «хорошей дудки», но наркотиков тут толком нет (кроме паана). Одни продают травку из Амстердама и Сан-Франциско за 5000 рупий за грамм, другие (местные) торгуют дичком и самосадом. Во время нашего пребывания на острове задержали известного русского туриста, у которого с собой было — участь его незавидна.

Негомбо. Городок к югу от Коломбо. Известен своей христианской общиной и статуями Иисуса посреди пальм. Именно там в апреле 2019 года произошли крупные теракты с сотнями погибших.

П

Права. Для того чтобы гонять на байке по острову нужно международное водительское удостоверение или перевод обычных прав на ланкийский манер. Права переводят за несколько часов в Коломбо, и после их можно показывать в электронном виде прямо с телефона. Местные умельцы из Велигамы наладили выпуск отфотошопленных прав прямо на месте.

Паан. Местный психоделик растительного происхождения: орех арека, завернутый в листья бетеля. Многочисленные красные следы на дороге — от сплевывания паановых наркоманов. Таких господ можно также отличить по ярко-красным зубам и безумным глазам (но они не опасны).

Противомоскитная сетка. Способ защититься от падения гекконовых каках и избежать лихорадки Денге. Заниматься любовью в сетке неудобно.

Р

Рупии. Местная валюта. Чтобы прикинуть цену в рублях, нужно делать на три.

Роти. Ланкийские кокосовые олашки. Их умеет готовить на завтрак любой хелпер.

С

Сёрфинг. То, ради чего на остров едут самые подтянутые мужчины и самые смелые женщины. Все остальные ходят в десятки сёрфинг-школ: он местных прямо на пляже до специальных, в том числе русских. Сёрфинг похож на наркотики — тысячи людей старательно делают вид что им нравится.

Синхали. Титульная нация и официальный язык острова.

Собаки. Собаки при виллах обычно симпатичные и ухоженные. Собаки в деревнях выглядят печально — измученные лошаем доходяги.

Т

Тамилы. Шри-ланскийский прообраз кавказских народов в России — гордые, склонные к независимости и пытающие добиться ее с оружием в руках. Живут на севере и частично в центре. Многолетняя гражданская война за независимость тамилов закончилась только несколько лет назад.

Тук-тук. Трехколесный мотоцикл с кабиной, самый популярный транспорт на Шри-Ланке после байка. В основном выполняют роль такси, перевозя белые тела за сотни рупий, а местные — в несколько раз дешевле. Также в тук-туках возят любые грузы. Можно смело сказать что на них вся страна держится. Некоторые особенно смелые туристы водят тук-туки сами, что повергает местных в шок и почти гарантирует встречу с полицией. Тук-туки в роли такси назначают цену для белого человека на основе места, откуда он едет, внешнего вида и заметных невооруженным взглядом гаджетов. Цену нужно сразу сбивать в 2 раза.

Треакл. Еще один колониальный товар — сладкий сироп вроде кленового, но слегка газированный.

Ф

Фрукты. Их много, они вкусные. Можно и нужно есть в любых доступных количествах, тем более что больше толком есть нечего.

Х

Хелпер. Привратник, уборщик, повар и смотритель за виллой — и все в одном лице. Хороший хелпер повышает качество жизни на вилле в два раза. Обычно хелперы не особо парятся о приватности гостей, что не очень удобно для обнаженных фотосессий и купаний топлесс.

Хоппер. Местный блин из рисовой муки с завернутыми наверх краями. Внутрь можно положить поджаренное яйцо, острый кокосовый салатик или карри.

Ц

Цинк. Специальный несмываемый крем от солнца, который используют сёрферы. Выглядит как грим грустного клоуна. Люди с повышенной мускулинностью заменяют цинк усами и другой растительностью на лице.

Ч

Чай. Третий и главный колониальный товар (не зря Шри-Ланка называлась Цейлоном). Посмотреть как растет чай можно в Канди, купить его — практически везде. Самый лучший сувенир с острова.

Ш

Школьники. Местные школьники ходят в белой форме (которую им бесплатно выдает государство). Если у родителей водились рупии, то школьник заканчивает частную школу — там форму не выдают, но зато учат по-английски. Почти любой ланкиец с хорошим английским форму не носил.

Я

Яффна. Столица тамилов, крупный город на севере острова. Там все другое: люди, архитектура, природа, даже топонимы (например, Порт Педро). Но из-за бедности, последствий войны, удаленности и отсутствия инфраструктуры вроде отелей туда мало кто ездит.

⌘ ⌘ ⌘

Все фотографии в посте сделаны на Contax G2 в непростых оптических и психологических условиях. Часть пленки — просроченная (что видно).

Более связный рассказ имеется о предыдущем путешествии. Еще немного фотографий покажу отдельным постом.

Нужно признать что с Венецией у меня как-то сразу не сложилось. Первый раз я оказался в городе-на-воде много лет назад, во время первого (и самого большого) путешествия по Европе. Я уже мало что помню о той поездке, помню только что город не произвел на меня никакого впечатления.

Тесный, пахнущий солью и водорослями, перегруженный туристами и мигрантами. Помню, что остановились мы в материковом городе-сателлите Венеции, Местре. Жили в снятой на «Эйр-би-н-би» комнате в большой квартире, в которой кроме нас жила типичная итальянская матрона с сыном и двумя собаками, которых попеременно тошнило. А. пролистала какой-то двухтомник-исследование современной Венеции, в которой рассказывалось что дома в городе скупают китайцы, местные преступные кланы используют его для перемещения нелегальных мигрантов, ну и про наводнения немного. Спустя сутки мы уехали.

А спустя несколько лет приехали снова. С тех пор если я и научился чему-то, то ехать в путешествие с целью. В этот раз целью было посетить венецианское Биеннале современного искусства.

Биеннале идет весь год, но мы поехали под закрытие — предполагали, что дожди и осень выгонят из города многочисленных туристов. Ездил же Бродский в Венецию зимой, и ничего!

Сняли комнату в историческом отеле, что выходит окнами на Гранд-канал. Правда, окна нашего номера выходили на задний двор, в котором росла худая липа и в окне дома напротив было видно, как мигрант что-то бесконечно жарит, распространяя запах подсолнечного масла.

Пыльные портьеры, косые и скрипучие полы, узкие лестницы и интерьеры, в которых снимать или итальянское порно, или историческую драму в трех частях.

За три дня в городе нашли классный натуральный винный бар, VinoVero — из него и не вылезали вечерами. Сидели на набережной и наблюдали, как в бар приплывают компании местной молодежи, распространяя запах марихуаны и бензина лодочных моторов.

Обратно идешь и не понимаешь: не то ты качаешься, не то весь остров под тобой. Если Венеция похожа на рыбу, то мы каждый вечер спускались с рыбьей спины в мягкое подбрюшье, чтобы перевалить через парочку крутых мостов и упасть на гостиничную кровать с двумя наборами подушек. Наверное, никогда не научусь выбирать между ними.

Попробовал также энесис магнус, или «бритвенных моллюсков», местный венецианский специалитет. Тарелка, полная оливкового масла пополам с морской водой и песком, в которой лежат мидии, по форме напоминающие длинные накладные ногти. Вкус вполне соответствует ожиданиям. Ожиданий особых не было.

Венеция — это город, обращенный лицом к воде, город, в котором домам даруют фасады. Они превращаются из базовой архитектурной формы в сообщение миру, гласное и негласное.

Иногда видно как дворец, палаццо, отражен симметрично относительно вертикальной оси: просто два брата, сформировав две фамилиа, разделили дворец на двоих. Иногда видно как из большого первого этажа, в котором традиционно размещался склад для товаров, сделали два, и верхий, маленький, для клерков, назвали мезонином.

Не город, а огромное приложение к архитектурному справочнику. Город знати, ла читта нобла, построенный богатыми в нуждающейся среде.

Обычно в качестве литературного референса к Венеции вспоминают или роман Манна (который из-за педо и гомоэротичности вот-вот запретят, и слава богу).

Другая, куда более популярная метафора — «Набережная неисцелимых» Бродского, которую читал каждый уважающий себя венецианец. На мой взгляд, «Набережная» — это настолько высокопарная графомания, что по ярко выраженная любовь к повести может служить отличной лакмусовой бумажкой литературных вкусов человека.

Мне чрезвычайно понравилась третья метафора, почти неизвестная (спасибо Е.Э. за рекомендацию) — это «Из Венеции» Валерия Дымшица. Тоненькую книжицу прочитал за раз, постоянно улыбаясь наблюдениям и находкам языка, и даже чуть-чуть открыл для себя этот город по-новому. Остается только позавидовать наблюдательности и художественному вкусу автора.

Впрочем, Бродский не зря похоронен в Венеции — у него есть отличные стихотворные циклы, порожденные впечатлениями от невозможного города.

Вот три отрывка навскидку:

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир — всю синеву! — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

⌘ ⌘ ⌘

Уставшее от собственных причуд
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодком в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что смог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.

⌘ ⌘ ⌘

Так меркнут люстры в опере; так на убыль
к ночи идут в объеме медузами купола.
Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
и площадь — как камбала.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских
взбитых причесок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг
уличных фонарей.

Удивительное дело — мы ехали на Биеннале, но оно разочаровало с первого дня. Я бы даже не сказал что особенно удивлен, мне познание искусства (и вина) дается только отрывочными порциями, иначе легко потерять голову и чувствительность. Спустя час брожения по павильонам сознание забивается, метафоры не считываются.

Впрочем, в любом музее кроме самих предметов искусства не менее интересно рассматривать людей, а также то как вторые сами рассматривают первое.

Второй раз за последние несколько недель каждый день пил эспрессо. Наверное, если вливать в себя любой концентрированный напиток, то можно так взбодриться. Например, морскую воду. Или серу.

На второй раз Венеция не оставила чувства «Вау», но по крайней мере подсказала, как добиться его в следующие приезды. Нужно относиться к городу не как к набору открыток, а как к сундуку с дедушкиными раритетами.

Сюда стоит ехать ради искусства, и изучать его с вниманием и усердием. Сюда стоит ехать чтобы немного пострадать от мороза, питаться «Беллини» и Брунеллески, сидеть с книгой и чиабаттой. До встречи, Венеция!

Генуя — удивительное место. Название такого города все слышали, но только в каком-то отвлеченно-историческом смысле, в контексте неких генуэзцев. Сам город определенно находится в тени других известных итальянских городов: Венеции, Флоренции, Рима. И даже Милана, от которого до Генуи нетрудно добраться на поезде за полтора часа.

За несколько дней в Генуе мне удалось убедиться в том, что это один из самых интересных и самобытных городов в Италии, где мне довелось побывать.

Самолет из Берлина в Милан летит чуть больше часа, словно летишь из Москвы в Санкт-Петербург. Последнюю треть пути самолет пролетает над горами итальянской части Швейцарии, активно снижаясь.

Лайнер немного трясет и все кажется, словно сейчас зацепим какую-то вершину. Удивительно как люди смогли ужиться там, между скал, да еще и построить одно из самых успешных и желанных государств в мире. Время от времени внизу мелькает блестящий алюминиевый бок самолета.

Если спросят, что самое главное и самое удивительное в Генуе — то это, безусловно, дворцы.

За время исторического величия города-порта в нем построили более 100 роскошных дворцов, палаццо. Как и в Венеции, предпринимательство в Генуе было не результатом работы компаний, а семейным делом. Семьи богатели, и строили себе дома, кто на что способен. Строительство и украшение палаццо стали для богатых генуэзцев чем-то вроде спорта. Или главного дела в жизни.

Многие палаццо с веками стали музеями, другие — офисами банков и богатых итальянских компаний, часть осталась в частной собственности: в шикарных дворцах живут потомки старинных династий или просто состоятельные люди. Представьте что в Москве парк «Музеон», дом Пашкова напротив Кремля, да и сам Кремль — это частная собственность.

После того как Генуя начала развивать дипломатические отношения с другими городами и странами, в город начали прибывать делегации и купцы. По поручению руководителя-дожа гостей начали размещать в палаццо знатных семей. Так появился средневековый «Эйрбиэнби» и родилась одна из самых удивительных традиций, что я встречал.

2 раза в год большинство генуэзских палаццо открывают свои двери для всех желающих. Если учесть что внутри веками сохранялась и приумножалась исторические интерьеры, то экскурсии оказываются удивительными. Ради того в город съезжаются тысячи туристов, заполняя собой все свободные номера в отелях.

Некоторые частные палаццо остаются закрытыми, но в честь такого дня в них открывают окна раз в 4 года — и на улицах собираются люди, чтобы посмотреть на шикарные фрески на потолках. Ну а часть палаццо остается закрытыми всегда, и попасть внутрь — большая редкость.

Одна русскоязычная генуэзска рассказала, что ей по знакомству удалось побывать в одном из частных палаццо. Семья сохранила дворец в собственности даже не смотря на то, что в 1950-е годы государство большим налогами буквально выдавливала палаццо из частной собственности в государственную.

Семья постоянно живет на Сицилии, но регулярно приезжает во дворец как на дачу. Они сидят в огромных расписных залах и смотрят телевизор.

Генуя — весьма «перепадчивый» город. Где еще можно увидеть как местные жители заходят домой по мосту прямо на -атый этаж, а то и сразу на крышу.

На заднем фоне виднеется уродливое здание театра, похожее на огромный холодильник для пива. Старый театр разбомбили в войну, а плотная историческая застройка не позволила перестроить его во что-то, достойное разросшегося города. Так Генуя получила второе урбанистическое проклятие, после дурацкой эстакады прямо над набережной.

Не город, а огромный архитектурный музей под открытым небом. Средневековье, ренессанс, барокко, рококо, модернизм, все смешалось и переплелось.

Генуя — это родина Колумба. Местные жители с гордостью показывают остатки дома, который построили на месте дома, в котором он родился. Впрочем, гроб первооткрывателя Америки хранится в Севилье, так и не преданный земле. Согласно завещанию, могила Колумба поднята над поверхностью и покоится на плечах четырех статуй. Ну да ладно, какая вообще разница — если на месте твоего рождения растут оливки самого вкусного в мире сорта, таджаско.

За время чрезвычайного расцвета Генуэзской республики местные семьи активно вкладывали в современное религиозное искусство. В подвале Кафедрального собора Сан-Лоренцо хранится настоящий флэш рояль из христианских артефактов: от чаши Святого Грааля до волос Богородицы, шипа из тернового венца и прочих вещей, за которыми в других местах выстраивается огромная очередь. Я же осматривал эти сокровища практически в полном одиночестве.

Впрочем, чем удивишь генуэзцев, у которых в довольно небольшом соборе на одной стене висит картина Рубенса, а из другой торчит неразорвавшаяся авиабомба.

В соборе впервые увидел два настоящих чуда, которые раньше знал только в кино: подсвечник с монетоприемником, который зажигает лампочку в виде настоящей свечи, и кабинки для исповедальни — гибрид телефонной будки с кабинетом для психотерапевтических сеансов.

Если хочешь чтобы итальянец сказал «Ничего себе» и «Вау», заявите что обожаете Фабрицио Дандреа. Не спрашивайте.

Другой известный генуэзец — Никколо Паганини. Современники отмечали чрезвычайную его экономность, которую бы мы назвали скупостью. Паганини предпочитал выступать соло, ведь так не придется платить музыкантам в оркестре (мы знаем все это из-за традиционной привычки жителей республики хранить все финансовые книги).

Его музыка считалась слишком чувственной и даже развратной, дьявольской, так что после смерти Паганини не хоронили по христианскому обычаю еще 36 лет.

Два дня из четырех лил дождь, который затапливает все, заливается во все рукава и воротники. В Генуе в целом круглый год природа поддерживает комфортную для человеческого тела температуру, но иногда может и затапливать.

Спустя неделю после того как я уехал, даже объявили что-то вроде маленького местного бедствия. Местные с восторгом рассказывали, что пару лет назад разыгравшийся шторм унес в море яхту сына Берлускони. Но я искупался — вода с вином в этом городе примерно одной и той же температуры.

Говорят, что когда сушишь белье на веревке в приморском городе, то оно пахнет по-особенному. Но я не проверял.

Обожаю итальянскую архитектурную традицию трамплёр — рисовать на стенах не только несуществующие окна, но и несуществующую перспективу. Трехмерная реальность шестнадцатого века. Вся моя жизнь — это сплошной трамплёр.

Ну а пока приморский город дарит свои маленькие радости. Посмотрев на фашистское искусство 30-х годов (которое здесь аккуратно называют рационалистическим), в приморской забегаловке можно взять в руку кулек свежезажаренных во фритюре морских гадов. В другую руку полагается взять бокал белого вина. Осьминоги здесь как семечки, а вино — как вода.

Святой Лаврентий, которого вороги казнили, поджарив на решётке, стоит с этой решеткой у главных городских достопримечательностей, словно апостол Варфоломей, что накинул собственную кожу на себя на манер туники.

Что жизнь, что смерть — все одно в городе, который стоит тут веками и никуда особо не собирается.

Хоть жители Генуи — прежде всего генуэзцы, и только после итальянцы, «сапожные» традиции тут в чести: пицца, грассини, печенье со сладким вином Мускато де Пантеллерия, песто — и, конечно, кофе. Итальянцы обладают забавной особенностью из всего делать традицию. Я весьма прохладно отношусь к «настоящему итальянскому кофе», но в Генуе каждый день выпивал пару эспрессо. Просто потому что иначе нельзя.

Крепко сохранил и использую традицию скарпетто, которую, не зная названия, применял с детства. «Башмачок» в переводе с итальянского — это когда ты кусочком хлеба подчищаешь остатки вкусного блюда на тарелке. Потому что иначе нельзя.

Город-порт, зажатый между отвесными холмами и зарослями пиний с одной стороны, и морским портом с элитными яхтами и свежими осьминогами на завтра — с другой. Сюда безусловно хочется вернуться.

Поснимал немного Москвы в августе 2019 года. Снимал на ультракомпактную камеру Rollei 35S (писал о ней в отдельном посте) на кинопленку Kodak Vision 250D.

И бонусом — немного фотографий Москвы и Череповца на Rolleiflex 2.8F. Плёнка — Fuji Acros Neopan 100, Kodak Ektar, Ilford HP5.