Блог про экслибрисы — графические знаки, которыми коллекционеры книг отмечали экземпляры со своих книжных полок.
Таймлапс трансамериканского путешествия на автомобиле.
О государственном религиозном аппарате в Греции: «В Греции церковь имеет статус государственного института, и православное духовенство, соответственно, считается госслужащими. Каждый клирик получает государственную зарплату и соцпакет как самый обычный чиновник. И вот когда ЕС вынужденно озаботился оказанием финансовой помощи обанкротившейся Элладе, то в обмен на деньги выдвинул ряд условий, которые Греции следовало выполнить, и одним из этих условий было сокращение чиновнического аппарата на 30%. Ну, вы уже поняли. Нет, увольнять священников никто не стал. Просто теперь епископ имеет право в течение года рукоположить (внимание) только одного священника. Только одного священника, который будет поставлен на довольствие: у него будет зарплата, соцпакет, и (главное) штатная должность, на которой он будет эту зарплату получать. Учитывая насыщенность Греции церковными структурами, немедленно образовался дефицит клириков — естественная убыль в разы превышает пополнение (на что и был расчёт других чиновников, разрабатывавших эти меры). Теоретически епископ может рукополагать священников хоть каждый день. Но они не получат даже назначения на приход — это самое очевидное, а в законодательстве есть ещё масса подводных камней, которые сделают служение такого священника невозможным. Кстати, рясу такой недоклирик будет обязан носить постоянно (хоть на пляж, таков закон!), что делает малоосуществимым практическое совмещение церковного служения со светской работой (как это происходит у многих православных священников не только зарубежья, но и России). Но это ещё не всё. Законодательство Греции активно вводится в рамки общеевропейского законодательства, и здесь Элладскую церковь подстерегли другие сюрпризы. В настоящее время православная культура оказывает пока ещё очень сильное влияние на греческое общество. Представление о том, что «быть греком — значит быть православным» характерно для подавляющего большинства греков. В школьных классах учебный день начинается с общей молитвы, в школах всюду иконы и религиозная символика. Но европейское законодательство воспрещает религиозную пропаганду в государственных учебных заведениях. И хотя на иконы пока ещё смотрят сквозь пальцы, уже возникают ситуации, подобные той, когда священник, которого пригласили в школу рассказать о паломнической поездке на Святую землю, полтора месяца ждал, пока его прошение пройдёт все бюрократические инстанции и соответствующее разрешение будет получено. Для патриархальной Греции, где подобные вопросы всегда решались по-свойски, это пока ещё выглядит скандально, но народ постепенно привыкает».
Владимир Шрейдер о дизайн-образовании: «Лекции приглашенных специалистов должны проходить с единственной целью. Самый робкий студент должен спросить лектора: «Покажи, что хорошего ты сделал?». Это вполне тактичный вопрос, ответа на который у многих лекторов просто нет, поэтому главным объектом их деятельности становится коллекционирование чужого добра. Таких деятелей я называю «Глаз-алмаз-руки-в-жопе»: демонстрируя чужие работы и толстые книжки, обязательные к прочтению, эти ребята греются в лучах чужого профессионализма. Дизайн — это, в первую очередь, практика. Дизайнер-теоретик — это все равно, что повар-теоретик».
В Швейцарии энтузиасты придумали стикеры с изображением вещей. Если у человека есть ненужные в хозяйстве вещи, он может наклеить соответствующий стикер на свой почтовый ящик, и нуждающийся заберёт их.
Классная статья про систему прав в Википедии. Мне система флагов кажется симпатичной — представляю себе не людей, а боевые корабли, плавающие в океане знаний.
Великолепная история про то, как чиновники взяли необязательный закон, неправильно его прочитали и внедрили неподобающим образом.
Тяжелая статья о Беслане: «Аслан понял, что если прыгать, то это придется делать одному. Автомат охранника был разряжен. Пора. Он наклонился к очередному трупу, а потом резко рванул к окровавленному подоконнику и прыгнул из окна вниз головой. Пролетев пять метров, он упал на четвереньки на кучу тел. В ноге хрустнула кость. Он откатился к стене школы, чтобы в него было труднее стрелять, и пополз в сторону. Он боялся, что террорист бросит гранату. Загремели выстрелы. В окне появился человек в маске. Стена была больше полуметра толщиной, поэтому, чтобы как следует прицелиться, ему пришлось бы сильно высунуться из окна. Он решил стрелять наугад. Пули впивались в землю рядом с Асланом, выворачивая куски дерна. Он как можно быстрее пополз к углу здания. Перед ним была автомобильная стоянка. Он полз дальше, прячась за машинами. Террорист не видел его, поэтому стрелял по автомобилям вслепую».
Про то, как Италия в начале XX века оказалась под санкциями и как она жила под ними.
Здорово про современную политическую систему России: «Очень важное представление о россиянах как общности особого типа. Это массовидная общность, где все принято решать сообща, где косо смотрят на человека, который пытается делать что-то только для себя. Мы не рвемся за достижениями и богатством, нам важно, что мы все вместе» — этот аморфно-массовидный характер российского социума входит в представление об особости страны».
Отчёт с киевского практикума по навигации: «На некоторых станциях метро можно было заметить, как стирается краска от пальцев. Было видно, как люди строят маршруты — можно делать предположения о том, как люди пользуются схемой».
Занятная диссертация новозеладского специалиста по логотипам и знакам. Впечатлило предисловие: «Посвящаю эту работу всем голубям и воробьям города Веллингтон».
Офигенная история про то, как группа фанатов взяли под контроль космический спутник NASA с помощью оборудования, купленного на eBay, сидя в заброшенном Макдональдсе.
В этом году в Самаре пройдёт очередной, уже седьмой фестиваль деятелей интернет-культуры 404fest.
Я уже который год собираюсь посетить его лично. Однако каждый раз это не удаётся сделать, и мне остаётся только пересматривать видео выступлений и писать на них гневные отзывы.
Я собрался было ехать на фестиваль в 2014 году, но посчитал стоимость участия и огорчился: билет, перелёт и проживание обойдутся мне примерно в 25 тысяч рублей. Я не уверен, что хочу тратить такие деньги на посещение фестиваля. Однако я подумал — вдруг есть компании или люди, которые готовы проспонсировать моё участие?
После участия в фестивале я напишу серию постов про то, что увидел и услышал. Я с удовольствием упомяну спонсора в постах или расскажу о нём отдельно — при этом постараюсь сделать это интересным для тысяч своих читателей.
Кроме того, моё участие в фестивале может состояться на донейшены. Поучаствовать в этом деле может любой желающий с помощью этой формы:
Мы с А. слетали на несколько дней в Будапешт. Ожидали от него постсоветской псевдоевропы, а оказались в одном из самых классных городов, что нам удалось побывать. Расскажу про Будапешт всё, что нам удалось увидеть и узнать за четыре дня.
⌘ ⌘ ⌘
В Будапешт мы летели венгерским лоукостером WizzAir. Это был первый раз, когда мы выбрали лоукостер, хотя в нашем случае стоимость билета оказалась сопоставимой со стоимостью обычного двухчасового перелёта любой авиакомпанией (мы летели с одним багажом).
Часто лоукостеры ругают за плохое обслуживание, однако нам не на что пожаловаться. Единственное, что смутило — необходимость печатать свои билеты и страшноватый загончик, куда нас запустили перед обратным вылетом — железный сарайчик располагался прямо на аэродромной полосе. Ну и еще, пожалуй, мне было тесновато сидеть, ноги помещались только под углом (однако пару часов вполне можно было потерпеть, что я и сделал).
⌘ ⌘ ⌘
Обычно когда говорят про Будапешт, начинают с того, что город состоит из двух частей, разделённых мутными водами Дуная — Буды и Пешта. Это действительно так, если не придираться к тому, что у города есть третья составляющая, городок Обуда.
Две части города значительно отличаются друг от друга.
На восточной стороне Дуная лежит Пешт — активная, молодёжная часть города. В Пеште расположена большая часть ресторанов, баров, развлекательных заведений.
На западном берегу Дуная, на холмах стоят жилые дома Буды. Буда — это район комфорта, расслабления и благополучия. В Буду переезжают те, кто заработал деньги в Пеште.
Будапешт — это город с очень мощной имперской историей, которая проявляется в широких проспектах и зданиях в характерном модернистском стиле (венгерский архитектурный модернизм называется Сецессион). Архитектурой город очень напоминает Санкт-Петербург в лучших его проявлениях, только с бо́льшим количеством деталей, за которые цепляется глаз: люками, оградами, табличками, урнами и прочими штуками.
Большая часть будапештских жилых домов выглядят весьма необычно. За шикарным фасадом с ротондами и лепниной скрывается внутренний двор-колодец, в котором по периметру каждого этажа идут лестницы.
Даже самые обычные дома насыщены огромным количеством эстетичных деталей. Двери, лестницы, подъезды, комнаты, ванные, дверные и оконные системы наполнены особой красотой, приятной рукам и глазу. Для нас, привыкших к бедному быту, всё это кажется дворянской роскошью.
В городе очень много зелени, даже маленькие переулки похожи на аллеи, аккуратно засаженые деревьями. Часто улицы переходят в небольшие парки, пусть состоящие из нескольких растений.
В городе стоят харизматичные почтовые ящики, оставшиеся от Австро-Венгрии (их всего несколько сотен). Некоторое время назад старинные ящики пытались заменить на новые, но жители их отстояли.
Обязательно обращайте внимание на таблички с указанием улиц и домов. Они просто потрясающи, хочется украсть и никому не показывать.
⌘ ⌘ ⌘
В городской агломерации Будапешта живёт около двух миллионов человек, однако большинству из них нет нужды пользоваться автомобилем. Будапешт — это город победившего общественного транспорта.
Прежде всего, хочется отметить столичный трамвай — он просто великолепен. Будапешт накрыт густой сетью трамвайных маршрутов, и из любого места в любое можно доехать на рельсах.
Еще в Будапеште есть автобусы и троллейбусы. Последние частенько представлены древними «Икарусами», которых было полно в моём череповецком детстве. До сих пор помню ощущение от их поручней и запах в салоне.
Еще в Будапеште есть метро, причём оно старейшее в Европе, первая ветка открылась в 1896 году.
Метро состоит из четырёх линий и пятидесяти станций. На третьей линии пассажиров встречают вагоны мытищинского вагоностроительного завода, точно такие же, как в московском метрополитене. Зашёл — и дома, следующая станция: «Будапештская».
Еще в городе есть велодорожки, городской велопрокат и прочие удобства для двухколёсного транспорта. Нам не удалось покататься на великах, да это особо и не нужно было — город небольшой, всюду можно дойти пешком или быстро доехать на трамвае.
⌘ ⌘ ⌘
В один из дней, когда мы были в Будапеште, в городе происходили соревнования Ironman — всё было перекрыто и оцеплено для могучих триатлонцев.
⌘ ⌘ ⌘
По Будапешту просто приятно гулять — широкие проспекты, десятки, сотни зданий в имперском стиле, каждое из которых не похоже на предыдущее. Думаю, два дня из четырёх мы просто ходили и больше ничего не делали.
В городе очень приятные набережные, по которым ходит любимый многими трамвай второго маршрута. Много мостов через быстрый Дунай, наш любимый — старый мост Свободы.
Если перейти реку по соседнему мосту, то можно прокатиться на старинном, тщательно отреставрированном фуникулёре — он едет на гору Геллерт, к президентскому дворцу, крепости с церковью святого Матьяша, аптекарскому музею и видам на обе стороны города.
Одним словом, можно целую неделю гулять и не устать.
⌘ ⌘ ⌘
В Венгрии всё достаточно неплохо с гастрономической частью туризма.
В один из дней забрели на городской рынок — огромное крытое сооружение, построенное в XIX веке. Ощущается, конечно, что рынок весьма туристический, однако зайти в него стоит.
Половина рынка заполнена лотками с традиционно венгерской, практически сувенирной продукцией.
В Будапеште есть так называемые ромкочма, «руин-бары» — полузаброшенные заведения с самодельным, чуть диковатым интерьером, которые по вечерам превращаются в кластеры баров, а днём либо закрыты, либо служат площадками для фермерских рынков.
Ночная жизнь руин-баров нас не очень впечатлила, а вот фермерский рынок в Szimpla (он будет указан на карте ниже) — очень даже. Мы купили там целую кучу еды: от венгерской ветчины и местной аджики до дюжины сортов сыра. Всё чрезвычайно вкусно и очень недорого.
В Будапеште хватает неплохих кафе (в рестораны мы особо не ходили), однако их не так разнообразно много, как, к примеру, в Санкт-Петербурге. Как нам показалось, в Будапеште практически нет жанра «среднее кафе для местных» — либо хорошие туристические места, либо забегаловки для венгров.
⌘ ⌘ ⌘
Один из символов Будапешта — это термальные купальни. Их в городе много, больше дюжины: есть старинные и красивые, а есть новые, больше похожие на бассейны.
Мы пошли в старинные, закрытые купальни Геллерт. Внутри всё выложено плитками, статуями, и барельефами, в которых ходят пожилые венгры и татуированные туристы. В купальнях Геллерт несколько залов и ванн с разной температурой воды — от 34 до 40 градусов. Раньше можно было купаться нагишом (мужские и женские залы — отдельно), но теперь можно только одетыми, но зато вместе.
⌘ ⌘ ⌘
Пару слов о венгерском языке.
Венгерский — чрезвычайно сложный язык, один из самых сложных в Европе.
Он принадлежит к финно-угорской группе, и оказался под сильным влиянием австрийского немецкого и турецкого языков. У него совершенно особая лексика с обилием форм существительных (до двухсот форм одного слова), отсутствием родов, двумя временами и обильной диакритикой.
Одним словом, первое время мы еще пытались услышать в венгерском знакомые слова и формы, но потом быстро сдались.
⌘ ⌘ ⌘
А вот и карта мест, которые нам удалось найти в Будапеште:
⌘ ⌘ ⌘
Будапешт — потрясающий город. Это по-настоящему европейская столица с собственным архитектурным стилем, с самобытными заведениями (вроде купален). Будапешт не такой пафосный как Вена или Зальцбург и не такой строго-постсоветский, как Берлин.
Город напомнил нам любовный союз Парижа и Санкт-Петербурга. Замечательное место, одним словом — обязательно приедем еще (и вам советуем).
«Большинство японских иероглифов состоят из 2-4 слогов, но есть удивительные исключения. Например иероглиф 砉 читается как «ханэтокаватогаханареруото» — это тринадцать слогов! Описывает звук, издаваемый при отделении плоти от кости». — один из восьмидесяти интересных фактов о Японии.
Максим Поляков рассказывает о том, как он неделю путешествовал из Петербурга в Москву на велосипеде.
На «Афише» — большой материал про Веню Дркина, мощного музыканта с трагической судьбой.
Могучее эссе Марины Степановой о тяжелой философии жития завтрашним днём: «Пару недель назад я прочла замечание, которое показалось мне очень точным и при этом смутно тревожащим. Речь шла о том, что события последних месяцев (нужное подставить, ненужное зачеркнуть) отняли у нас современность. Позволю себе договорить это до некоторой точки, как я ее вижу: ситуация изменилась так, что уже не N или Z впадает во грех интерпретации, приравнивая сегодняшнюю Россию ко вчерашнему Мюнхену или позавчерашнему Петербургу, а сама страна пишет себя как художественный текст, как костюмный роман из старинных времен, понятых с бесхитростностностью школьной постановки. Нынешний день разом оказывается отменен; так при съемках одной недавней кинокартины актеры, съемочная группа, их родственники неделями и годами жили в интерьерах советских пятидесятых, носили тогдашнюю одежду, платили штрафы за выпадение из образа. Сегодня выпадать приходится из сегодня, и целой страной; современность, которую делят друг с другом и миром, теперь упразднена — она оказывается одной из альтернативных реальностей, чем-то вроде гипотезы, которую надо доказать. Делать это приходится, то и дело проваливаясь по колено то в 1930-е, то в 1970-е годы, и именно дробный, составной характер повседневности выглядит здесь существенным».
На «Фурфуре» — огромный материал про истоки гендерных различий в обществе и том, зачем вообще нужны мужчины.
Совершенно невероятная история на «Огоньке» — про ляповатый псевдоавтобиографический роман бывшего приднестровского милиционера: «Сюжет книги вкратце таков: в 1938 году по приказу Иосифа Сталина из Сибири в приднестровский город Бендеры ссылают общину урок. Урки в изложении Николая Лилина — это не обычные воры или бандиты, а древний сибирский клан благородных преступников, фактически отдельная малая народность. Они живут в строгом соответствии с собственным моральным кодексом, в котором, в частности, говорится, что настоящие урки обязаны презирать власть, какой бы она ни была, царской, коммунистической или капиталистической. Урки грабят сберкассы, товарняки, корабли и склады, но живут очень скромно, тратя награбленное лишь на иконы и оружие. Они зверски расправляются с милиционерами, но всегда приходят на помощь обездоленным, старикам и инвалидам. Чуть ли не с пеленок учатся убивать, но уважают женщин».
Интересно про раковые опухоли: «Опухоли — это клетки, в которых выключилась программа правильной смены жизненных этапов: размножения, дифференцировки и смерти. Опухоль отключила эту программу. Любая химиотерапия, воздействие радиацией, теплом (сейчас колоссальное количество разных подходов) в большинстве случаев преследуют цель — вызвать программу программируемой клеточной гибели.»
Сергей Сурганов рассказывает о своих самообразовательных парадигмах: «Когда ты готовишь макет, то рано или поздно сталкиваешься с ограничениями, которые можно преодолеть, только зная устройство среды, её механику. Когда ты профессионально занимаешься каким-то делом, ты являешься ремесленником, и нужно хорошо понимать форму, материал и среду, с которыми ты работаешь. Для современного цифрового человека важно знать то, как устроен цифровой мир. Чем больше понимания, тем меньше страха, больше свободы, да и вообще проще жить. И здесь не важно, чем именно ты занимаешься: разрабатываешь прототип или автоматизируешь типичные рабочие задачи и просто понимаешь, что как устроено. Даже SMM-специалист может спокойно воспользоваться этими навыками, просто понимая, как работает ранжирование и алгоритмы».
Григорий Ревзин вспоминает: «Помню, как классе в 7–8-м я делал покупки к школе. Надо было стоять за пионерскими галстуками, за спортивными трусами и всей этой гадостью. Мы ходили вместе с тетей: она в какую-то одну очередь вставала, например за линейками, а я — в другую. И вот на четвертом этаже магазина я обнаружил еще одну очередь и подумал, что надо, наверное, и в нее встать, но решил узнать, за чем она. Я занял очередь, а потом пошел вдоль нее посмотреть — куда она приводит. Очередь была длинная, человек триста. И когда я наконец дошел до первого человека, выяснилось, что она стоит никуда. Просто человек остановился, за ним остановился другой, третий, и дальше все остальные автоматически встали в эту очередь».
Проект Михаила Иванова с саммари на книги обзавёлся подпиской для всех желающих.
Про разницу в женской и мужской речи: «Самое заметное отличие мужской речи от женской — высота голоса. Все дело в длине голосовых связок: у мужчин они длиннее, а у женщин короче. Именно для того, чтобы их вместить, у мужчин на шее выпирает кадык — адамово яблоко. Голосовые связки устроены как струны на гитаре: если струну зажать и тем самым укоротить, тон становится выше. Биологи считают, что длинные связки — это эволюционное приспособление: обладатель низкого голоса кажется крупнее, чем обладатель высокого голоса, и поэтому с ним боятся связываться естественные враги. Длинные голосовые связки и низкий голос привлекали к мужчинам женщин и отпугивали хищников».
Райан Холидей правильно пишет о том, как читать больше. Всё дело в верховенстве приоритетов. Если у тебя есть время на еду, работу и сон, но нет времени на книгу, значит нужно разобраться с приоритетами и поставить книгу, к примеру, выше работы.
О том, как купить себе в пользование бронетранспортёр.
Девушка ведёт блог, в котором описывает странные виниловые пластинки из коллекции своего отца.
Полгода назад я пришёл работать в Аййо — переехал из снежного Череповца в слякотную мартовскую Москву, получил бейджик и начал работать в этой классной компании. Кажется, что с тех пор прошла еще одна маленькая жизнь, отличная от всего, что со мной случалось раньше. И это подошло к концу.
Завтра мой последний рабочий день в Аййо. И я хотел бы рассказать о том, почему я больше не работаю в самом крутом онлайн-кинотеатре, и том, чему я научился за полгода.
Почему больше не работаю в Аййо
Я наконец понял, что мы с Аййо не очень хорошо подходим друг другу.
В Аййо у меня не получалось достаточно хорошо делать ворох рутинных задач. Мои коллеги и я сам были недовольны качеством работы, и это недовольство мешало мне сосредоточиться на творческих задачах. Я словно попал в замкнутый круг — боялся ошибиться, ошибался из-за этого и боялся еще больше.
Кроме того, я осознал, что работа в онлайн-кинотеатре — это не работа моей мечты. Я могу достаточно хорошо писать практически на любую тему, но кино оказалось темой слишком специфической для меня. Видимо, не зря я редко хожу в кино и не смотрю сериалов.
И еще я понял, что тяготею к задачам немного другого свойства. Мне хочется вырасти в корпоративного блогера или журналиста, возможно — в писателя.
В Аййо требовался копирайтер-микроскоп, въедливый для большого количества небольших задач. Я ощущаю себя скорее телескопом, хочу писать много и сочно. Мы пробовали перевернуть меня, но не очень получилось.
Чему я научился в Аййо
В любом случае — полгода работы в Аййо стали для меня мощной школой жизни и профессионализма. Я пришёл в компанию этаким убер-фрилансером, уверенным в своих абсолютных знаниях по любому вопросу. Однако мне пришлось пересмотреть многие свои профессиональные принципы, попутно научившись новым.
Вот некоторые из них:
Всегда нужно предвосхищать ожидания. Предвосхищение ожиданий — это результат тщательно сделанной работы, которой ты сам управлял. Если целью задачи является некий результат А, то это означает, что исполнитель уже успел изучить вариант B, C и D, сам обсудил с коллегами точки прикосновения А с различными системами, сделал варианты А1, А2, А2.1 и, наконец, представил свой финальный вариант А3. И даже если А3 — это пока черновик и его нужно дорабатывать, но по крайней мере коллегам не придётся топтаться по полю, которое уже распахано в процессе выполнения задачи.
В каждой критике нужно понимать боль. Если коллега говорит, что работа сделана плохо, нужно разобраться в истинных причинах его недовольства. Что именно не нравится в тексте? Почему ты считаешь, что он не подходит? Каким бы ты хотел его видеть? Без понимания чужой боли (клиента или коллеги) любая работа обречена на бесконечное угадывание результата.
Основное качество работы в коллективе — это ответственность. Ответственность за работу проявляется не в том, что если сделал плохо, то кто-то придёт и настучит по голове палкой. Ответственность — это когда ты делаешь задачу так, словно делал бы её для себя. Ответственно писать текст — значит писать его словно в свой блог или на свой сайт.
Задача любого человека в команде — повышать свою ответственность. Когда копирайтер, дизайнер, программист или менеджер перестаёт делать свою работу, начинает осматриваться вокруг себя, браться за непривычную работу, он начинает расти в правильном направлении. Можно бесконечно шлифовать своё персональное мастерство, но это не принесёт ответственности само по себе. Без повышения уровня ответственности сотрудник не развивается.
Все устоявшиеся роли в проекте являются фантомными, временными. Руководитель проекта — это просто тот, кто взял на себя ответственность делать эту работу. К примеру, в Аййо дизайнер Валера Попов фактически стал менеджером просто потому, что ему хотелось сделать эту работу круто. Всем вокруг было всё равно, что он дизайнер, а не менеджер, главное, что он хорошо делает дело, за которое взялся. По сути, любой дизайнер, копирайтер или программист рано или поздно просветляется и становится менеджером, или ударяется в локальный суперпрофессионализм.
Конечная цель любого профессионала — это создание Вещей, Штук. Каждая штука является новой единицей смысла. Когда-то её не было, но появился человек, который смог придумать штуку и воплотить её в жизнь. Для создания штук кроме других ресурсов нужно обладать большим уровнем ответственности. Стажёр может протереть монитор тряпочкой, руководитель проекта способен взять и придумать новое направление развития компании. Но если стажёр поймёт, что какая-то часть работы компании плоха, он может рассказать об этом, взять на себя ответственность и взяться за решение проблемы — создать новую штуку.
Любая задача бессмысленна без её воплощения. Можно бесконечно рисовать прототипы и писать тексты, но они никому не нужны без штук, в которых используются. Обычный сотрудник делает задачу, мало задумываясь о том, кому она нужна, часто не дожидаясь её воплощения в реальность. Просветлённый делает свою работу, а потом добивается от коллег, того, чтобы она внедрилась в проект и заработает (для этого он… верно, принимает на себя ответственность).
Ответственность нельзя дать, её можно просто взять.
Любую работу нужно делать последовательно, максимально фокусируясь на каждой задаче.
В подавляющем большинстве случаев «горящие» дедлайны — это миф. Любая срочная работа — это фейл (обычно чужой). Сроки поджимают? Сделаем завтра. Рисковать качеством ради производительности — это опасная практика, она рано или поздно подведёт.
Хорошо тратить на обсуждение задачи больше времени, чем на её решение. После того, как задача тщательно сформулирована и обсуждена со всех сторон, её остаётся только взять и сделать. Задачу, которая берётся с лёту, потом придётся подгонять под рамки реальности.
Задача копирайтера в коллективе — быть текстовым арт-директором для остальных сотрудников. Дизайнер сам может придумать слово в поп-ап, сотрудник службы поддержки сумеет создать смс-объявление, программист в состоянии написать пост на хабр. От таких текстов не требуется невероятного творческого уровня, все люди могут сделать их, если постараются. Копирайтеру достаточно выступить консультантом, отшлифовать то, что получилось, исправить ошибки и добавить перчинку. У него могут быть напряжённые творческие задачи, однако копирайтер не служит собачкой, которая должна прибежать и написать что-то. Часто на понимание чужой задачи придётся потратить в несколько раз больше времени, чем потратил бы исполнитель, решив её самостоятельно.
Обратная аналогия верна. Копирайтер может сам поправить текст шаблона в фотошопе и способен поменять названия кнопок в файле, который ему отдал программист. Понятно, что обычно он этого не хочет (или не умеет), но сие оправданием не является.
Синдром рыцаря (сотрудник бросается за любую порученную ему работу) — это лопата, которой он копает себе могилу.
Сотрудник учится в коллективе тогда, когда он начинает минимизировать рутину своих коллег. Обучение в коллективе — это движение от «Покажи, как поменять текст в шаблоне фотошопа» к «Посмотри, я тут создал простой шаблон с текстами для будущего промо-сайта». Вариант «Вот текст для промо-сайта, поменяй» — это признак непрофессионализма.
Соответственно, когда копирайтер учит фотошоп, а дизайнер изучает программирование, они делают это не потому, что им нечем заняться, а потому, что хотят делать штуку самостоятельно.
Если вкратце — берите ответственность, учите коллег делать работу целиком, и начинайте придумывать штуки. Делайте любую работу словно для себя, не жертвуйте качеством и не верьте в горящие дедлайны. Учитесь новому, каждый день, и ничего не бойтесь.
Что буду делать дальше
Первое время я планирую немного отдохнуть, привести в порядок свои дела и личные проекты. Хочу вспомнить эсперанто, научиться играть на укулеле, немного попутешествовать.
Я пока не объявляю о поисках новой работы, но если вам есть что мне написать — пишите на sergey@sergeykorol.ru
В окружающем мире есть одна странность, которая никак не даёт покоя. Одновременно с развитием сети и цифровых технологий вокруг нас, мы по прежнему сталкиваемся с неудобствами и странностями реального мира. Оффлайн врезается в интернет, словно кромка стола в лицо случайно уснувшего на нём человека.
Ежедневно мы сталкиваемся с множеством вещей, которые должны были бы давно уйти в вечность, но по-прежнему живы и держатся на ногах, словно злодейский супергерой.
Вот те, что особенно раздражают меня:
Чеки. Когда я снимаю деньги в банкомате, финансовая машина вместе с карточкой и купюрами выдаёт мне листочек — на нём методом термопечати нанесены циферки. Такой же чек мне выдают в магазине. Считается, что в случае странной ситуации они послужат доказательством совершения операции. Серьёзно?
Билеты. Я на выходных летал лоукостером Wizzair, который обязует всех пассажиров распечатывать электронные билеты, (если они не хотят доплачивать за это у стойки регистрации). Затем эту бумажку многократно сканируют, штампуют и разрывают на части.
Деньги. Деньги очень похожи на паспорт: достаточно того, что они у тебя есть. Иногда купюры просвечивают ультрафиолетом или просматривают на солнце (один раз наблюдал, как сторублёвую банкноту проверяли на подлинность методом лизания оной).
Паспорта. В России без паспорта человек не может практически ничего: купить билет на поезд, получить посылку или деньги в банке. При этом я никогда не видел, чтобы паспорт как-то по-особенному проверяли: обычно достаточно того, что он у тебя есть и того, что человек на фотографии хоть немного похож на человека, протянувшего документ.
Эти и многие другие вещи существуют потому, что людям по-прежнему нужны доказательства. Доказательства оплаты, совершения услуги и просто существования человека. По сути бумажки служат эквивалентом вещам, их бессмысленной проекцией на доказательную, документальную плоскость, пахнущую целлюлозой и чернилами.
Реальные вещи как доказательства — это проявления прошлого, в которых изготовление бумажки было трудоёмким делом, требовавшим особого мастерства или технологий, недоступных обычному человеку.
Сейчас технологии развиты настолько, что изготовить любую вещь или её бумажный экивалент не составляет большого труда (особой достоверности обычно не требуется, достаточно общего сходства). У каждого из нас в запасе есть история про то, как он подделывал проездные на автобус. Ваш покорный слуга проделывал этот фокус с талонами на питание в школьной столовой. Между талоном и паспортом не такая большая разница, как это может показаться.
Однако в современном мире важные бумажки не значат ничего без их проекции на другую плоскость — цифровую. Можно подделать чек из банкомата, но верить будут не ему, а записи в базе данных. Можно попробовать подделать шенгенскую визу, однако в Европу не пустят, если данные на ней не сойдутся с данными в компьютере офицера-пограничника.
Вещи-доказательства всё чаще оказываются просто неким логином к базе данных. Где-то база вполне осязаема (как, к примеру, в банковской сфере), где-то она остаётся невидимой. Однако почти всегда бумажка оказывается фактически ненужной, служит перестраховкой и оправдывает инерционность человеческого мышления.
Электронные деньги нельзя подделать, как ни старайся — это просто запись в базе данных, к которой у злоумышленника нет доступа. Бумажные чеки тоже никому не нужны, информация о покупке хранится у продавца, и её всегда легко извлечь в случае платёжной ошибки. Если нотариально заверенная ксерокопия паспорта имеет силу, то зачем он вообще нужен? Может, достаточно внешнего сходства и четырёхзначного пин-кода? Про бумажные билеты я вообще молчу.
Жителю цифрового мира странна мысль о том, что для доказательства недостаточно данных, а нужна еще и какая-то вещь. Это так же странно, как вход в почту по книжке с паролем или переписка в фейсбуке на бланках с водяными знаками. Физически ограниченная вещь, которую легко украсть или скопировать, служит единственно верным доказательством твоего существования — удивительная, невероятная ситуация для сети.
Неделю назад я получал свой заграничный паспорт в одном из посольств. Сначала охранники не хотели впускать меня внутрь, а потом сотрудники посольства отказывались выдавать мне документ без маленькой бумажки, распечатанной на чёрно-белом лазерном принтере. «Это не бумажка, а талон! Это документ, между прочим!» — сердилась сотрудница за тёмным бронированным стеклом. Рядом мигал светодиодом банкомат. В нём следовало снять евро для оплаты пошлины, и отнести их в окошко, расположенное в метре от банкомата.
В мире, где у бомжа нет паспорта, но есть доступ в интернет, единственным документом или идентификатором должна служить только информация: пароль, пин, воспоминание, изображение, отрывок стихов, сохранённые в человеческой памяти и сверенные с памятью машины. Все документы всегда с собой, в несгораемом костяном сейфе.
Паспорт, чек или бумажные деньги должны стать дополнительной опцией — для тех, кто любит фотографировать на плёнку или слушать музыку с пластинок (скоро к ним прибавятся читатели бумажных книг вроде меня). Странно, что мы с вами можем пообщаться в комментариях к этой записи, но не можем отправить друг другу письмо и получить его без паспорта. Не менее странно то, что это нас не раздражает (или раздражает недостаточно сильно для того, чтобы подобные анахронизмы остались только в музеях).
Александр Зайцев с небольшим отчётиком о киевском семинаре Студии: «Сориентироваться в городе помогают не только таблички и знаки, но и здания, достопримечательности, люди, протоптанные дорожки, уровень шума… Увеличивающееся количество сувенирных магазинов, попрошаек и уличных музыкантов почти наверняка говорит о приближении к центру города. Всё это — тоже навигация».
Ведомости пишут про Россию: «Гибридный режим старается решить свою основную задачу — обеспечение несменяемости власти — относительно низким уровнем насилия. Он не имеет в своем распоряжении ни морального капитала монархии, ни репрессивной машины тоталитаризма. Нельзя развернуть«маховик репрессий» без активного участия граждан. Но граждане гибридных режимов не хотят ни в чем участвовать. Характерно, что государственная пропаганда в гибридных режимах никого не мобилизует. Она объединяет граждан по принципу пассивности».
Евгений Морозов написал книжку про печальную сторону интернета: «Что с того, что в Венесуэле или в России есть интернет, если сам Уго Чавес вел трансляции в твиттере, а Госдума и Роскомнадзор сейчас — ну, в общем, понятно что. Вы ожидали подъем либерализма только потому, что где-то заработает поисковик, но в русском интернете «наиболее популярные запросы, пишет Морозов, не «что такое демократия» и «защита прав человека», а «что такое любовь» и «как похудеть». Это только кажется, что онлайновые сообщества объединяет какая-то цель, ради которой их участники готовы жертвовать хотя бы своим бытовым комфортом. Интернет расслабляет, приучает к ничегонеделанию, безответственности, самолюбованию — Морозов сравнивает активистские сообщества с воннегутовским гранфаллоном, кажущимся единством группой людей, бессмысленным по самой сути. Чтобы убедить себя и других, что вы действительно готовы изменить мир, раньше надо было по меньшей мере встать с дивана. Собственно, сейчас не нужно никакого Морозова, чтобы понять, что новые медиа не делают нас лучше и свободнее. Разглядеть пресловутого диванного революционера и чудовищ в его мыслях, производимых так легкомысленно, на коленке в ежедневном режиме, можно в своем фейсбуке или в самом себе, и непонятно, что вызывает большую неловкость или ужас: дурацкая фраза «диванный революционер», френдлента, собственные статусы, лайки за эти статусы или вполне себе физические последствия за необдуманные комментарии, призывы и прочее».
Японцы научились проецировать всякие изображения прямо на лицо.
Илья Бирман прямо с языка снял. Очень круто написано про кучу недоразумений, которые окружают нас каждый день.
Очередная прекрасная заметка о культурных отличиях между Россией и США: «И ведь вечеринка — тоже по-другому проходит, не как в России. В России засядут все в одну комнату, и будут обсуждать Путина, или, допустим, спорить про евреев — всё ли зло от них, или только часть, — или ещё на какую-нибудь совершенно корявую и болезненную тему, ибо задача тут — поспорить, поорать, устать, обняться и выпить. Если же все в одну комнату не помещаются, то оставшиеся выдавятся в другую комнату, организуют там совет поменьше, и будут обсуждать проблему поспокойнее: например что попы вконец зажрались, или как правильно коптить рыбу. А в Штатах — не так. Тут происходит так называемый «маленький разговор» — small talk. Это значит что нет никакого центрального стола, а вместо этого есть место, где еда, но люди туда подходят только пополнить запас на тарелке. В остальное время они расходятся как можно дальше друг от друга, и общаются маленькими группками, человека по два, редко — по три. Задача состоит в том, чтобы, по возможности, в ходе вечеринки успеть по разу мило пообщаться с каждым участником мероприятия, минут по 10, не больше. Обсудить погоду, для начала, потом какую-нибудь свежепрочитанную книжку, или кино, или ещё что-нибудь такое, безопасное. Проблемы напрямую обсуждать не след, но можно, и даже очень уместно, на самом деле, просить друг у друга совета. Например «у меня уже неделю на ноге язвы» — это плохая тема для беседы. А вот «А не подскажете ли вы хорошего дерматолога» — это очень хорошая. Она даёт другому человеку тему для разговора и возможность помочь, а это вежливо, и даже самоотверженно, в каком-то смысле».
Видеорассказ про фотографа, который снимает старинными камерами и проявляет ослиной мочой.
«В фильме Тодда Солондза «Сказочник» есть эпизод, в котором учитель хвалит мало способную к писательскому труду ученицу литературного класса за первые успехи на этом поприще: «По сравнению с вашим предыдущим рассказом, чувствуется существенный прогресс: здесь, по крайней мере, есть начало, середина и конец». Унизительный комплимент преподавателя делает ситуацию уморительно смешной. Воображаю такую глупость — произведение без начала, середины и конца! Но в абсурдистской литературе может не быть ни начала, ни середины, ни конца, ни героя, ни даже более-менее осмысленного действия — во всяком случае, в привычной форме и на первый взгляд. Просто, прежде чем решить, что, например, Хармс и Ионеско писали глупости, для понимания их нарратива придется приложить чуть больше усилия, чем обычно — и, как после совершения любой работы, понимание принесет вам огромное удовольствие» — Серафима Скрибюк про абсурдистскую литературу.
Стас Кулеш пишет про то, как в Новой Зеландии соотносятся стоимость квартиры и оплата обучения детей. Новозеландцы предпочитают покупать жильё подороже и не платить за школу, а не покупать квартиру похуже и возить детей в платное образовательное учреждение.
Сборник заметок Энн Ламотт о писательском ремесле, творческом воображении и способности писать как ремесле, а не ветреном увлечении.
«Птица за птицей» — это большая текстовая лекция писательницы о том, как… писать. Лекция не для профессиональных литераторов и не одарённых юношей с горящим взором и рукавами в чернильных пятнах, а для простых людей, которые всегда мечтали писать, но не знали, с чего начать. Начать, собственно, можно с этой книги.
Тридцать лет назад мой старший брат — тогда ему было десять — бился над школьным заданием, которое должен был сдать на следующий день. Им велели описать наших местных птиц; изначально на все отводилось три месяца, но брат ничего не успел. И вот он, чуть не плача, сидел за кухонным столом у нас дома в Болинасе, весь обложенный альбомами, карандашами и непрочитанными книгами про птиц. Объем работы парализовал его. Тогда пришел папа, сел рядом с ним, обнял и сказал: «Птицу за птицей, друг. Описывай птицу за птицей».
«Птица» — немного женская книга о писательском ремесле (не зря же она написана женщиной). Местами она чуть меланхолична, местами — вызывает острый приступ плаксивости, а местами автор чуть прегибает палку с феминными метафорами. Всё это можно простить и принять за неизбежную данность, представить Ламотт хорошей школьной учительницей со странностями.
Дозвонившись редактору, я сказала, что теперь знаю, как исправить проблемы, и скоро это докажу. Тот очень обрадовался. В доме, где я поселилась, была огромная обшарпанная гостиная. Однажды утром я принесла туда все триста страниц рукописи и разложила их на полу, главу за главой.
Я выкладывала страницы рядком, с начала до конца главы, как гигантский пасьянс или плитки садовой дорожки. Некоторые части из начала явно были уместней в середине; на последних пятидесяти страницах нашлись эпизоды, которые так и просились в начало; там и сям попадались сценки, которые можно было собрать и переписать — и вышли бы прекрасные штрихи к портретам героя и героини. Я ходила вдоль разложенных страниц, подбирала и скрепляла пригодные фрагменты, делала для себя пометки о том, как лучше дополнить, переделать или урезать некоторые главы. Теперь стало заметно, чего и где не хватает: переходов между фрагментами, информации, без которой не поймешь происходящего. Я записывала это на отдельных чистых листах и прикладывала каждый из них к соответствующей кучке страниц. Там оставалось еще много места, хватило бы на целые сцены. Так хороший друг после тяжелой утраты предоставляет вам уголок, где можно погоревать и прийти в себя. Я прикинула и набросала, что еще может стрястись с героями, которых я прежде так оберегала, что стоит на кону, что решается в каждом эпизоде. Я нашла, где и как еще можно надавить на персонажей, подтолкнуть их так, чтобы крах стал неизбежным, — и сценарий самого краха записала тоже. И, наконец, когда была уже во всем уверена, я сложила главы в новом порядке и села писать третий вариант.
Я писала маленькими порциями, стараясь довести до совершенства каждый кусочек, даже самый маленький и вроде бы пустяковый. Удалила пассажи, которые мне раньше были очень дороги и которые я впихнула в текст потому, что мне нравился стиль, или образ, или какой-нибудь каламбур. Я работала так восемь или девять месяцев и наконец прислала редактору первую часть, которая его удивила, и вторую, которая его очень порадовала. Третью часть я закончила примерно в то же время, когда рассталась с очередным «мужчиной моей жизни». Меня озарило: а что если отправить текст почтой, одолжить денег на билет до Нью-Йорка и пробыть там неделю-другую — заняться финальной правкой романа на пару с редактором, заодно отдохнуть от личных проблем. Кстати, и забрать в издательстве причитающиеся мне остатки аванса и устроить оздоровительный поход по магазинам. Я написала редактору, что вылетаю в Нью-Йорк. Возражать он не стал. Бывшему «мужчине жизни» я велела собирать чемоданы и съезжать из моего дома. Заняла у тети тысячу долларов, обещала вернуть в конце месяца. И улетела. В первое же утро по прибытии я надела нарядное «платье девушки-писателя» и туфли на шпильках и пошла встречаться с редактором. Я решила, что мы сразу приступим к правке, а потом он выдаст мне остаток аванса. Всем станет ясно, что истина и красота снова восторжествовали, а я с блеском преодолела полосу творческих неудач. Читатели будут в шоке, если узнают, что эту великую книгу чуть было не выбросили на свалку.
Но редактор сказал: — Мне очень жаль… Я посмотрела вопросительно. — Мне очень, очень жаль, — повторил он. — Но у вас опять ничего не получилось. Концы не сходятся.
Не скажу, что книга меня полностью очаровала, но она прочиталась легко и зарядила хорошим творческим настроением. Советую.
А теперь — небольшая коллекция интересных цитат из книги:
Самые удачные тексты, что рождались на моих семинарах, писали люди, которые хотели рассказать детям про свою юность или ранние годы самих детей.
Если вы талантливы и очень упорны, кто-нибудь в конце концов прочтет ваш текст и возьмется за дело.
Чем лучше человек пишет, тем лучше он читает, тем больше находит в чужом тексте. Учиться писать стоит хотя бы ради этого.
Проблема в том, что люди хотят публиковаться. То есть они вроде бы хотят писать, но на самом деле им надо, чтоб их печатали.
Полезный совет номер один: писать лучше понемногу, маленькими порциями. Часто бывает так: замышляешь автобиографический роман о собственном детстве, или пьесу из жизни иммигрантов, или трактат о… ну, скажем, роли женщины в истории. Но браться за это сразу — все равно что карабкаться по склону ледника. Ноги скользят, пальцы краснеют, мерзнут, из ран сочится кровь. Затем из глубин подсознания заявляются в гости все твои нервные расстройства и рассаживаются вокруг стола, как больные и чахлые родственники. Они стараются помалкивать, но ты чуешь тяжелый дух и знаешь, что они маячат где-то поблизости, за самой твоей спиной.
Скажите себе мягко и ласково: «Радость моя, мы сейчас просто напишем про речку на закате, или про то, как ребенок плавает в бассейне, или про то, как мужчина первый раз встречает свою будущую жену. Вот и все. Будем описывать птицу за птицей. Но уж этот маленький кусочек доведем до конца».
Не бойтесь отвратительных первых набросков. Они бывают у всех хороших писателей. Именно наброски дают возможность написать добротный черновик, а затем — отличную рабочую версию.
Повзрослеть — значит научиться быть своим собственным собеседником.
Если вы хотите писать, то имеете на это полное право. Но вы едва ли далеко уйдете, если не сможете побороть перфекционизм.
Есть образ, который всегда помогает мне изучить людей, возникших в моем воображении. Его придумала одна моя подруга: как-то она сказала, что при рождении любой из нас получает свой собственный клочок душевного пространства. Этот личный «участок» есть у вас, у меня, у моего ненавистного дядюшки Фила, у какой-нибудь Триши Никсон с соседней улицы. И там, в его границах, каждый волен делать что угодно — при условии, что это не вредит никому другому. Можно вырастить там фруктовый сад, устроить цветник, разбить овощные грядки и засадить их в строго алфавитном порядке; можно не делать вообще ничего. Хочешь устроить склад автомобильного хлама или выставку-продажу запчастей? Пожалуйста. Однако вокруг участка всегда есть забор, а в нем калитка. И если кто-то повадится ходить на твою территорию и гадить или же станет требовать, чтобы все переделали на их лад, ты имеешь право попросить таких гостей на выход. И им придется уйти, потому что это твое личное пространство. Точно так же у любого персонажа есть внутренняя территория, которую он обустраивает (или не обустраивает) на свой манер. Одна из главных задач автора — как можно скорее понять, что происходит в душевном пространстве героя. Как очерчена его «делянка», что на ней растет? Возможно, вы и не станете излагать все это прямым текстом, но надо хорошо представлять себе внутреннюю жизнь тех, о ком вы пишете.
Люблю малую прозу потому, что рассказ — формат самой нашей жизни. Когда нашим друзьям радостно или больно, когда они охвачены любовью или гневом, когда тоскуют или возмущены несправедливостью, мы слышим истории обо всем этом. Просидите всю ночь с другом, который только что развелся, и он выдаст вам целый сборник рассказов о страсти, нежности, непонимании, горечи, деньгах; о тех днях и часах, когда они с женой были еще вместе, кричали друг на друга, или дулись каждый в своем углу, или занимались любовью.
Симпатичный рассказчик — как друг, в чьем обществе вам всегда хорошо, чьи мысли всегда интересны, комментарии неизменно привлекают внимание, шутки смешат до слез, меткие фразы хочется запоминать и выдавать потом за свои. Когда у вас есть такой друг, он вполне может сказать: «Слушай, мне надо заехать на помойку в Петалуме. Не хочешь со мной?» — и вы совершенно искренне решите, что ничего интересней и придумать нельзя. Если же неприятный, скучный человек предложит сводить вас в дорогой ресторан, а потом на хороший спектакль, вы наверняка предпочтете остаться дома и весь вечер разглядывать формочки для желе.
Писатель стремится раскрыть истину и при этом лжет на каждом шагу — такой вот парадокс. Если вы рассказываете о выдуманном — вы лжете. Но свою неправду вы творите во имя истины, а затем стараетесь предельно ясно воплотить ее в слове. Вы лепите персонажей из разного материала — частично он взят из житейского опыта, частично добыт из глубин подсознания, — и надо стремиться рассказать о них всю правду, даже если они и не существуют на самом деле. Полагаю, здесь применимо главное этическое правило: я не хочу, чтобы мне лгали; я хочу, чтобы мне говорили правду, поэтому и сам постараюсь быть правдивым перед читателем.
Сюжет вырастает из персонажа. Если сосредоточиться на тех, о ком вы пишете, на их внутреннем мире, который вы будете все лучше узнавать день ото дня, что-нибудь обязательно произойдет.
Персонажи не должны стать пешками в истории, которую вы задумали. Сюжет нельзя навязывать им как приговор. Мой девиз: не беспокойтесь о сюжете, беспокойтесь о героях. Пусть их слова и поступки раскроют их внутреннюю суть, участвуйте в их жизни и все время спрашивайте себя: а что теперь? Развитие отношений и создает сюжет. В эссе «Тайны и обычаи» Фланнери О’Коннор вспоминает, как дала несколько своих ранних рассказов старушке-соседке, а та прочла и сказала: «Вот-вот, эти люди вечно такое вытворяют!» Это и есть сюжет — поступки, которые люди совершают вопреки всему, что подсказывает: не делай так, лучше тихо отсидись на диване, глубоко дыши, позвони психологу или открой холодильник и ешь, пока зуд не уймется.
Хороший диалог — одно из главных удовольствий от чтения, когда нам предлагают сменить темп и отдохнуть от изложения и объяснения — словом, от всей этой писанины. Но ничто не портит текст сильнее, чем неудачный диалог.
Чтобы слышать и записывать все, что говорят люди вокруг — и что могут сказать персонажи, — нужны опыт и мастерство. Причем речь персонажей должна быть более яркой и емкой, даже более правдоподобной, чем то, что произносится в реальности. Литературный диалог ближе к кино, чем к повседневной жизни: он должен быть насыщенным и драматичным.
Раньше, до появления кинематографа (и, скажем, до Хемингуэя), диалог в романах был куда более витиеватым и сложным. Персонажи изъяснялись так, как вряд ли станет говорить нормальный живой человек. С появлением Хемингуэя речь в литературе начала упрощаться. Удачным стал считаться «острый» и лаконичный обмен репликами.
Есть несколько приемов, которые помогают в создании диалога. Во-первых, всегда озвучивайте реплики: читайте их вслух или хотя бы проговаривайте про себя. Это требует практики, причем упорной и регулярной. Потом, когда вы окажетесь «в большом мире» — не за рабочим столом — и услышите разговоры живых людей, вас потянет править реплики, играть с ними; вы невольно станете представлять это все на книжной странице. Слушая, как говорят в повседневной жизни, вы постепенно научитесь брать чью-нибудь пятиминутную речь и превращать ее в одну-единственную фразу, ничего при этом не потеряв. Во-вторых, помните: персонаж опознается по тому, что и как он говорит. У каждого должна быть своя манера речи. В-третьих, попробуйте проделать такое упражнение: сведите двух персонажей, которые не переносят друг друга, не хотели бы даже оказаться в одном городе и отдали бы все на свете, лишь бы избежать встречи.
Чем ближе вы будете знакомы со своими героями, тем чаще начнете смотреть на мир их глазами.
Быть писателем — значит замечать людские страдания и, как выразился Роберт Стоун, стараться найти в них смысл. Но это получается, только когда смотришь на людей с уважением. Тот, кто видит только дорогую одежду или лохмотья, никогда их не поймет.
Если вы то и дело начинаете тексты и бросаете, не закончив, если быстро теряете интерес и желание дописать до конца — вполне возможно, в них просто нет того, что для вас по-настоящему важно. Стержнем любого произведения должны быть вы сами, ваши ценности, ваши убеждения. Моральный кодекс, по которому вы живете, и есть тот язык, на котором вы пишете.
Чтобы стать хорошим писателем, мало все время писать — нужно еще иметь взгляды, которые вы готовы отстаивать.
Мне кажется, ключ к сотрудничеству с собственной интуицией в том, чтобы подобрать для нее пригодную метафору. Брокколи — это, конечно, абсурд, но мне помогает. Один мой друг представляет свою интуицию в виде животного. Он так и говорит: «Мой зверь думает, что…» или: «Нет, зверь не одобряет». Неважно, какой символ выберете вы. Главное, чтобы он обозначал независимый голос, который не обязан вам подчиняться. Если заблудились в лесу — пусть конь сам найдет дорогу домой. Вам надо дать ему волю, иначе будете только мешать.
Мне очень хочется думать, что Генри Джеймс сказал свое знаменитое «писатель — это тот, от кого ничего не ускользает» в момент, когда искал очки, а они как раз сидели у него на лбу.
Мы составляем бесконечные списки и надеемся, что они не дадут забыть про покупки, звонки, письма, идеи, наметки для будущих рассказов или статей. Но все равно, когда подходишь хоть к какому-то пункту в одном списке, у тебя уже масса просроченных дел из другого. Однако я верю в списки, заметки, а еще в карточки, которые помогают и с первым, и со вторым. Бывает, сидишь или гуляешь где-нибудь, а все мысли — в работе, перед глазами стоит сценка или набросок персонажа. А иногда впадаешь в уныние, и дело никак не движется, и впору идти на кухню и хлестать теплый джин прямо из кошачьей миски. И вдруг, откуда ни возьмись, возникает идея или картинка. Иногда она вплывает в сознание золотой рыбкой — яркая, прелестная, невесомая; и ты смотришь с восторгом, словно ребенок глазеет на прежде пустой аквариум. А в другой раз нужный образ выплывает из темного угла, как привидение, и ты отшатываешься в испуге. Эти нежданные наития бывают так богаты, что, кажется, их и не осмыслишь. Но записывать все равно надо. У меня везде в доме валяются карточки и ручки: возле кровати, на кухне, в ванной, у телефона и даже в бардачке машины. Еще я всегда сгибаю одну карточку пополам (вдоль, если хотите знать) и сую в задний карман брюк, когда иду гулять с собакой. Вдоль — чтобы она меня зрительно не полнила. На всякий случай делюсь этой маленькой хитростью — хотя у вас, наверное, хватает других забот. Мою картотеку не назовешь упорядоченной или хорошо организованной. Язвительные, враждебно настроенные студенты часто спрашивают, что именно я делаю со всеми своими карточками. Единственное, что я могу ответить: «Я на них пишу». Сам процесс записывания дает процентов пятьдесят вероятности, что мысль зацепится у меня в памяти. Когда я работаю над книгой или статьей, то добавляю карточки к собранному материалу — просто прикалываю их к тем страницам черновика, куда могли бы вписаться эти идеи. Или раскладываю на столе рядом со стопкой набросков для главы или статьи, над которой бьюсь в этот момент. Когда работа встает, я теряю мысль и в голове у меня начинают гудеть тамтамы (верный сигнал, что вдохновение иссякло), я перебираю карточки. Ищу в них то, что могло бы стать очередным небольшим фрагментом и снова взбодрить меня, прибавить энтузиазма, заставить сцеплять друг с другом эти чертовы слова — в чем, собственно, и состоит ремесло писателя. На столе у меня лежат карточки с увиденным, услышанным и подмеченным на прошлой неделе, но есть и записи двухлетней давности. Если хорошо покопаться, можно найти даже заметку, которую я сделала шесть или семь лет назад, когда шла вдоль соленого озера от Саусалито до Милл-Вэлли. Мимо меня то и дело проезжали велосипедисты, но я не обращала на них особого внимания. Вдруг мимо пронеслась какая-то женщина, и меня обдало лимонным запахом ее духов. Запах — прямо как у Пруста — перенес меня лет на двадцать пять назад.
Когда-то давно в New Yorker промелькнула такая карикатура: двое мужчин сидят на диванчике во время оживленного фуршета и разговаривают. Один из них бородат и выглядит как типичный писатель. Другой похож на нормального человека.
У одного из лучших известных мне авторов есть жена; она читает все его тексты и говорит, что ей понравилось, а что не очень и почему. Она практически его соавтор. Еще двое знакомых писателей вычитывают друг друга. Из моей пары читателей один тоже пишет; это мой близкий друг и по совместительству — один из самых тяжелых нервнобольных в нашей галактике.
Мне кажется, что жизнь и правда слишком коротка. Когда можно писать — надо писать, а не бояться, что выйдет плохо. Не нужно тратить время на людей, которые не находят для вас доброты и уважения, вокруг которых надо ходить на цыпочках, затаив дыхание. Нельзя вздохнуть полной грудью, если живете затаясь. А писать — значит дышать полной грудью, впитывать в себя образы, мысли, запахи. Они должны вливаться в вас потоком. Для этого нужно бороться с пустотой, а писатели очень часто не справляются с ней без помощи и поддержки друзей и близких.
Когда не знаешь, чем заняться, в голову не приходит ни единой мысли, зато одолевают скука, отчаяние и презрение к себе, но при этом никак не получается оставить текст в покое и подождать лучших времен, можно попробовать такой прием. Расскажите часть истории — например, жизнь одного из персонажей — в форме письма. Не исключено, что вольный слог поможет сбросить иго перфекционизма.
Писатель должен видеть и показывать те зияющие пустоты, что мы стараемся прикрыть мишурой. Ведь именно там, в провалах, таятся бесчисленные возможности — например, шанс понять, кто мы на самом деле, без прикрас, без внешних атрибутов.
«Свобода нужна для того, чтобы освобождать других». Если вы сумели вырваться из рабства, порвать цепи, что приковывали вас к человеку или образу жизни, — расскажите об этом. Рискните, попробуйте освободить кого-то еще. Не все будут этому рады. Родственники чаще всего считают, что лучше держать язык за зубами. Ну и что с того? Выложите все как есть, выплесните на страницу. Накропайте паршивый, отстойный, слезливый, истеричный черновик, а потом по возможности избавьтесь от излишеств
Все интересные истории давно витают где-то и ждут, что их расскажут по-новому, свежо и ярко. Марк Твен когда-то сказал: «Адам был счастливым человеком — когда ему в голову приходило что-нибудь смешное, он мог быть твердо уверен, что не повторяет чужих острот». Жизнь похожа на огромный завод по переработке вторсырья: думы и треволнения человечества снова и снова возникают во Вселенной.
Вообще «творческий кризис» — по-моему, неудачное выражение, очень неточное. Если он все же творческий, почему же кризис? Ты ведь творишь. Это как если жена выгонит мужа на улицу и запрется в доме, а муж станет говорить, что у них проблемы с дверью.
Нужно все время дарить, и дарить, и дарить себя миру. Иначе нет смысла писать. Что-то должно все время проистекать из глубин твоего существа; тогда дарение станет само по себе наградой. Издать книгу — не самое важное дело на свете. А вот научиться дарить себя — достижение вселенского масштаба.
Работа — как ребенок — возьмет в заложники, высосет досуха, лишит сна, сведет с ума, втопчет в грязь. Но однажды ты поймешь, что именно в них обрел сокровище, которое искал всю жизнь.
Творчество — сочетание наивности и умудренности. Чтобы писать, надо иметь чуткую совесть и верить: прекрасно то, что праведно. Умудренная жизнью наивность — великий дар. Ею нужно делиться с миром.
Вот что еще: когда начинаешь писать, становишься лучшим читателем. Ведь ты теперь знаешь, как тяжело дается порождение текста — и как чудовищно тяжела мнимая легкость! Писатель любой текст видит изнутри, понимает, как он сделан, как устроены портреты персонажей и что придает им такую притягательность, как образуется особый колорит, как подается информация. Если знать, какая тонкая работа за этим стоит, начинаешь смаковать книгу, наслаждаешься ею, как гурман.
Писать — значит жить осознанно. Если вы пишете просто, искренне и правдиво, ваши читатели смогут узнать в героях себя; тогда проходит чувство одиночества и отделенности от мира, которое так часто и больно нас мучит. Не увлекайтесь экивоками и чистой игрой ума. Не бойтесь эмоций; не стыдитесь воспоминаний. Не бойтесь того, что подумают люди. Бойтесь ничего не написать.
Полгода живу в Москве, и все полгода с удовольствием собираю метрошные билетики. Многие из них выпускаются к определённому случаю и имеют хождение всего несколько недель или дней.
Приятно, когда бытовые мелочи имеют коллекционное свойство — это придаёт им душевность (благо каждому человеку по натуре приятно коллекционировать вещи).
«Аналитики часто делят страну на 84 субъекта и проводят разграничения: богатые, бедные, средние, промышленные и прочие зоны. На мой взгляд, Российская Федерация делится на три части. Первая часть (Россия-1) вполне очевидна — это крупнейшие города. Они разные: Новосибирск отличается от Екатеринбурга, Москва от Краснодара, — но у них есть общее и главное свойство — в них концентрируется человеческий капитал. Самое образованное, мобильное, мотивированное население России, как правило, концентрируется в крупнейших городах. Если отсекать крупнейшие города по уровню «под миллион», то это каждый пятый россиянин. Если поставить планку в 500 тысяч, то это 31% населения Российской Федерации. Населенные пункты в 500 тысяч человек — это большинство региональных крупных центров. Каждый третий россиянин живет в крупногородской среде. Если в России-1 мы видим модерн, новые формы и образы жизни (конечно, и там бабушки сидят на лавочках, но двигает Россию-1 модернизационный тренд), то Россия-2 — это территория еще очень советская. Это средние и менее крупные города (условные границы в 50–250 тысяч человек). Большие и средние города (большие — по классификации свыше 100 тысяч) можно разделить на две группы. Первая — сохранившие индустриальную функцию города, которые остаются в основном индустриальными (Череповец, Магнитогорск, Нефтеюганск и так далее). Они часто зависят от предприятий, которые в них расположены, или компаний, являющихся доминирующими в экономике. Вторая группа — это большие и средние города, утратившие индустриальную функцию, обычные райцентры: «стотысячник», окруженный сельской территорией, в нем райбольница, пара ПТУ, техникум, филиалы вузов, индустрия умерла еще в 90-е годы. Эта средняя Россия — она очень советская. Она, во-первых, сильно зависит от государства — потому что доля бюджетников там существенно выше; зависит от экономической конъюнктуры — потому что российские промышленные предприятия, те, что живые, вписаны в глобальный рынок, и когда начинается кризис на глобальном рынке, он сильно сказывается на этих городах. Или же они уже полуживые, как машиностроительные города, и им нужны формы поддержки государства. Это территория со средним человеческим капиталом, базовый профиль образования — среднее и начально-техническое, концентрация людей с высшим образованием, более фундированным, гораздо меньше, и эта Россия-2 остается в значительной мере патерналистской, она зависит от государства и требует от него помощи». — интересное на Постнауке.
Look At Me пишет про фотографию: «Как обычно рисовали художники-реалисты? Они брали бумагу, прикрепляли её на мольберт (или клали на колено или столик в парижском кафе блокнот для зарисовок) и начинали рисовать. То, что он рисует, если, конечно, он художник реалистического направления, должно находиться у него перед глазами. Саму картину на холсте можно писать уже потом, в мастерской, опираясь на подготовленные эскизы, наброски и зарисовки. Людям неудобно смотреть вверх или вниз, обычно они смотрят перед собой. Именно поэтому художники-реалисты рисовали то, что находится у них перед глазами. Поэтому практически во всей классической живописи линия горизонта находится в пределах картины, ведь взгляд стремится к горизонтали. В первые 30–40 лет своей жизни фотография придерживалась аналогичных взглядов на отношения с пространством. Только с последней четверти XIX века фотографы задались вопросом «а почему мы должны смотреть только и исключительно горизонтально?». Выяснилось, что можно снимать и вниз, и вверх, и это открытие радикально поменяло как фотографию, так и живопись».
Оказываются, были специальные бальные книжечки: «Заполнение бальной книжечки требовало большого искусства, которым мне так и не удалось овладеть до конца. Скажем, на танцах присутствуют три девушки, А, В и С, и три юноши, D, Е, F. Существуют обязательные правила: полагается с каждым протанцевать минимум по два раза, а, может быть, пойти с кем-то из них поужинать, если только вы не настроены решительно против. Все остальное на ваше усмотрение, вы свободны. На вечере полным-полно молодых людей. Некоторые из них — иных вам вовсе не хочется видеть — тотчас приближаются. Приходится хитрить. Надо попытаться не дать им увидеть, что ваша бальная книжечка еще не заполнена, и с задумчивым видом сказать, что, может быть, разве только танец под номером четырнадцать. Трудность состоит в том, чтобы соблюсти баланс. Молодые люди, с которыми вам хотелось бы танцевать, где-то здесь, но если они появятся слишком поздно, книжечка может оказаться уже заполненной. С другой стороны, если вам удалось увернуться от первых кавалеров, в вашей книжечке могут остаться дырки, так и не заполненные «правильными» молодыми людьми. И тогда во время некоторых танцев придется «подпирать стену». О! Какое разочарование приходилось испытывать, когда молодой человек, которого вы втайне так страстно ждали, вдруг возникает перед вами, потратив массу времени в тщетных поисках, отчаянно высматривая вас повсюду, но только не там, где вы были на самом деле!»
Фейсбук радует: «К фразам Ницше стоит мысленно приписывать: «Один я умный в белом пальто стою красивый». И все сразу становится на свои места. Например: Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает ее, тот глуп. Один я умный в белом пальто стою красивый. Моральные люди испытывают самодовольство при угрызениях совести. Один я умный в белом пальто стою красивый. Величественные натуры страдают от сомнений в собственном величии. Один я умный в белом пальто стою красивый».
«На территории Кремля есть специально обученные хищные птицы, которые отпугивают стаи голубей. Это соколы, голуби их боятся. Голубей нигде не любят, а в Кремле особенно: они гадят, портят памятники своим помётом. Конечно, главная опасность в том, что у них бывают вспышки заболеваний, в том числе тех, которые передаются людям. Например, от голубей можно заразиться токсоплазмозом — болезнь с неприятными последствиями для человека, вплоть до бесплодия». — вот такие пироги.
«На первый план выходит новый тип едока — не хипстер из «Жан-Жака», а рыцарь аскезы, защищенный от насмешек и непонимания внешним панцирем, неподвижной светлой идей. Хипстер — такие раздаются упреки — наел себе репу на устрицах; воин укрепит свои устричные латы, накушавшись репы». — «Афиша» радует.
Американский путешественник описывает впечатления от путешествия по России: «I imposed a character limit on myself for the About Russia section or I would have pulled a Tim and made it 4,000 words, so I’ll just do this whole thing in one sentence: Things were ruled by a series of Grand Princes through the Middle Ages until 1547, when Ivan the Terrible decided he’d rather be a Czar, at which point there were Czars, which lasted until 1721, when Peter the Great realized that it was cooler to be an Emperor, and then there were Emperors until the Russian Revolution in 1917, when the last Emperor, Nicholas II, was murdered along with his family, after which there was the Soviet Union, whose leaders were called long things like General Secretary of the Communist Party of the Soviet Union and most notably include Vladimir Lenin at first, then the especially unpleasant Joseph Stalin, then a handful of others until the reign of Mikhail Gorbachev and the dissolution of the Soviet Union in 1991, after which we were left with the new Russian Federation, officially a multi-party representative democracy but unofficially one of those democracies that does a lot of undemocratic things and is ranked as the 122nd most democratic country by the EIU, and of which Boris Yeltsin served as the first President, followed by Vladimir Putin and then Dmitry Medvedev, but then in 2012 Putin (who was Prime Minister then, the second highest office) was like “Hey look at that zebra!” and when Medvedev looked Putin took the office again and made Medvedev Prime Minister, and that’s where we are today».
Занятная статья про психологию потребления вина. Вот характерная цитата: «Expectations seem to matter on a fundamental level: they may affect the physiology of taste itself. In one recent study, the Stanford University neuroeconomist Baba Shiv, along with his graduate student Ab Litt, designed a test to interfere with our actual taste receptors. First, they gave two groups of students identical descriptions of a wine, but for one group they added a note that described some vintages as having “unpleasant and unappealing sour undertones.” By itself, the note dramatically changed the experience of wine tasting: those who’d read it rated the wine significantly lower. Shiv and Litt then went a step further by manipulating actual taste receptors using miraculin, a glycoprotein from the so-called “miracle berry”—the fruit of the plant Synsepalum dolcificum—that alters one’s ability to taste sour notes. The miraculin was presented in the form of a dissolvable tablet that, participants were told, was a simple “chalky and tasteless” way to clear their palates for the tasting. (In a control condition, the substance was actually a calcium supplement pill.) Shiv and Litt found that the people in the sour condition now rated the wine as tastier. They couldn’t taste the sourness, so their enjoyment of the same wine increased—all because they weren’t tasting something they’d been led to expect would negatively influence their appreciation. In a second study, Litt and Shiv described the same sour undertones as a positive attribute: it would signal “palate sensitivity.” This time, people who’d read the sour description liked the wine more, and those treated with miraculin liked it less».
ЖЖ радует: «Итак, финальное действие представляет собой эпизод, где в небе над Скандинавией, Юте приходится выпрыгнуть без парашюта из самолета с пристегнутой к руке бомбой, в прыжке взломать наручники, после чего спланировать на другой самолет, зацепиться за него, прикрепить бомбу, дождаться взрыва, а затем начать искать среди падающих с ним на землю обломков запасной парашют, в то время как остальные члены экипажа самолета тоже ищут парашюты и параллельно стреляют в героя (а он отстреливается), прячась в падении за другими обломками. Параллельно с этим Бохди, который тоже падает без парашюта, пытается прикрепить к ногам сноуборд, чтобы приземлиться на нем на ледник и выполнить восьмое испытание.
Интервью с Эмили Смит, которая в одиночку путешествует на яхте вокруг света».
Кусочек книги Макса Хейстинга об обществе времён Первой Мировой: «Французским школьникам предлагались такие темы для сочинений, как «Отъезд полка на фронт», «Письмо от неизвестного старшего брата, который сражается за нас», «Прибытие поезда с ранеными», «Немцы убили маленького семилетнего мальчика, который играл в поле с деревянным ружьем» и «Немцы заняли твой город. Опиши свои чувства». Географию требовали вести по ежедневно обновляющимся картам боевых действий. Раненым учителям, возвращающимся в школы, отводилась особая роль, хотя, возможно, не совсем та, которую предполагало Министерство просвещения. Уроки немецкого сменил английский, а в курсе истории упор делался теперь на римских и греческих героев».
Большая и интересная статья про бразильского автобусного магната, который скупает тоннами виниловые пластинки, собрал дома самую крупную коллекцию.
