Нужно признать что с Венецией у меня как-то сразу не сложилось. Первый раз я оказался в городе-на-воде много лет назад, во время первого (и самого большого) путешествия по Европе. Я уже мало что помню о той поездке, помню только что город не произвел на меня никакого впечатления.

Тесный, пахнущий солью и водорослями, перегруженный туристами и мигрантами. Помню, что остановились мы в материковом городе-сателлите Венеции, Местре. Жили в снятой на «Эйр-би-н-би» комнате в большой квартире, в которой кроме нас жила типичная итальянская матрона с сыном и двумя собаками, которых попеременно тошнило. А. пролистала какой-то двухтомник-исследование современной Венеции, в которой рассказывалось что дома в городе скупают китайцы, местные преступные кланы используют его для перемещения нелегальных мигрантов, ну и про наводнения немного. Спустя сутки мы уехали.

А спустя несколько лет приехали снова. С тех пор если я и научился чему-то, то ехать в путешествие с целью. В этот раз целью было посетить венецианское Биеннале современного искусства.

Биеннале идет весь год, но мы поехали под закрытие — предполагали, что дожди и осень выгонят из города многочисленных туристов. Ездил же Бродский в Венецию зимой, и ничего!

Сняли комнату в историческом отеле, что выходит окнами на Гранд-канал. Правда, окна нашего номера выходили на задний двор, в котором росла худая липа и в окне дома напротив было видно, как мигрант что-то бесконечно жарит, распространяя запах подсолнечного масла.

Пыльные портьеры, косые и скрипучие полы, узкие лестницы и интерьеры, в которых снимать или итальянское порно, или историческую драму в трех частях.

За три дня в городе нашли классный натуральный винный бар, VinoVero — из него и не вылезали вечерами. Сидели на набережной и наблюдали, как в бар приплывают компании местной молодежи, распространяя запах марихуаны и бензина лодочных моторов.

Обратно идешь и не понимаешь: не то ты качаешься, не то весь остров под тобой. Если Венеция похожа на рыбу, то мы каждый вечер спускались с рыбьей спины в мягкое подбрюшье, чтобы перевалить через парочку крутых мостов и упасть на гостиничную кровать с двумя наборами подушек. Наверное, никогда не научусь выбирать между ними.

Попробовал также энесис магнус, или «бритвенных моллюсков», местный венецианский специалитет. Тарелка, полная оливкового масла пополам с морской водой и песком, в которой лежат мидии, по форме напоминающие длинные накладные ногти. Вкус вполне соответствует ожиданиям. Ожиданий особых не было.

Венеция — это город, обращенный лицом к воде, город, в котором домам даруют фасады. Они превращаются из базовой архитектурной формы в сообщение миру, гласное и негласное.

Иногда видно как дворец, палаццо, отражен симметрично относительно вертикальной оси: просто два брата, сформировав две фамилиа, разделили дворец на двоих. Иногда видно как из большого первого этажа, в котором традиционно размещался склад для товаров, сделали два, и верхий, маленький, для клерков, назвали мезонином.

Не город, а огромное приложение к архитектурному справочнику. Город знати, ла читта нобла, построенный богатыми в нуждающейся среде.

Обычно в качестве литературного референса к Венеции вспоминают или роман Манна (который из-за педо и гомоэротичности вот-вот запретят, и слава богу).

Другая, куда более популярная метафора — «Набережная неисцелимых» Бродского, которую читал каждый уважающий себя венецианец. На мой взгляд, «Набережная» — это настолько высокопарная графомания, что по ярко выраженная любовь к повести может служить отличной лакмусовой бумажкой литературных вкусов человека.

Мне чрезвычайно понравилась третья метафора, почти неизвестная (спасибо Е.Э. за рекомендацию) — это «Из Венеции» Валерия Дымшица. Тоненькую книжицу прочитал за раз, постоянно улыбаясь наблюдениям и находкам языка, и даже чуть-чуть открыл для себя этот город по-новому. Остается только позавидовать наблюдательности и художественному вкусу автора.

Впрочем, Бродский не зря похоронен в Венеции — у него есть отличные стихотворные циклы, порожденные впечатлениями от невозможного города.

Вот три отрывка навскидку:

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир — всю синеву! — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

⌘ ⌘ ⌘

Уставшее от собственных причуд
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодком в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что смог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.

⌘ ⌘ ⌘

Так меркнут люстры в опере; так на убыль
к ночи идут в объеме медузами купола.
Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
и площадь — как камбала.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских
взбитых причесок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг
уличных фонарей.

Удивительное дело — мы ехали на Биеннале, но оно разочаровало с первого дня. Я бы даже не сказал что особенно удивлен, мне познание искусства (и вина) дается только отрывочными порциями, иначе легко потерять голову и чувствительность. Спустя час брожения по павильонам сознание забивается, метафоры не считываются.

Впрочем, в любом музее кроме самих предметов искусства не менее интересно рассматривать людей, а также то как вторые сами рассматривают первое.

Второй раз за последние несколько недель каждый день пил эспрессо. Наверное, если вливать в себя любой концентрированный напиток, то можно так взбодриться. Например, морскую воду. Или серу.

На второй раз Венеция не оставила чувства «Вау», но по крайней мере подсказала, как добиться его в следующие приезды. Нужно относиться к городу не как к набору открыток, а как к сундуку с дедушкиными раритетами.

Сюда стоит ехать ради искусства, и изучать его с вниманием и усердием. Сюда стоит ехать чтобы немного пострадать от мороза, питаться «Беллини» и Брунеллески, сидеть с книгой и чиабаттой. До встречи, Венеция!