После того, как началась война, к нам в гости приехал наш друг Толик из Киева — мы прожили с ними несколько классных месяцев. После Толик нашел свой собственный дом и переехал — и в честь этого мы с ним сели в машину и отправились в большое автопутешествие, проехав всю Европу по кругу. А спустя год, когда Толик нашел новую страну и собирался переехать в США, мы повторили поездку, но малым кругом: в Италию и обратно.

За два месяца в дороге я в сумме отснял полсотни катушек плёнки и снял любительский 16-мм кинофильм. До фильма еще дойдут руки, а фотографии показать — самое время.

На самом деле я не знаю, почему до этого поста прошли руки почти ровно два года после первого путешествия, и почти год — со второго. Надо признать, что я в общем охладел к «путешественным» постам в блоге. Может быть, так случается с каждым человеком, который уже порядком поездил? А может блоги отмирают, и куда приятнее рассказывать о том, где был и что видел, в социальных сетях? Я не знаю.

Особенно обидно, что не делал заметки во время путешествий. Тысячи наблюдений, впечатлений, обрывков разговоров и откровений про самого себя и мир вокруг пропали без следов и навсегда. А может, никуда и не пропали, я не знаю. Может быть, дать воспоминаниям отстояться — это хорошая практика и способ очистить их (и себя) от наносного.

В Португалии, в Эрисейре — идеальная летняя погода в Европе, чем-то похожа на отличный летний день в Вологодской области: тепло, но не жарко. И сосны вокруг. И много-много очень сильного океана.

Женщина на фотографии ниже запечатлена во время урока сёрфинга. Спустя несколько секунд после того, как я сделал эту фотографию, её пришлось спасать — океан размотал её в пене, разбил доску о камни, а её саму, обессилившую и в слезах, за руки вытащили на берег неравнодушные люди. Прямо с места, где океан казался ей по колено.

Перемещение на дальние расстояния поездом или самолётом не помогают почувствовать пространство. А на машине — совсем другое дело. Я буквально просидел и просмотрел все тысячи километров вокруг себя. Оказывается, мир вокруг довольно большой, довольно пустой. Оказывается, даже по пути из скучной точки А в не менее скучную точку В оказывается множество мест, в которых хочется остановиться: на час или на год.

За поездку не раз гулял среди сгоревшего леса разного срока давности. Природа, конечно, быстро зализывает собственные проплешины: сперва они покрываются травой, а после в траве и кустах скрываются обугленные остовы деревьев и кусты, которые от температуры сгибаются дугой — никогда такого не видел. Только повсюду пахнет палёным — запах, кажется, уходит самым последним.

Трудно представить, что можно жить вот так в португальской Эрисейре, смотря на океан — за которым на тысячи километров вообще ничего нет до Нью-Йорка.

В Порту я оставил своё спокойное дыхание. Ну, город как город, конечно, но перепады высот утомили. Впрочем, я всё прощу за устрицы и паштельки за евро штука. Я старался тянуться за Т. и его здоровым питанием, поэтому в поездке редко употреблял не только алкоголь, но даже сахар. Съесть посыпанную пудрой паштельку в Порту в полночь спустя две недели глюкозной аскезы — незабываемое чувство. Казалось даже, что вместо пудры паштелька была посыпана перуанским кокаином.

Очень понравилось путешествовать по Испании. Оказалось, что она такая большая и разнообразная. Страна оливковых деревьев, красной почвы, вымерших от жары городков и красивых стариков. Хочу совершить когда-нибудь второе кругоиспанское путешествие.

За время путешествия я стал экспертом по диванам — поспал, наверное, на паре десятков. Просто когда ездите вдвоём (и вы — не пара геев), то одному приходится спать на диване в гостиной. Квартиры или дома с двумя спальнями казались ненужной роскошью, а кровать обычно отходила водителю — ему важно отдохнуть. Я не вожу, так что я сплю на диване. Не всегда удобно, но зато хорошие вечерние мысли и ночные сны. Утренних снов выдавалось мало.

В Альпах, конечно, хочется так и остаться (в хорошем смысле, конечно). Но от Альп (что во Франции, что в Швейцарии) ощущение какого-то замершего времени. Словно всё тут — ненастоящее, тут и так жить нельзя. Но на самом деле вот что уж точно переживёт любую, даже самую синюю изоленту.

В туристических местах и городах находиться всё труднее. Чем больше любишь людей, тем сложнее находится посреди их множества, еще и страдающего от скуки. Красивые дома не радуют, любоваться ими хочется только в одиночестве. С опытом туризм полностью сбросил свою шкуру, быть его частью уже совсем неинтересно.

Париж — это город красивых женщин, которые не носят верха (и смотрят в глаза), а также город продавцов книг, владельцемв маленьких кудрявых собак, автоматов в метро с безумным интерфейсом, суетливых полицейских, огромных пригородов, неторопливых обедов, мотороллеров с пыльной попоной, луи виттона, мусора и пустых автобусных остановок.

Видели, как женщина попала в неприятную аварию. Кровь. Человек подошел к пострадавшей и кричит: «Чего вы смотрите. Вы врачи? Нет? Вот и идите дальше».

Во время поездки в Баварии впервые искупался в проруби, а после спокойно дошёл пешком по снегу в юрту. Думал, что умру на следующеий день, но случилось только менее страшное — я оставил в юрте свои плавки. Были моими любимыми…

Было довольно сложно не потерять чувствительность. Когда каждый день вокруг — новое, то всё словно перестаёт быть новым. Словно кто-то постоянно обновляет вокруг главную страницу. В какой-то момент дороги, города и языки размываются в бесконечную ленту инстаграмма. Еще предстоит найти способ стабильно жить и радоваться каждому дню в таких длинных поездках. Но я всё равно ни о чём не жалею.

Путешествуя на машине, ощущаешь мир большим, живым, кипучим. Мы, люди, покрыли планету паутиной нашей деятельности, все поделили и освоили. И теперь сидим в этом мире, красивая старея и ища смысл жизни.

В Бордо попали в сильную жару — было выше 42°, я никогда не бывал в таком жарком климате. Мы ехали на машине по полям и виноградникам, а я сидел под кондиционером в своей чёрной водолазке и думал: «Что будет, если машина просто сломается? Мы тогда однозначно погибнем. По крайней мере, я».

Впервые прямо полюбил океан. Нигде раньше не встречал такой силы, в Шри-Ланке, Таиланде и Японии он слово лежит на дне под седитативными веществами. А португальский океан с радостью слижет плоть с костей, если ему дать волю. Сёрфинг в Эрисейре измучил меня так, что весь следующий день я просто пролежал в палатке. Казалось, даже соль въелась в губы, я натурально ощущал её несколько дней после.

В путешествии особенно ценишь минуты контролируемых приключений или элемент неожиданности. К примеру, было странно приехать в захудалый испанский городишко посреди пустыни — и обнаружить, что все жители и все посетители единственного кафе-паба — это британцы. Что они делают тут? А что тут делаем мы? К счастью, таких приключений и впечатлений были десятки и сотни. К несчастью, я вряд ли вспомню или расскажу, разве что только случайно.

Мир большой, а я — маленький. Приятно было пройти на круглых резиновых ногах важную его часть, много удивляться и немало повзрослеть.

Секрет простой — посмотрите фильм Орсона Уэллса «Гражданин Кейн». Почаще ставьте фильм на паузу, и размышляйте.

Как можно показать динамичность сцены даже в статичном кадре?

Как расположены фигуры людей, как они взаимодействуют? Как позой, положением в кадре передать не просто настроение, но и характер героев, а также их взаимоотношение друг с другом?

Как добиться усиления нужного эффекта?

Как объединять и противопоставлять людей друг другу?

Как показать в кадре страсть? А трагичность?

Почему иногда камера поднимается и опускается, как мы ощущаем смену этих положений?

Вопросов будет много, а ответом лучше сделать действие. Замечайте паттерны и подходы, тренируйте оптику. А после пытайтесь повторить их на снимках, буквально воссоздавайте сцены из фильма.

Занятие «пре-визуализацией», как это советовал знаменитый Ансель Адамс — это путь к тому, чтобы сделать свою черно-белую фотографию не просто симпатичной или даже красивой, а… загадочной. Люди будут смотреть на снимки и говорить: «Прямо не фотография, а стоп-кадр из фильма».  Вы в такие моменты пожалуйста улыбайтесь и вспоминайте обо мне (я обещаю не икать).

Про цветную фотографию поговорим позже.

В четвертый раз едешь уже как к себе домой. Порой чувствуешь себя, как Урсула Игуаран из «Ста лет одиночества» — когда постепенно слепнешь, но понятность окружающего мира позволяет нивелировать это, и разрешает жить как раньше.

Тут всё свое. Свой знакомый Дилан, который подгонит машину и даст байк. Друзья, которые тут регулярно бывают. Сёрф-тренер и «волновой компаньон» А. Места и люди, знакомые блюда в кафе, топонимы. Словно запускаешь любимую, прохоженную до дыр компьютерную игру. Но это, конечно, не игра.

В Коломбо пристал тип. Я обычно с удовольствием общаюсь с прохожими. Случайные собеседники на улицах, как и таксисты, при должном уважении (и крупице осторожности) могут рассказать много интересного.

«Я на стройке работаю. Вообще нас, шри-ланкицев, всегда с удовольствием берут в Саудовскую Аравию, Катар и другие страны — всякие там объекты возводить. Но я не дурак туда ехать, опасно очень. Я тут работаю. Я вообще тамил. Мы тут вели освободительную войну, но проиграли. Много наших уехало, в Великобританию, Канаду. Копим силы, так сказать. Себя обижать не позволим. Ты хороший человек. Я за тебя поставлю ароматическую палочку у статуи Будды. Поставлю три. Одну за тебя, вторую — за твою жену. А третью поставлю так, ты сам пожелай хорошенько, что надо, и сбудется».

Я пожелал изо всех сил.

Кажется, что все ланкийцы едят курд — что-то вроде простокваши из буйволиного молока. В деревне просто говоришь: «Милк!», и сразу несут курд. Ферментируется он просто на улице, в характерных глиняных плошках. Кажется, плошки эти — одноразовые. Видел не раз, как из пустых глиняных ёмкостей строят то забор, то сарай.

Эта поездка была посвящена Джеффри Баве — знаменитому шри-ланкийскому архитектору, создателю «тропического модернизма». Он много строил на острове: виллы, гостиницы, даже здание Парламента страны. За три недели путешествий мы охватили значимую часть его архитектурного наследия.

Только прилетев на остров, сняли этаж в его доме-музее. Место, которое застыло во времени после смерти Бавы в 2003 году. В гараже стоит его машина и маленькое инвалидное кресло на электрическом ходу — архитектор ездил на нём после того, как его врезал инсульт. В нашей гостевой комнате сохранился даже виниловый проигрыватель Бавы, правда, густо изъеденный ржавчиной. Некоторые вещи не сохраняются в тропическом климате, что ты ни делай.

В любой не-западной стране таксист — лучший друг. В Шри-Ланке тук-тукер вполне исполняет эту роль (хотя симпатичным девушкам стоит быть осторожнее).

Один из тук-тукеров, увидев мою камеру на шее, повёз по деревне и требовал сфотографировать всех своих родственников, а после — и случайных знакомых. Так я узнал, что у него три сестры, что у него еще жив дядя. Что дом по соседству засквотило полдюжины парней, что играют в рок-группе. В иных местах люди запрещают себя снимать, искренне считая, что фотограф крадёт душу. Но тут разрешают с удовольствием. Потому что настоящую душу невозможно украсть, можно лишь подарить, потерять или проиграть в карты.

Тук-тукер спрашивает: «Ты был на сафари? Видел крокодила?» Показываю разведенным руками, какого примерно крокодила я видел на сафари. После он везёт меня к дому родственника, мы идём на задний двор (просит идти тише). Там на выселках, где в российской деревне обычно стоит забор и начинается лес, тут начинается жидкое болото. И прямо возле этого болота в воде лежит крокодилище размером с меня. «Вот!» — радостно показывает тук-тукер.

Пластиковое кресло «моноблок» изготавливается в одну операцию из цельного куска пластика. Не зря его называют «объектом дизайна без контекста» — по фотографии не угадаешь, в какой вообще стране сделан снимок.

По следам Бавы едем в Кандаламу — отель, невероятно точно встроенный в окружающее пространство, с большим уважением и эстетикой. Первое, что видим, заселившись: мама-обезъяна кормит обезъяномладенца грудью, сидя на балконе нашего номера.

Остановившись на ночь, облазали его весь. Невероятное место, обязательное к посещению. Звездолёт, вросший в землю. Место, куда приезжают ланкийцы, не говорящие на синхали (судя по идеальному английскому, живут они в Лондоне, Сиднее или Далласе). В нём есть что-то от детского лагеря, что-то — от Кинговского «Оверлука».

Поселились в пути на вилле пожилого грузного мужчины, который приехал на Шри-Ланку из Великобритании. Всё обставлено в лучшем стиле и просто перегружено искусством и книгами (хозяин виллы даже издал бумажный путеводитель по картинам, которые висят в особняке). По особняку бегают его той-терьеры, облаивая хелперов и роняя сухопутных пиявок.

Прыгаю по книжным корешкам, нахожу полное собрание сочинений Оскара Уальда, известное также как Intentions. Внутри, на развороте, надпись: «Джордж, спасибо за время, проведённое в Оксфорде и спасибо за то, что позволил быть с тобой всё это время».

В книге есть Уальда, в котором он осуждает содержание детей в тюрьме. Пишет, что в Британии детей сажают в тюрьму на хлеб и воду, даже если им нет четырнадцати. Пишет, насколько это жестоко — ребёнок даже не понимает концепта общественного наказания. Он не понимает, почему он украл у одного человека, а в тюрьме держат его другие люди. Пишет, что охранника уволили после того, как он подарил ребенку за решеткой кусочек печенья.

«Сантани» — лучший отель на Шри-Ланке эва. Самая лучшая еда, которой можно дать «Биба-гурмана», каждый день разное на завтрак, обед и ужин. Самый вкусный китуль. Спокойно и тихо, из дюжины домиков открывается невероятный вид на долину, достойный лучших кислотных трипов.

Идет дождь. Инструктор йоги скучает на открытой площадки в ожидании немногих туристов. Я нежусь в горячем источнике с видами. Место, где можно отлично отдохнуть и расслабиться, особенно если играть по правилам.

Но в комнате-домике за 500 долларов в сутки нет двери в туалет. Незабываемое впечатление, когда в роскошном отеле ты просишь любимого или любимую подождать на балконе пару минут.

Пытались уехать из Канди в Коломбо на поезде, вспоминая удивительный опыт одного из первых разов на Шри-Ланке — ничего не вышло. Когда идёт дождь, петляющий по горам поезд останавливается из-за опасности оползней, и накапливает опоздание. Устав ждать, поехали на такси.

У водителя был специальный блокнотик, где было написано на разных языках о нём, в том числе по-японски. Сказал ему по-японски пару фраз, он вполне осмысленно ответил. Разговорились. Оказывается, водитель занимался в школе карате, и после некоторых успехов побывал в Японии, где его посвятил в очередной дан какой-то известный местный мастер этого дела (фотография посвящения была мне немедленно продемонстирована).

Галле, конечно, удивительное место. Жили в «Принтерс», одном из лучших отелей в старом голландском форте. Совладелец отеля выглядел так, что даже берлинские хипстеры признали бы за ним фору (одна квадратная оправа очков чего стоит). В «Принтерс» пытаются играть в высокую кухню, но проигрывают с разгромным счётом.

Наш хороший знакомый А. предлагал нам лобстеров по 18 тысяч рупий в районе Велигамы (при этом без безумного навара для себя, я проверял). А в паре сотен километров западнее, возле огромного национального парка, местные ловцы лобстеров предлагают тварин по 2 тысяч рупий, свежевыловленных. Гид говорит, что два лобстера — это весь их навар за день на двоих. А в дни, когда океан неспокойный, и того нет.

Отобрал у А. маску для скноркелинга и вживую наблюдал морских ежей. Интересно, кто вообще придумал впервые попробовать чёрную тварину, ощетинившуюся колючками?

Впервые в жизни видел слона. Точнее, в один день видел восемь слонов, а во второй — двадцать два (то есть практически всех слонов, что живут в небольшом национальном парке). И один из слонов едва не напал на джип, спаслись только ловкостью и смелостью гида. Гид говорит, что бывает такое с ним примерно раз в год, а водит экскурсии он уже двадцать лет. Бывает, что слон мнёт машину, благо хоть обходится без увечий.

В момент нападения я просто оцепенел, реакция «замри» в чистом виде. А А. принялась бессознательно надевать кроссовки.

В этом холме и под этой старой вазой похоронен Джеффри Бава. На его могиле жарит солнце и ползают здоровенные и кусачие муравьи. Джеффри умер, но красота осталось. На том стоим и стоять будем.

Снято на Leica R9 (Summicron 50 1:2 ROM) на киноплёнку Kodak Vision 250D. Проявлено по процессу ECN-2 и отсканировано на Apollon 14K в Silbersalz.

На границе ожидал, что спросят про Абхазию, и я не смогу соврать. Но симпатичная молодая пограничница только с интересом листала мои японские визы, после сделала печатью «хыть-хыть» и сказала: «Гамарджоба! Добро пожаловать в Грузию!».

И спустя 10 минут в такси водитель уже рассказывал мне, какой огромный куст марихуаны он вырастил дома.

Тбилиси обладает с легкостью определяемым на глаз вайбом Санкт-Петербурга (в смысле его разваленности). Разбросанные по городу районы старой застройки, с покосившимися зданиями, в которой урони бокал — и он смело откатится в угол кровати. Снимая квартиру в одном из старых домов с остатками былой роскоши и лепниной в подъезде (к которой наспех прибита гвоздиком лампочка), я вышел с ноутбуком на балкон. Подул ветер, и мои волосы, а также ноутбук наполнились мелкими частичками фасада, которые просто сдувает со стен. Кажется, что стоит пойти сильному дождю, и всё эти милые руины просто смоет.

Впрочем, кого я обманываю. Стояли, стоят и стоять будут.

Природа в Грузии просто потрясающая — горы не хуже швейцарских. А вот дороги — прямо российские, из глубинки.

В перестроенном из старого санатория отеле Rooms в Казбеги — правильный хипстерский вайб, бассейн с видом на гору, и множество россиян в элитных одеждах. Многие старательно говорят с персоналом по-русски, хотя их понимает дай бог каждый третий. На завтрак крутят сырники, на ужин льют оранжевое вино.

Граница между Россией и Грузией проходит аккуратно по вершине Казбека. Это было самое близкое приближение к Родине за 3 года отсутствия в ней.

Дворец торжественных обрядов в Тбилиси, построенный по проекту архитекторов Орбеладзе и Джорбенадзе — мощный пик бруталистического наслаждения, который посрамил бы самого Ле Корбюзье. Закрытый и заброшенный, он даётся на фотографии только издалека. В 2002 году его выкупил местный олигарх Бадри Патаркацишвили, и перестроил в свой дом. Здесь же его и похоронили в 2008 году (он умер по неизвестной до сих пор причине).

Во времена Пушкина путь из Владикавказа в Тбилиси занимал 37 дней, сегодня можно доехать часов за 7-8, по знаменитой Военно-грузинской дороге. Виды, конечно, фантастические. Дорога пульсирует между горами словно единственная вена, соединяющая два органа.

Вдоль дороги располагаются тоннели — их используют зимой, когда в перевалах наваливает слишком много снега, и его не успевают чистить. Тогда в узком и тёмном тоннеле ползут грузовики и легковушки, затирая бортами бетонные своды. А тоннели ниже по дороге уже брошены — водитель Дима говорит, что снега тут уже не бывает.

Грузины много курят и ругают власть. Вообще было непросто найти человека, который хоть чем-то доволен, хотя все собеседники при этом выглядели довольно счастливыми людьми.

В Тбилиси за 30 минут можно обойти три натуральных винных бара. Из последнего можно уехать домой на «Тесле». Водитель с удовольствием показывает на проспекте Руставели, как бодро умеет разгоняться электромобиль.

Схватил с собой в поездку странную просроченную плёнку, а она расползлась вся в цветах.

В Тбилиси — очень много русскоязычных людей, на слух значительно больше, чем в Берлине (где русский знают около 10% населения). Иногда в кафе видел странное: грузины говорили друг с другом по-русски, коверкая слова и страдая от недостаточного словарного запаса, общаясь с официантом при этом по-грузински. Может, тренируются?

В городе даже появились русские бары, где льют и пьют исключительно представители бежавшей интеллигенции. При этом бары эти тоже делятся, бывая «левыми» и «правыми».

Иногда оказываешься в фильме Йосселиани, иногда — в фильме Балабанова.

Спать с открытыми окнами невозможно (даже если они выходят во двор). Всё равно все будут ходить, ездить, громко ругаться, бить посуду и лица прямо под окном. Город жужжит, словно огромный улей: стоит в пробках, мигает окнами.

Повсюду флаги Евросоюза (их больше, чем в самом Евросоюзе). Флаги НАТО я впервые увидел только здесь. При этом Грузия не то что не входит в ЕС или НАТО, но даже и близко не стоит к вступлению. Занятное проявление геральдического карго-культа.

По дороге из аэропорта в город мелькают невероятные архитектурные… штуки? Кофейная фабрика Георгия Кхмаладзе, а напротив — здание партии «Единое национальное движение», два прямо шедевра, достойные стоять в Лондоне или Гамбурге. А спустя минуту уже прямо узбекского уровня махалли, пятиэтажки с разваленными балконами, на которых люди жарят шашлыки.

Страна очень бедная, но бедность свою носит с гордостью, как небогатый пожилой мужчина носит свой потёртый пиджак.

 

Побывал в двух местах по следам парфёновского фильма про грузинское виноделие (но не специально, так само вышло). Был в мастерской, где производят глиняные кувшины квеври. Мастер угостил своим оранжевым вином и чачей, а после предложил купить любой кувшин: «За две тысячи любой отдам!». Очень удивился, узнав, что мастер растапливает огонь в гигантской печи для сушки череповецкими спичками.

Оранжевое вино — это несомненно, гордость Грузии. Его подают по всему миру: от японских барчиков до трёхзвездочных мишленовских ресторанов.

Кахетинское подсолнечное масло со сванской солью нужно запретить, приравняв к наркотическим веществам.

Почему-то в страну массово едут жители Ближнего Востока — прямо с женами в никабах. Они не менее массово едут по военно-грузинской дороге, где через каждые 10-20 километров для них устроены самобытные ресторанчики, обычно состоящие из груды баранов и палаточек, покрытых парниковой пленки. Первых режут, жарят и подают в эти палаточки. Говорят, чрезвычайно вкусно, но мы не решились.

Впервые в жизни попробовал настоящие хинкали. Впечатлён.

За несколько дней впечатление не особо сложилось — нужно ехать еще. Хочется побольше гор и поменьше города.

Гамарджоба!

Отсканировал интересную рекламную брошюру «Ролляйфлекса», изданную, судя по всему, в 1970-х годах.