Год назад писал про Череповец — провинциальный промышленный город, где я родился и прожил большую часть жизни.

Пост получился скомканный, но личный. Я выступил сам себе психотерапевтом, одной рукой вынимал из шляпы незакрытые воспоминания и гештальты, а другой закрывал их на потеху публике. И публике, и мне понравилось, поэтому я решил продолжить.

Неделю назад побывал в Череповце по служебным делам, и прихватил с собой камеру. В итоге отснял 80 с лишним кадров — постараюсь найти истории для лучших из них.

Колхозный рынок в Череповце — это вам не столичный Даниловский или Дорогомиловский. Внутри стального шатра на бетонной ноге компактные колонии торговцев мясом, молоком, овощами. В центре всегда цветы, с них натекает солидных размеров лужа и пахнет сладкой зеленью. В одном из углов стоит со своей машиной мороженщик с удивительным незапоминаемым именем Альгюст Вильхельмович (или как-то так). У него продаются самые вкусные молочные коктейли на свете.

В детстве ходили на рынок с бабушкой, покупать копчёную скумбрию к картофельному пюре на ужин, да стоять с бидоном в огромной очереди к молоковозу. Лет в двенадцать на спор пытался прожить на 100 рублей в неделю, и покупал на рынке одно яйцо, одну сосиску и три пачки доширака. На третий день оголодал и сдался.

Это дом, в котором жила А. Улица Карла Либкнехта, 36. В доме было немало неформальных подростков, которые называли дом Карлышкой или К-36. Сейчас почти все конечно уехали, но в лифте еще остались надписи маркером: К-36 Brotherhood.

Как-то зимой я провожал А. к дому с уроков танго, на которые мы зачем-то решили пойти после работы. Дурачась, я свалил её в сугроб и сломал расчёску в рюкзаке А. Долго извинялся. А потом мы впервые поцеловались.

В Череповце хватает сектанских церквей. Всякие евангелисты, адвентисты и велосипедисты седьмого дня строят свои коттеджики с крестами компактно, на окраинах. В детстве побаивался ходить рядом. Казалось, что если засмотришься, то потеряешь рассудок и тебя засосёт туда в открытую дверь. Иногда внутри раздавались звуки гитар и синтезаторов, и странные напевы. В такие минуты становилось еще страшнее.

Однажды разговорились с женщиной-таксистом, которая неожиданно оказалась специалистом по этим сектам. Рассказывала, что Череповец у них считается важным опорным пунктом. Вот только не спросил, между чем и чем.

Сейчас на первом этаже этого дома располагается магазин «Магнит», а когда-то тут был магазин «Бюрократ», в котором родители купили мне мой первый компьютер. Я тогда поступил в университет на бесплатное, поэтому на компьютер нашлось чуть больше денег.

Между тем, как покупки доставили домой и моментом первого включения прошло несколько дней. Мы понятия не имели, как правильно соединить монитор, мышь, клавиатуру, системный блок и принтер. Поэтому просто разложили компьютер на столе и оставили так. Ночью я просыпался и смотрел на него — не верил, что он реален. Ну и еще сторожил, чтобы не украли.

На улице слева стоят симпатичные двухэтажные домишки. В одном из них знакомые сдавали квартиру какому-то священнику. Когда он выехал, среди оставленных вещей нашли фривольные картинки.

Центр боевых искусств, куда я ходил заниматься стрельбой из лука. Его долго строили в двухтысячные всем миром и открывали с помпой. Но когда я там оказался в первый раз, то удивился непродуманности и ветхости. В раздевалки было неприятно заходить, про туалет я молчу. Хотя кто знает, вдруг это развивает в мальчишках боевой дух и умение бороться с трудностями.

Когда-то зимой эти места были облеплены подростками. Мы катались с соборной горки на салазках, рюкзаках и просто на сырых протёртых портках. Были на горке и умные буржуи, которые запасали пластиковые картофельные мешки, набитые сеном. Самые смелые катались стоя, на ногах. Я тоже так делал, и не раз.

Пару раз падал и прикладывался спиной так, что долго не мог встать. Каждый раз думаешь, что точно переломал спину в ста местах, но пару минут в сугробе делают своё дело — встаёшь и ковыляешь наверх, чтобы снова съехать вниз.

Кое-где в городе еще остались кластеры деревянных домов. Но дома часто забрасываются или заселяются маргиналами, в некоторых живут цыганские общины. Иногда дома жгут: чтобы освободить территорию или просто так, ради развлечения. Печальное зрелище.

В Череповце две большие реки — в этом месте они соединяются. Одна слишком широкая, чтобы её можно было переплыть на человеческой тяге, а вторую как-то и не хочется. По широкой Шексне друг за другом ходят сухогрузы с песком и металлом, по Ягорбе плавают какие-то ерундовые буксиры. В детстве еще ходили маленькие пассажирские «Калоши» — мы с бабушкой пару раз катались на них вверх по течению.

«Калоши» возили дачников в безразмерные дачные кластеры, нарезанные на крохотные четвертушки. На каждом участке стоял летний дом размером с кровать, да какая-то теплица. У дачных районов не было улиц, были только причалы: первый, второй, и так далее. Вот к ним и приставали «Калоши». Сейчас, конечно, кораблики уже не ходят много лет, да и дачи по большей части брошены.

Еще в детстве я любил читать городские газеты (ну ладно, две газеты). В них каждый год предсказывали многократный рост туристического потока в Череповец, и обещали десятки теплоходов с пассажирами. Ни разу этих теплоходов не видел, а тут вырос — и на тебе, стоит.

Горожане отдыхают как могут на импровизированной набережной. Когда-то мы с А. пытались по-хипстерски кататься по ней на велосипедах с привалами-пикниками, но было передумали.

В детстве мы иногда бегали гулять по набережной Ягорбы. Битые бутылки, катание на льдинах, приставания нетрезвых хулиганов и другие приключения прилагались.

На другой стороне реки — судостроительный завод. Всё моё детство он ничего не строил, только вращал ржавыми кранами и светил мутными окнами цехов. Зато вдоль его границы проходила весьма фотогеничная железная дорога. Однажды я водил туда подружку на фотосессию, а сейчас она, кажется, в британской школе дизайна преподаёт.

В этом месте незнакомцы ранили меня в ногу из пневматической винтовки. Я просто гулял с бабушкой за ручку, и получил пулю в коленку, в лучших традициях гангстерских боевиков. Было обидно и больно, но я не сильно хныкал и бабушке не сказал. Да и что бы она сделала.

В один из этих домов я ходил на подготовительные курсы к учителю физики. Он преподавал в нашей школе, в знаменитом на весь город физико-математическом классе, куда поступали по конкурсу и выпускались в столичные вузы.

Преподаватель был толст и бородат. До Череповца он жил и преподавал в какой-то африканской стране. На стене у него висели кожаные щиты, маски и копья. Они выглядели точь-в-точь как штуки из приключенческих книг, которые я читал запоем. Мои домашние задания он разбирал как-то отстранённо.

Раньше в этом месте располагалась одна из множества рекламных студий: визитки, баннеры, листовки, вот это всё. В ней работал мой друг Иван. Он одной рукой рисовал эти визитки, а второй собирал всякие смешные плакаты с макаронами и готовил ночные коллективные игры.

В институте он как-то вечером позвонил мне и попросил поучаствовать в игре. Игроки должны были скинуть телевизор с моего балкона и заснять это на видео. Я отказался, аргументировав это замёрзшими окнами на балконе. Иван сперва обиделся, но потом быстро оттаял.

Никогда раньше не видел такой картины. Надеюсь, что это забота об экологии, а не признак бедности. Хотя нет, не надеюсь.

О, это легендарное место! Раньше на месте этого магазина находился его недостроенный остов в полтора этажа с подвалом. Мы с мальчишками называли его катакомбами. В катакомбы бегали после школы болтать о своих подростковых делах, взрывали в них украденные у сварщиков куски карбида. Иногда наполняли полуторалитровую бутылку песком и играли ей в сифу (только недавно понял, что это сокращение о слова сифилис). Бутылка в руках ведущего шелестела, и его было слышно издалека. Один раз я стоял на углу здания, задумавшись, услышал шелест и спустя секунду рухнул вниз без сознания — метким броском ведущий запустил бутылку мне прямо в висок.

В другой раз я поджег в катакомбах три рулона рубероида. Дыму было столько, что приехало три пожарных машины, по одной на рулон. От страха я бежал километров пять, не оборачиваясь и не сбавляя темпа.

А в этом месте зимой одноклассники за что-то напали на меня. Мы свалились в кучу человек в снежной пыли. В какой-то момент мне стало особенно обидно и больно. Тогда я громко закричал и схватился за ногу, симулируя перелом. Ребята перепугались и на руках отнесли меня через квартал в квартиру бабушки и дедушки.

На следующий день я пришёл в школу, хромая. Придумал, что у меня трещина в кости. Впрочем, спустя минуту прокололся: заявил что трещину диагностировала бабушка, без рентгена.

В одной из квартир в этом же доме жил хулиганистый парень Вова. Я не знал парня бесшабашнее. Он слушал группу «Эксплойтед», на спор засовывал монетки в замки школьных дверей, а однажды на урок естествознания притащил видеокассету с порнофильмом и включил её во время урока (учительница вышла на пару минут). Годом раньше я впервые увидел порно, у него дома.

Когда мы играли в футбол на школьном стадионе, Вова выставлял на балкон магнитофон и включал нам «Арию». А еще он музыкально одарён, прекрасно поёт, играет на нескольких инструментах. Сейчас строит в Череповце музыкальную карьеру, записывает клипы.

А вот и сама школа. Про неё можно книгу написать, столько всего связано: драки, влюблённости, дружба, разочарования, урывки знаний, пятёрки и тройки с минусом, исправляемые на четвёрки. А еще учитель физкультуры, который откровенно приставал к одноклассницами и научил меня утепляться газетами.

В этом дворике мы играли в «квадрат». Глупая игра с мячом, как только мы не повыбивали все стёкла — ума не приложу.

В каждом доме вокруг школы жило по семье её ученика, в некоторых — по несколько в подъезде.

После занятий мы спешили домой съесть свои обеды, наскоро делали уроки, а потом снежным комом катились между квартирами. С Максом заходили к Михе, втроём — к Русе, от него — к Роме и Джону. Я обычно приходил домой к девяти, к программе «Время», но большинство шлялись до ночи. Пару раз я так хотел остаться, что переводил наручные часы на час назад и говорил, что они сами так.

В центре нашей школьной территории стоял садик с продлёнкой. Я был в нём пару раз, когда родители куда-то уезжали — детская тюрьма, чесслово. Зато в младших классах школы мы часто ходили вокруг садика прямо по его забору, переползая через кусты и деревья. Сделать круг и не свалиться — великое достижение.

А этот жилой дом в центре города называется «Пентагон». Дом так назвали в честь продовольственного магазина, который был на первом этаже в девяностых, а вот почему магазин так назвали — непонятно. Слышал о том, что дом какой-то экспериментальной серии и купить квартиру в нём трудно из-за таинственных его качеств.

В магазине «Книги» на фото я купил свой первый томик «Звёздных войн», с которого началась моя эпопея страсти к фантастической вселенной длиной в несколько лет. Над ним был какой-то киоск с видеограми: один с деньгами играет, пятеро без денег смотрят и советуют. Сейчас и магазин, и киоск закрыты (а дверь книжного, кажется, вообще заварена насмерть).

На месте этих цветов стоял деревянный дом, в котором жил мой одногруппник. Прямо в центре города жила семья в деревянном доме. Они топили зимой печь, ходили с вёдрами на колонку, мылись в бане. Помню, одноклассник однажды выспрашивал меня о льготном абонементе в тренажёрный зал. Его прельщала возможность недорого ходить в душевую.

Потом они переехали, дом сгорел. Сейчас на этом месте пустырь и вот такие цветы цветут.

Старенький кинотеатр «Рояль-ВИО». Понятия не имею, почему он так называется, и даже знать не хочу. В детстве в нём работала администратором подруга мамы, и мы иногда ходили в кино бесплатно. В школьные времена мой папа ремонтировал квартиру кому-то из владельцев или руководству. Папе задолжали и подарили альбом с бесплатными билетами в кино, а он отдал его мне.

Я водил в кино всех девочек в классе по очереди. Под конец так устал от однообразия фильмов, что просто спал в зале. Благо там вместо жёстких кресел стояли просторные диваны.

Череповецкий трамвай — страшное лязгающее чудовище, раскалившееся в жару. Раньше мне никогда не приходилось ехать на нём, а сейчас решил прокатиться. Трамвай так грохочет и шатается, что кажется развалится на повороте.

Слева виднеется недостроенное здание, которое грозилось стать высотным бизнес-центром Череповца. После кризиса 2008 года стройку бросили. Первое время территорию сторожили, но потом пропали и сторожа с собаками.

Трамвай возит работников металлургического комбината. Это пути в сторону города. У меня за спиной они идут еще несколько километров прямо между цехами, градирнями и трубами. Вполне себе промышленный туризм за двадцать рублей.

Какая-то электробудка во дворе дома моей мамы. Мы иногда использовали её в качестве футбольных ворот, и однажды я подсаживал приятеля на её крышу чтобы достать залетевший футбольный мяч. Будка всё время страшновато гудела электрическим током, и мы её побаивались.

В спальном районе «Фанера» есть одноимённый футбольный стадион. Его содержит в порядке фанерно-мебельная фабрика, которая и дала название району. Летом по выходных тут играют любительские команды с названиями «Молот» или «Металлург», а на железных трибунах сидят члены их семей.

В детстве зайти на поле считалось страшным деянием. Обязательно прибежит какой-нибудь сотрудник стадиона и пригонит, закричав.

Во время футбольных матчей мы ходили по кромке поля, мечтая поймать вылетевший мяч. Иногда возле нас на асфальт усаживался ушибленный футболист, и командный врач прыскал ногу холодом из какого-то баллончика. В детстве это казалось чем-то очень взрослым, мужественным, космическим.

С края поля торчала тренировочная пожарная вышка. Пожарные призжают к ней отрабатывать экзамены с лестницами и канатами. Поговаривали, что внутри вышки кто-то нагадил, и что там нашли труп. Про первое верю охотно, во втором сомневаюсь.

Я бегал вокруг стадиона еще до того, как это стало модно. Впрочем, я бегал как умел — просто бежал изо всех сил, пока хватало дыхания. Потом останавливался, отдыхал и бежал снова, и так пока не надоест. А потом у меня начали болеть колени, и я бросил это скучное дело.

Не забуду эту дьявольскую железяку. В детстве мы натаскивали под неё опилки, и прыгали в них. Трусы с зеленой зоны, смелые с жёлтой, а бесшабашные ребята — сверху, с красной. Как-то я тоже решился прыгнуть, но не учёл, что перед этим весь день шёл дождь. Опилки уплотнились и с трудом меня приняли. Впрочем, бабушка не диагностировала никаких трещин в костях.

По дворовым понятием «Фанера» — это мой родной район, но по факту меня в нём почти не знали. Всё детство я провёл в центре, возле школы, и почти что жил у бабушки с дедушкой. Местным фанерским ребятам я не примелькался, и за мной никто не заходил после школы.

Кажется, что «Фанера» сильно изменилась, как и весь город. Стало больше магазинов с разливным пивом, каких-то мутных спортбаров, больше магазинов «Дисконт». Говорят, на окраине растут большие торговые центры, но я не ездил в новый блистательный район за Шексной.

С краю у «Фанеры» комбинат и мини-парк. По мебельной фабрике ползают козловые краны, таскают брёвна. Иногда пыхтит тепловоз и раздаётся протяжный вой очистительных систем. В детстве в такую систему засосало гайку — от высеченной искры случился объёмный взрыв древесной пыли, были погибшие. С тех пор слушаю очистительный вой с содроганием.

Как-то зимой я пробрался по льду внутрь завода и ползал по сооружению, которое вылавливало брёвна из воды и складывало их в штабеля. Помню, внутри железного рукава двигалась цепь с крючьями — страшное зрелище из фильмов про маньяков.

Незатейливая железная конструкция и дворец культуры «Северный». В дворце я как-то выступал с фаер-шоу и участвовал в какой-то студенческой пантомиме, пародируя голос переводчика Володарского (друзья знают о такой моей способности). Еще меня звали помогать одной дружественной рок-группе — я включал с плеера минусов, а двое музыкантов играли на гитарах и пели.

Помню, впечатлил ребят из рок-группы тем, что посоветовал переставить в песне строчки «Пусть будет любовь продолжительной» и «Пусть будет ответ положительным». Вокалист смущённо признался, что просто перепутал их, но похвали меня за лирическую чувствительность.

Раньше тут плавали «Калоши», и буксиры таскали огромные плота сплавляемого на фабрику леса. А сейчас в заросшей воде плещутся двое подростков. Я стою прямо на однопутной железнодорожной ветке между фанерно-мебельным комбинатом и спичечной фабрикой.

Еще в детстве это место было настоящим пляжем. В жаркий день весь берег был усыпан отдыхающими и пестрил от их полотенец. Сейчас вообще никого нет.

Я прошёл вперёд, и увидел такую картину. На полузаброшенной железной дороге между фабриками, среди кустов и безлюдья две девочки возятся с велосипедом. Всё это выглядело как сюжет из плохого сериала на каком-нибудь телеканале.

Я подошёл поближе, и одна из девочек попросила помочь. Оказалось, что другая упала с велосипеда и смяла крыло, заблокировав колесо. Я нашёл какую-то стальную пластинку и открутил крыло. Пока откручивал, девочка заботливо отмахивала меня от комаров. Я опасливо оглядывался: вдалеке обязательно должен был появиться разъяренный отец, который немедленно обвинит меня в чём-нибудь.

Починив велосипед, я сделал этот снимок и убрался восвояси. Надеюсь, девочки доехали до дома без приключений. По крайней мере, на горизонте не было маньяков.

А это тренажёрный зал, в котором я познал жизнь. Я записался туда в шестнадцать лет, занимался несколько лет до обретения классного тела. Попробовал протеиновый коктейль и дал попробовать приятелю. «Фу, он по вкусу как сперма» — заявил приятель к своему несчастью, его потом долго-долго травили этой фразой.

В зале общался с полной болтливой девушкой, которую опрометчиво представлял новеньким как «свою тёлку». Во время приседания из-под её формы выглядывали трусики тигриного цвета. Я очень расстроился, когда она вдруг перестала ходить в зал.

Когда мне было восемнадцать, у меня была девушка, а в этом доме жил её парень. Я его очень боялся, и всё время высматривал у подъездов белую машину (слышал, он ездит на такой). Впрочем, парня этого никогда не видел. Еще знал, что он работает уборщиком аквариумов.

А девушку эту видел несколько лет назад. Я приватизировал квартиру в мэрии, и она занималась моими бумажками. Уверен, она меня не узнала.

Кажется, череповецкий молочный комбинат уже закрыт. А когда-то я упрашивал маму зайти в магазинчик возле комбината, чтобы купить мороженое, прямо с конвейера. Еще родители рассказывали, что однажды во время прогулки примерно в этом месте через забор перелез мужчина с кругом сыра, который прямо на месте обменяли на алкоголь.

А это река Серовка, которая уже на фотографии вполне оправдывает своё название. В детстве в речке плавала мелкая рыбёшка и даже рыбаки были, а сейчас не плавает ничего, кроме мусора. По этой трубе я когда-то проходил в качестве экстремального развлечения, во время сильного гололёда.

Река раньше текла не по трубе, а как полагается. В ста метрах от этого места был пустырь, уже расчищенный от деревянных домов и готовый к большой стройке. Мы с папой пошли туда гулять. Папа занимался резкой по дереву и присмотрел себе какую-то вишню на доски, а я просто забрался на высокое дерево и сидел на ветке. Сейчас на этом месте стоят девятиэтажки, под которыми по трубе течет речка Серовка.

Над Серовкой проходит однопутная железная дорога (она потом продолжается в дорогу, которую мы с вами уже видели). В детстве вдоль этих путей можно было короткой дорогой дойти по автовокзала на первой фотографии или до железнодорожного вокзала, на который я приехал.

Двадцать лет назад в такой же летний день мы с мамой шли по тропинке рядом с рельсами с сумками, собираясь в деревню.

Мама просит меня оглядываться, чтобы не попасть под поезд или вагон, который часто пускали без тепловоза самоходом (говорили «толкачом»). Я оглядываюсь, но ни поезда, ни вагона, ни детства уже не видно.