С удовольствием прочитал две свежие книжки от издательства журнала «Шрифт».
«Кое-что о шрифте в типографике» — это сборник небольших эссе Владимира Кричевского.
Стиль Кричевского даётся мне тяжело. Владимир Григорьевич кажется мне талантливым и всезнающим мастером, но довольно занудным автором. Пишет он странно, словно обо всём и ни о чём одновременно. Впрочем, такое чувство может складываться у меня потому, что я слишком мало и плохо знаю предметную область, которую он описывает.
Шрифтовики идут дальше энтомологов. Подобно пчеловодам и шелководам, они совершенствуют шрифтовую породу, скрещивают между собой разные виды, способствуют разведению «насекомых» на свободе и в пиратской неволе.
Аналогия с крыловской басней прихрамывает и в том смысле, что наш «слон» стоит где-то в стороне, но сам построен из «букашек».
Понравилось, что размышления Кричевского здорово дополняются примерами из оформительской практики. В разворотах старинных и современных книг видна любовь автора к собирательству предметов, связанных с делом всей жизни.
Теперь — «О шрифте» Владимира Фаворского.
Владимир Фаворский — это именитый советский шрифтовик, дизайнер-график, теоретик искусства. Книголюбам он известен как мастер линогравюры. Его работами украшены издания Пушкина, Шекспира, а также десятки других книг, журналов и сборников.
В мире советского искусства Фаворский пользовался особым статусом — как Пастернак в мире советской литературы. Оставаясь в стороне от «генерального направления» (социалистического реализма), он вёл жизнь затворника, проживая в собственном доме на дальней окраине Москвы. В последние годы жизни он вообще не появлялся на публике: тяжелый недуг приковал его к постели. Он принимал посетителей, как нам говорили, изредка и избирательно. Одному из моих однокурсников посчастливилось повидать Мастера; после хаджа в Новогиреево, где в своём Красном доме жил Фаворский, степень его популярности на курсе зашкаливала.
Размышления Фаворского для меня оказались слишком круты — можно сломать свой молочный шрифтовой зуб. Зато работы мастера поразглядывал с удовольствием.
Побывал на мастер-классе Юрия Сапрыкина о городской журналистике. В десяти лекциях Юрий рассказывал о том, как появились современные медиа о Москве и других городах. На мастер-классе почти не было ничего о том, как писать. Зато было много о том, как писали другие, как думать о городе (и как думали другие). Мы говорили о Гиляровском и Памуке, вспоминали байки и истории, спорили и размышляли. На мой взгляд, получилось здорово. Юрий — отличный рассказчик, а мы старались быть благодарными слушателями.
Эти две недели меня здорово вдохновили, и познакомили с классными людьми. Во время мастер-класса я вёл небольшой конспект. Понимаю, что его будет трудно читать в отрыве от контекста, но выложу. Фоном для конспекта будут фотографии, которые я снимал во время нашей совместной прогулки по ВДНХ.
Городская журналистика стала очень предсказуемой. Всему можно научиться за пятнадцать минут. Это можно сделать самим в сети. Городское издание в Москве сейчас — это либо рассказ о том, как хорош Собянин(вспомните страницу логина в метро), либо издание о том, что где что можно съесть, купить, снять или сходить. Еще есть издания о позитивных изменениях в Москве(например,«Афиша»). Есть издания о городе как архитектурных явлениях, есть оппозиционные издания о божественного цвета бордюрах и заборах. Но все эти подходы очень ограничены и предсказуемы.
Гиляровский — это предтеча городской журналистики. Однако он творил скорее криминальную хронику, был сам себе отделом происшествий.
Гиляровский вёл себя не как историк, а как зоолог. Он ловил разные городские биологические виды, вытаскивал их«на камеру» и умилялся им. Ему были интересны социальные типы людей:«Нравы, повадки, ореол обитания и классификация видов». С таким восторгом зоолог Дроздов рассматривает ядовитую змею.
Трудно представить талант общительности Гиляровского в наше время, где пик общения приходится на фейсбучный чат.
В работе Гиляровского были цель, метод и миссия. Метод — умение притвориться, втереться в доверие, проявить гений общения, вытащить из людей информацию. Миссия — защитить слабых, дать бессловесным людям голос. А цель — это рассказать хорошую историю.
Сама по себе защита слабых не может быть целью, только миссией. Целью всегда должна быть хорошая история. Без крутой истории деньги не соберутся, и крыша не починится.
Гиляровскому всегда нужен рассказ, анекдот, байка. Это может быть частью статьи, торчать из неё как гвоздь.
Сейчас социальной тематикой мы считаем истории об униженных и оскорбленных: больницы, тюрьмы, инвалиды. А для Гиляровского социальная тематика — это все люди, которые наполняют город.
Город для Гиляровского — это место, где люди едят. Попутно они выпивают, заключают сделки. Однако всё это концентрируется вокруг еды или алкоголя. О любой профессии важно рассказать через призму мест того, как они питаются. Но это не ресторанная критика(«Пряная нотка розмарина в нежной мякоти ягнёнка, 680 ₽»), а социальная(«Тут у нас кальяны, тут — у нас VIP-гости, а чёрных сюда не пускаем»). Для Гиляровского трактиры — это способ рассказать о нравах, о состоянии умов.«Он ел часа два, и между порциями дремал». Гиляровский перечисляя блюда на столе, на самом деле описывает человека.
Первое издание«Москвы и москвичей» вышло в 1926 году, второе — 1934. Он перечисляет десятки блюд друг за другом так, что для людей того времени подобное описание выглядело как фуд-порно. Одни этого никогда не знали и представить себе не могли, а другие всё это еще помнят, щемя сердце.
Казалось бы, такая совсем приземлённая, служебная гастрономическая тема становится поводом для разворачивания панорамы человеческих типов, социальных классов людей.
Для Гиляровского город — это место встречи с незнакомцами.
Другая призма для рассматривания города для Гиляровского — это место торговли. Например, рынки на главных площадях.
Хитровка была местом, где кормили самым трэшовым стрит-фудом.
В Гиляровском сочеталось любопытство с полным отсутствием брезгливости. Он не чувствует, что падшие люди хуже его. Они для него интересны такими, какие они есть.
Гиляровскому наплевать на все сферы интересов. Он ничей не агент. Он агент хорошей истории.
За последние двадцать лет сменилось множество городских архетипов: новые русские, модники, бандиты, инвестиционные банкиры. Но что мы знаем о них, если этих людей нет среди наших родственников? Да ничего! Очень жаль, что в Москве не нашлось нового Гиляровского.
Во вселенной Гиляровского невозможно выстроить оппозицию к окружающему миру. В его репортажах нет разделения, у него ни один социальный тип не противопоставляется другому. Не светлое и тёмное, а градации разных цветов.
Где история про то, как готы съели эмо? Нет описания — не было и явления!
Молодые городские журналисты хотят писать про экзотику(например, про московское сообщество ассирийцев). Однако при таком подходе мимо нас проплывают социальные типы, про которые он на самом деле состоит. Лучше думать о городе как о лесе, который населён самыми разными животными. То есть людьми.
Когда приезжаешь в Стамбул или Лондон, ты смотришь на город не своими глазами, а глазами литературных героев.
Сегодня не существует мифа о Москве, который характеризовал бы людей, которые в ней живут. Образы о Москве из медиа не универсальны.
Можно с лёгкостью представить себе, что Москва — это город, где все валяются в обновлённых парках или бегают полумарафон.
Иерусалимский миф не создаётся силами библейской истории. Так и Дублин не создаётся мифом«Уллиса» Джойса.
Живая душа, заключённая в клетки города, словно в клетки собственного тела.
Писателю никогда верить нельзя. Всё, что они рассказывают о себе, они частенько рассказывают ради красного словца.
Для людей эпохи Белого увидеть сияние заката и увидеть в нём мистический зов — это как в наше время пойти попить кофе.«Петербург» Белого — это полная противоположность«Уллису» Джойса в топографическом смысле. С Белым карту города не построишь.
Город у Белого — это праздная мозговая игра, игра искривлённого сознания.
Эссе Бродского«Набережная неисцелимых» в Венеции сейчас продаётся в любой сувенирной лавке. Что может быть большим признанием для писателя, если не твой труд, который стал чем-то вроде магнитика на холодильник.
Венеция — это дымка, которая состоит наполовину из сырого кислорода, и еще наполовину — из кофе и молитв.
Почему-то люди очень болезненно относятся к тому, как их город отражают в фильмах, статьях или книгах.
Если ты смотришь на свой город глазами чужака, тебе хочется, чтобы чужак похвалил тебя, потому что ты на него похож. Если к тебе приезжает британский музыкальный журналист, то ты ждёшь, что он скажет:«Вау, да ваш Tesla Boy – прямо как у нас». А ему интересны дикости, на которые ты не обращаешь внимания, или тебе они совсем неинтересны. Ты начинаешь бороться с этими дикостями и вдруг оказывается, что в твоём месте не осталось совсем ничего интересного. Так, однажды из Стамбула увезли на Принцевы острова всех диких собак. Но этот факт показался западным журналистам еще большей дикостью, чем само наличие бездомных собак в Стамбуле.
Если миф о запретном московском Кремле разрушится, то на его месте вряд ли возникнет какой-то другой миф.
Открытие Олимпиады — это один из самых успешных сборников российских мифов.
Московский миф всегда обращён в прошлое. Важно не то, как здесь сейчас, а как там было пятьдесят лет назад.
Если люди не могут разрушить миф, то они начинают эстетизировать самые крайние проявления этого мифа(например, панельные многоэтажки и ЖКХ-арт). Это хороший знак. Если ты любуешься, значит ты уже чужой. Это значит, что панельная многоэтажка обречена, что ты вырвался из её плена.
Лучший способ понимать город как текст — изучать теорию архитектуры. Нужно изучать стили, идеи, эстетические программы, то, как они сменяли что друга и что они означали.«Культура 2» —одна из лучших книг об истории сталинской архитектуры. Основная идея книги в том, что в России сменяют друг друга две культуры: Культура 1 и Культура 2. Они противоположны друг другу: движение против неподвижности, модернизм против консервативна. Это настоящая игра в дихотомию.
Яркий пример неприятия подвижной модернистской Культуры 1 — отторжение крестьянами стальных кроватей на ножках. Такие кровати казались стыдом, их следовало немедленно обшить по периметру материей(она называлась подзором). Казалось, что так кровать получает долгожданную основательность,«двакультуность».
Культура не может признаться, что она сама себя на ходу перепридумывает. Поэтому изменение культуры с первой на вторую списывают на ошибки конкретных людей. Так, после изменения плана ВДНХ с трёхмесячной на вечную многие проектировщики уехали в Воркуту.
В 1939 году перед открытием ВДНХ сотрудники государственной безопасности заставили инженера Алексеева отсматривать внутренности статуи Сталина на предмет бомбы. Алексеева спустили внутрь статуи на верёвке, куда он взял с собой маленькую скульптуру, из которой делали большую, настоящую. Так одного Сталина замуровали в другом Сталине на манер матрёшки.
Монастырский считал, что культурная среда переполнена знаками. Их не нужно искать, они сами напрыгивают на тебя и сами навязывают свои смыслы. Их можно побороть, если превратить чехарду знаков до абсурда, доведя их из переполненности до состояния пустоты.
ВДНХ — это храм, где богом является коммунистическое общество. А алтарь этого храма — фонтан Колос.
Мужчина, придерживающий быка на павильоне«Мясная промышленность» одет в бронзовые ватные штаны, заправленные в бронзовые кирзовые сапоги.
Согласно Ивану Щеглову, город — это машина подавления, которая работает по негуманистическим законам. Так, Париж был перестроен так, чтобы по широким городским проспектам было удобно двигаться армиями. Еще город старается оградить места, где любят собираться большое количество людей.«Мы живём в оккупированных городах, в которых никогда не кончается комендантский час». Ситуацианисты стараются создать условия, при которых этот порядок может быть разрушен. Достаточно выбить себя из колеи, чтобы пережить эмоциональное потрясение или создать новое знание, чтобы нарисовать карту чувств и желаний.«Всегда кажись серьёзным, если ты просто шатаешься по городу накуренным». Все инструменты освоения города уже есть внутри людей. Именно поэтому чувственное познание города называется психогеографией. Библия психогеографии —«Москва-Петушки» Ерофеева. У психогеографов есть специальные мобильные приложения для дрейфа, неосознанного познания города — оно строит причудливый маршрут и включает странную музыку.
Медиа влияет на мир, даже если пользователи не хотят этого.
Городское медиа девяностых-двухтысячных было тусовкой своих для своих.
Самая запоминающаяся акция журнала«Столица» была борьба с памятником Петру I. Основным методом борьбы с памятником были наклейки вроде«Вас здесь не стояло» или «Долой царя». Это было зло, остроумно и эффективно.
То, что раньше казалось остроумным и точно пойманным, сейчас кажется фантазией, выдумкой.
Дух«Столицы» жив в заведениях Борисова вроде«О.Г.И». Какая там еда? Да неважно! Главное, что чужие туда не ходят…
Славу журнала«Афиша» составили не статьи, а мелочи вроде листингов к концертам или материалам вроде«10 самых жутких заголовков женских журналов».
Чудовищные усилия редакции журнала«Афиша» тратились на рубрику«Правда», в котором уточнялись и опровергались материалы из прошлых выпусков журнала.
Расписание всех столичных концертов на месяц в ранней«Афише» занимало половину журнальной полосы. Журнал писал:«В Москве открылось два странных заведения — кофейни. В них можно сидеть и пить кофе». Тогда в Москве открылось не две новые кофейни, а вообще в Москве было две кофейни.
Москва середины 2000-х набралась состоятельности, и начала кичиться этим. Появилась Рублёвка и гламур, Собчак и Робски, Абрамович. Лучше всего это отрефлексировал Казаковский«Большой Город». Большой Город периода Лошака и Дзядко — это протест, синие ведёрки, антилизоблюды.
У«Афиши» был слоган:«Как скажем, так и будет!» В языке«Афиши» главное слово — это«правильно»(правильные места, правильная руккола).
Хорошие идеи приходят тогда, когда ты целую неделю сидишь с пустыми сайтом, и ничего не придумывается.
Раньше жизнь была медленней. Люди за столом обсуждали старые события, и всем было интересно. А сейчас обсуждают твит, который вышел час назад(и уже устарел).«Положил в блюдо то, сё, сверху положил петрушки кудрявой. Да так красиво получилось, что так бы и сам туда прилёг».
Створаживалось.
Когда из профессии уходят люди, которые могут найти романные токи в упругой ткани повествования, мы остаёмся с людьми, для которых творог — это просто творог.
Всех всегда волнуют геи, религиозные вопросы. Волнуют разумеется, в плохом смысле.
В девяностые годы рок-звёздами были экономисты. В двухтысячных ими стали урбанисты. Сейчас все школьники говорят о велодорожках и городских маркетах еды. В наше время нельзя писать о городе, и игнорировать урбанисту.
Урбанисты понимают город, как организм. Современники барона Османа писали, что он, барон, вскрывает нарывы, улучшает кровоток. Его трудами город становится более здоровым.
Подсветка может сильно менять ощущение от города. Например, если не подсвечивать фасады, а только дорожки между ними, то город будет выглядеть совсем иначе.
Концепция пластичного города — жители смогут сами выбирать город, в котором они хотят жить.
Чтобы сделать город живым, нужно развивать малый локальный бизнес. Чем больше лавчонок, баров и магазинчиков на первых этажах домов, тем лучше. Их владельцы сами последят за своим районом. Такой подход впервые сформировала Джейн Джейкобс, автор«Жизни и смерти больших американских городов».
Если в городе сложилось локальные сообщества, то их не разрушить даже эскаваторами.
В урбанисте есть решения точечные и размазанные. Точечные — это когда все навалились и сделали крутой Парк Горького. А вот на ремонт дворов в Москве выделяется 18 миллиардов рублей. Но все эти деньги уходят на покраску заборов и латание качелек.
До двух третей жителей Москвы крайне редко выезжают из своих районов. Им весь этот урбанизм нафиг не нужен.
Жители районов проживают свои жизни, но не чувствуют себя хозяевами. Живут словно чужие люди. Сколько лет говорят о сообществах, но рождаются только сообщества в фейсбуке.
На месте снесённых памятников архитектуры в Москве так толком ничего и не появилось.
Сейчас всё — это медиа. Ночная велосипедная экскурсия, группа в фейсбуке с фоточками может эффективнее доносить материал, чем любой сайт или любая статья.
⌘ ⌘ ⌘
Одним словом, было круто. Если у вас появится шанс побывать на мастер-классе Юрия — советую, это хорошая инвестиция в самого себя.
Я люблю знакомиться с людьми. Верю, что новые знакомства приносят радость и пользу. Мои лучшие друзья и заказчики появились в жизни магическим образом — нам просто захотелось познакомиться друг с другом, а после понравилось быть вместе. Это называется нетворкингом.
Когда я путешествую и приезжаю в новый город, то всегда нахожу там новых знакомых. Они читают меня в социальных сетях или блоге, и им хочется увидеться со мной лично. Так было везде: от Воронежа до Токио. Это чрезвычайно приятно, хоть и волнительно.
Волнительно потому, что я понимаю — в жизни я совсем не такой, каким кажусь из своего текста. Меня представляют графоманом-меланхоликом, а я оказываюсь большим весёлым балагуром (или наоборот). Первое время я стеснялся новых знакомств и избегал их, но сейчас пользуюсь простым принципом. Называю его «чашка кофе и тарелка супа».
Я готов выпить чашку кофе с совершенно любым человеком на свете: президентом США, стриптизёром-трансгендером, придорожным забулдыгой, продакт-менеджером, профессиональным собаководом, парашютистом-самоубийцей. С любым человеком есть о чём поговорить, есть чем оказаться полезным и всегда найдётся польза, которую я могу ему принести. Мы можем влюбиться друг в друга и стать лучшими друзьями, а можем расстаться в расстроенных чувствах. Но чашка кофе — это небольшое дело, минут на двадцать. Хватит, чтобы познакомиться, и не более того.
С теми, с кем я почувствовал связь, я готов отобедать — съесть по тарелке супа (и что там еще едят на обед). Это общение на пару часов. Можно травить байки, расслабиться, немного присмотреться друг к другу. Иногда во время обеда звенят тревожные звоночки (например, человек предлагает пороть геев или рассказывает, как упарывался героином), но обычно нет. Совместный обед можно считать вторым собеседованием, после которого следует принимать в приятели и думать, что бы сделать совместного и приятного. Обычно после обеда хорошо позвать в гости.
К сожалению, это срабатывает не всегда. Иногда чашка кофе слишком затягивается, и общение становится навязчивым. Например, договорились познакомиться, и вот уже идём куда-то гулять, куда не договаривались. Это плохо — магия нетворкинга нарушается. Новые знакомства следует дозировать. Нет ничего страшного в том, чтобы почувствовать близкую связь, а потом разойтись по своим делам. Верю, что симпатичные друг другу люди уже не потеряются.
Нет ничего лучше новых знакомств, и нет ничего хуже новых знакомых, от которых хочется сбежать. Поэтому я советую дозировать взаимное узнавание — полчаса, не больше. Даже если вы друг другу нравитесь. Не путайте кофе и суп!
Лена Захарова написала большой пост о своём путешествии в Штаты.
Пролёт Airbus A350 на Парижском авиасалоне, с видами из кабины пилотов.
О ренессансе музыки, издаваемой на кассетах: «While computers also let people record and re-order music any which way they want, many of these cassette labels have emerged out of frustrations with the record industry similar to those of the ’80s. Today, a superficial measure of success might mean having your MP3 single featured on a well-trafficked blog—when listeners might not even pay attention or engage with the rest of your album. They might “Like” it on Facebook and move on».
Скетчбук из путешествия на поезде из Москвы во Владивосток в двух частях: первой и второй.
На «Вандерзине» хороший текст про депрессию: «Многие на форумах жалуются на многолетнюю подавленность: работу через силу, жизнь ради семьи в ущерб себе, нелюбимые занятия, жизнь в кредит, бытовую бедность, отсутствие друзей. Им в комментариях вторят сотни сочувствующих и делятся самодельными дозировками седативов и сайтами, где любые таблетки можно купить без рецепта. Иногда в комментарии приходят люди с готовыми диагнозами или вердиктами: «Зажрались вы там в больших городах. Затопите печь в деревне — и вашу депрессию как рукой снимет», «Я ходила к неврологу — прописала мне новопассит. Сказала, надо жить не для себя, а для мужа и детей. Живете для других — сразу лучше становится. Всё от эгоизма».
Сервис, который рендерит рукописный англоязычный текст из печатного.
Всеволод Устинов интересно описывает свой опыт медитации по Випассане. Даже самому захотелось.
Кто-то написал большой разбор вселенной «Времени приключений». Было интересно почитать не смотря на то, что я смотрел только несколько серий: «Помимо сна активно эксплуатируются другие изменённые, онирические состояния сознания. Одна серия целиком посвящена разыгравшейся фантазии Джейка, чьи порождения воплощаются в реальность, хотя остаются невидимыми. В другой герои открывают существование параллельного призрачного мира в своем Древесном Форте. В третьей гениальной серии под названием BMO Noire, пародирующей фильмы в жанре нуар, игровая приставка Бимо вызывается провести расследование, чтобы найти пропавший носок Финна. При этом всё происходящее — вымысел самого Бимо (он говорит за всех персонажей, в том числе мышь–преступника, котов–полицейских, курицу–фам фаталь и пульт управления от телевизора). Серия, хотя является феерически смешной, оставляет глубокий дискомфорт и опасения по поводу психического состояния Бимо».
Замечательный документальный фильм — про фотографа, который снимал курдских бойцов с ИГИЛ. В составе курдских боевых подразделений много девушек. Исламисты их очень боятся: верят, что погибший от руки женщины не попадёт в рай.
Максим Кронгауз — о том, почему мы не здороваемся: «Во многих странах люди здороваются в ситуациях, в которых мы предпочитаем промолчать — в подъезде, в лифте, на остановке. Здороваясь, они как бы говорят: «мы культурные люди, мы свои, мы не будем вести себя агрессивно». У нас другая коммуникативная стратегия: мы не замечаем друг друга, смотрим в разные стороны и этим показываем, что никакой агрессии не будет. Приветствие же, наоборот, воспринимается у нас как некая форма речевой агрессии, за которой последует общение».
На «Батеньке» вышел классный спецпроект про языческую рощу в Коми.
Вкусный текст на «Вилладже» — про пять американских путешествий: «Другой важный район Лос-Анджелеса — Венис-бич. Изрезанные каналами городские кварталы между Оушен-парком и бульваром Вашингтон имеют мало общего с Венецией, но протоурбанист Эббот Кинни, мечтавший сделать это место центром американского Возрождения, был уверен в обратном. Согласно его плану, вдоль каналов выстроили аккуратные домики с черепичными крышами, а по воде пустили гондолы с усатыми капитанами в канотье. Венеции из Венис-бич не получилось, а после экономического кризиса конца 1960-х район и вовсе превратился в припудренное гетто, царство тинейджеров, именуемое Догтауном. Здесь играли рычащую музыку и занимались сёрфингом. Чужаков прогоняли, не желая делить ни с кем волну. На этих улицах началась скейтборд-революция, когда подростки на досках взяли моду вторгаться в брошенные частные виллы и кататься в пересохших бассейнах — пулах. Это навсегда изменило историю популярной культуры и ироничным образом привело к процветанию некогда трущобного района. Сегодня скейт-парков и волн на Венис-бич не убавилось, но пляжи из мест для первобытных вечеринок превратились в арену круглосуточных фрик-шоу — дощатые променады захватили эквилибристы, лоточники, ремесленники, артисты и прочие жулики. Поэтому сёрферы теперь предпочитают собираться на загородной части пляжа Малибу или на пляже Эрмоса, где по-прежнему считается плохим тоном загорать, лёжа на полотенце, или пользоваться кремом для загара».
Мы с А. часто бываем в Петербурге, и накопили маленькую коллекцию мест, которые нам нравятся. Решили, что негоже держать это в голове, и стоит поделиться любимыми кафе и магазинами. Вот карта:
Здесь всё, что запомнили из того, что понравилось. Карта будет пополняться в будущих путешествиях в Питер.
В комментарии призываются знатоки города. Посоветуйте нам лучшие бары, музеи, магазины, рестораны и кафе.
На «Вёрдже» — классная статья про любимый эсперанто: «He made it as easy to learn as possible, with no irregular verbs, a vocabulary adapted from Romance language roots, and a simple, genderless, almost caseless grammar. The late 19th century was the heyday of the artificial language, and before Esperanto, an artificial language called Volapük was all the rage, with almost a million speakers across Europe. Zamenhof dismissed it as too difficult to speak (the Esperanto word for «gibberish» is still volapukaĵo), and by the late 1880s, it was starting to unravel».
Иллюминаторные холсты. Ссылка из разряда «как я сам не догадался».
«Until recently, the term Graphic Designer was used to describe artists firmly rooted in the fine arts. Aspiring design students graduated with MFA degrees, and their curriculums were based on traditions taught by painting, sculpture and architecture. Paul Rand once famously said: “It’s important to use your hands. This is what distinguishes you from a cow or a computer operator”. At best, this teaches the designer not to be dictated by their given tool. At worst, the designer is institutionalized to think of themselves as ideators: the direct opposite to a technical person» — из размышлений о дизайне.
79 тезисов о технологиях от Алана Якобса. Мне особенно понравился этот: «Comment threads too often seethe with resentment at the status of comment itself. “I should be the initiator, not the responder!”
Пишут, что скоро искусственный интеллект разовьётся настолько, что быстро обгонит человеческий. А потом либо спихнёт нас на обочину истории, либо сольётся с нами в экстазе сингулярности.
Александр Соколов из «Антропогенеза» написал книгу. Он классный: «Знаете, у людей столетиями существуют два конкурирующих представления о прошлом: либо что в древности все было очень плохо, дико, по-варварски — и, наоборот, что все было гораздо лучше, чем сейчас. Есть, соответственно, два архетипа древнего человека — либо это грязный полузверь с дубиной в руках, либо прекрасный эльф, живущий в гармонии с природой. И тот и другой образ, наверное, не вполне отражает реальность, но они вечны. Сейчас, в эпоху политкорректности, набирает силу второй вариант, «благородный дикарь» (как у Руссо), — эдакий «няша» с печальным взглядом. Можно проследить эволюцию образа неандертальца за последние 100 лет — от жуткого сутулого упыря до почти что топ-модели».
История велосипедиста из Руанды, который пришёл в спорт вопреки бедности и последствиям геноцида в родной стране.
Большая статья об особенностях китайского UI в мобильных интерфейсах.
Дизайнерский разбор буквы «М» в логотипах метро разных стран мира.
Екатерина Иноземцева интересно пишет про любимые книжки: «На самом деле мне сложно рассуждать о чтении как о занятии, для которого я нахожу время или силы или создаю специальную ситуацию: я профессионально травмирована, если угодно, то есть читаю я постоянно, в любых обстоятельствах. Очень часто с карандашом. Читаю на трех иностранных языках, любое путешествие или командировка оборачиваются очередными томами. Мои черепки — это, конечно, книги. В свое время была потрачена уйма денег и сил на покупку библиотечных шкафов со стеклами (пыль — главный враг!), которых мне бы хватило хотя бы лет на 5–7, со съемными полками, конечно. Потому что каталоги выставок, как правило, не влезают вообще никуда».
Так получилось, что за последний год я провёл у татуировщиков больше тридцати часов общего времени. Я прошел путь от первой татуировки до больших работ и понимания, что буду продолжать.
Год назад я вообще ничего не знал про это. Я ошибался, встречался с классными и не очень классными мастерами, и накопил некоторый опыт. Хочу им поделиться.
Скажу сразу — я написал этот пост для не слишком опытных людей, которые хотят свою первую татуировку. Людям с рукавами и заблекворкченными сосками может быть скучновато.
Про боль
Татуировки бить неприятно, больно. Насколько больно — сказать сложно, влияет сразу несколько факторов: место, на котором бьют татуировку, умения мастера, общая переносимость боли. Влияет даже то, в каком ты состоянии, выспался ли, не холодно ли. Все это учесть невозможно, можно только пробовать.
Обычно больно бить татуировки на участках, которые близко к костям. Так, татуировки на рёбрах считаются болезненными. Еще больно бить на сгибах рук, коленях, шее — везде, где кожа мягкая и нежная. А вот на затылке, например, бить не больно (хотя казалось бы).
Разные мастера бьют по-разному. Почему-то у некоторых мне было ощутимо легче, чем у других. Некоторые мастера еще пробивают контур за два прохода. Кажется, что так легче (хотя так кожа повреждается сильнее).
Все люди переносят боль от татуировок по-разному. Так, я видел огромных брутальных качков, у которых по лицу текли слёзы боли и ужаса. Некоторые наоборот, умудряются дремать во время большого сеанса на рёбрах. Многое зависит от умения настроить себя.
Ну, и наконец, важно психологическое состояние. Важно покушать, пить водичку, не допускать переохлаждения. Хорошо создать себе максимально комфортную атмосферу: взять с собой книжку, листать всякие инстаграммы. Так, однажды я шесть часов лежал по пояс голый в студии, где было очень холодно. Я быстро замёрз, устал, затёк и измучился сильнее, чем мог бы. Не надо так!
Я не знаю, с чем сравнить боль от татуировки. Похоже на укол, на легкий ожог или порез, на кошачьи царапки. Это не очень сильная боль, вся проблема в том, что её нужно терпеть часами.
Да, обезболивающие бывают. Нет, татуировщики их не применяют. От обезболивающего деревенеет кожа — её сложнее бить и она дольше заживает.
А еще боль — это часть опыта, она идёт в комплекте.
Терпеть боль помогает правильный настрой. Например, я стараюсь расслабиться, принять боль. Ощущаю себя колодцем, в который она просачивается по капле. Еще есть хардкорный вариант — рассматривать боль, наблюдать за ней, словно за насекомым. Расслабляться под болью кажется безумием, но это действительно помогает. Сейчас я переношу татуировки куда легче, чем самые первые. Даже странная штука случилась — я начинаю немного скучать по этому ощущению.
Еще помогает слушать музыку, читать книгу, отвлекать себя как-нибудь. Например, этот пост я написал сегодня во время пятичасового сеанса. Вымученный текст, так сказать.
Про первую татуировку
Многие знакомые спрашивают совета: мол, хочу татуировку, но не знаю что делать.
Главный совет в такой ситуации — завести себе будильничек на год вперед и забыть об этом желании. А через год посмотреть на это еще раз.
Если расхотелось или захотелось другую и в другом месте — я не советую никаких татуировок. Я также не советую татуировки людям, которые носят футболки со смешными надписями.
С мыслью о татуировке нужно сжиться, походить с ней долгое время. Она должна стать органичной. Если сознание её отвергает, значит лучше не делать.
Еще совет: в любой ситуации лучше не делать, чем делать. Считайте, что это вступительный билет в клуб маргиналов, из которого нельзя выйти (даже если это не так). Думайте о том, что татуировки стали такими модными, что скоро отсутствие татуировки станет вполне себе татуировкой.
Начните с небольших работ, которые никто кроме вас не увидит. Не бейте предплечья и ноги — придется обнажать татуировку летом. Не задумывайте сразу больших рукавов, масштабных полотен во всю спину. Возможно, вам понравится и вы, как и я, придете к этому. Но начинать нужно с небольших работ — примеритесь к боли и новому себя в зеркале.
Про идею и мастера
Для некоторых людей смысл татуировки — в её наличии. Это странные ребята, не стоит на них ровняться. Они ходят в тату-салоны на туристических улицах, листают огромные каталоги, полные безвкусных картинок, потом тычут пальцем и говорят: «Бей эту!». Они привозят татуировки из путешествий, словно сувениры. Это печальное зрелище.
С другой стороны, я не очень верю в татуировки по своим эскизам (хотя у меня есть такая). Мне нравится следующий подход.
Татуировщика следует выбирать как художника. Если вам нравится стиль художника, попросите его сделать что-то специально для вас.
Прежде чем делать татуировку, разберитесь в том, какие они бывают. Узнайте, чем олдскул отличается от дотворка. Найдите мастеров в стиле, который вам нравится, изучите их работы. Познакомьтесь с некоторыми, пообщайтесь лично (у всех татуировщиков консультации бесплатные). Ну да, это долго и непросто. Быстрее и проще прийти к первому попавшемуся и просить набить что-нибудь, а потом выводить работу, которая не нравится.
Ищите лучших мастеров. Да, у них всегда запись на полгода вперед, но нам это и нужно. Настоящий мастер не будет халтурить, не станет побыстрее бить кривые линии. Такие ребята дорожат своей репутацией — поэтому их работы получаются классными. Их труд стоит дорого, но он того стоит.
Первый мастер, к которому я пришел, отказался делать то, что я попросил. Тогда я на него обиделся, а сейчас понимаю, что он на самом деле крутой парень.
Что дальше
Три простые вещи, о которых нужно знать:
Татуировка стареет вместе с человеком: контуры теряют чёткость, цвет выцветает. Что-то можно поправить, но нужно понимать: через двадцать лет она будет совсем иной.
За татуировкой нужно ухаживать: смазывать её кремом, беречь от солнца.
Люди будут постоянно приставать с нетактичными вопросами.
Ко мне тоже постоянно пристают. Спрашивают, что это значит, навсегда ли это, о чём я думал когда бил. Некоторые спрашивают чрезмерно навязчиво (Привет, официант из «Хачапури»!). А вот родители приняли очень спокойно и мудро, спасибо им за это (Привет, мама!).
В том, что люди задают глупые вопросы о татуировках, нет ничего страшного. Для них это трансгрессия — эпатажное поведение, которое вызывает отторжение. Окружающие подсознательно переносят поведение других людей на себя, и пугаются этому. «Ну вот все ходят с татуировками, а что если и мне придётся, а я не хочу».
Я стараюсь отвечать дружелюбно: мне это нравится, но я никого не агитирую и скорее против того, чтобы люди делали татуировки (мне больше достанется).
С другой стороны, я стараюсь не обсуждать татуировки, не показываю их когда просят. Для меня это скорее личностная практика, чем рисунки на коже.
⌘ ⌘ ⌘
Ну вот, кажется всё сказал что хотел. Если у вас есть вопросы — задавайте, я буду рад ответить. В комментариях также приглашаю поделиться своими впечатлениями.
Казалось бы, прекрасная штука — человек делится с тобой важной информацией, которую нельзя широко рассказывать. Он как бы выделяет тебя в круг особо важных людей, которым он доверяет. Ты не какое-нибудь там трепло, а Хранитель Тайны, настоящий друг. Но на деле это оборачивается кошмаром.
Знание секрета лишает нормального человеческого общения. С тайной в голове приходится взвешивать на языке каждое слово, чтобы случайно не разболтать. Ты общаешься с человеком лицом к лицу, а мыслью витаешь где-то далеко, перебираешь там бумажки и определяешь, какой у твоего собеседника код доступа к тайне.
Чужая тайна хуже собственного вранья. И там, и там приходится следить за словами, чтобы не раскрыться. Однако от собственного вранья страдаешь сам, а разглашение чужих секретов бьёт и по другим людям тоже.
Со временем обрастаешь тайнами, как корабль обрастает ракушками ниже ватерлинии. Эта информация переплетается, взаимно влияет друг на друга. Хранить пачку чужих секретов не хватает памяти. Часто рассказываешь их как хороший анекдот, и только потом понимаешь, что историю выдали тебе под подписку о неразглашении.
Тем более что у тайн нет срока давности. Нельзя написать через два года приятелю в фейсбуке и спросить: «Слушай, а то, что ты спал с двумя женщинами сразу — это всё еще секрет? А то я тут всем уже разболтал…»
Отдельный ад — это разговорчики вроде «Тут мой приятель рассказал по секрету и просил никому не рассказывать, но я тебе расскажу, если пообещаешь больше никому не сообщать». Это прямо чёртов вирус! Так и вижу, как через полгода все люди на планете больны одной тайной и усиленно делают вид, что хранили слово.
Тайны — это концентрат интереса, тяжелый чемодан с неудобной ручкой. Нести его по жизни не хватает силы. Так и тянет передать другому или бросить, не дотащив. От удара он часто раскрывается, высыпая по полу своё содержимое: ворох чужого грязного белья или боеприпасы для случайного разговора.
Секреты и тайны нарушают информационную гигиену человека. Вместо того, чтобы жить своей жизнью, он начинает помнить о чужой.
Поэтому я стараюсь не рассказывать свои секреты и берегу себя от чужих. Если человек говорит: «Хочешь, я расскажу тебе тайну», я сразу говорю: «Нет!». Всё, что человек рассказывает мне без подобных присказок, я смело использую в разговорах. «Но это же была тайна!» — иногда возмущается он. Тайна? Вот и храни её в кармане, и никому не показывай!
Другой способ не ввязываться в чужие тайны — сразу договориться с близкими людьми о том, что вы никогда ни при каких обстоятельствах не делитесь информацией, которую нельзя разглашать. А всё прочее признаёте общей и свободной для распространения.
Жаль, нельзя воспользоваться индульгенцией и рассекретиться от всех секретов, которые мне уже сообщили. Так и буду дальше жить под тяжестью чужих тайн.
Кажется, что люди неправильно понимают суть системы управления задачами или временем. Они думают, что главное — это выбрать приложение с максимально хипстерским интерфейсом, настроить пуш-уведомления или купить еженедельник с единорогами.
На самом деле, самое главное — это создать железную систему, принцип. Система должна быть сильнее человека. Как чугунный мост или лопата с дубовым черенком толщиной с руку.
Система — это экзоскелет. Кажется, что рычаги и гидроприводы взяли мягкое человеческое тело в рабство, но на самом деле они снимают с него нагрузку. Если бы экзоскелет ломался от веса человека, то зачем он вообще нужен?
Принципы могут быть любыми:
Не брать срочных задач и все новые сдвигать на следующий день минимум.
Записывать все задачи и встречи в календарь или таск-менеджер.
Не работать без договора и предоплаты.
Отвечать на звонки только с 10 до 20 часов.
Всегда писать письмо «О чём говорили и что решили» после встречи.
Прогонять все тексты через сервис проверки на ошибки.
Обсуждать все вопросы по электронной почте.
Работать пять часов в день.
Не есть сладкое на ночь.
Принцип вводится через силу и закрепляется в привычку. Если сделать всё «как договаривались» сто раз через силу, то потом всё будет происходить само собой — задачи выстраиваются в очередь, сладкое скучает в холодильнике, телефон молчит в гостиной и в спальню не ходит.
Придерживаться системы помогает принцип «Иначе не доделал». Не прогнал текст через спеллчекер — считай, текста нет. Не написал тезисы разговора по скайпу — считай, разговора не было и ни о чём не договаривались. Пару раз вот так спишешь себе кусок работы, и научишься придерживаться принципа.
Все, кто имел дело с оружием, очень строго относятся к безопасности обращения с ним. Никогда нельзя наводить оружие на людей: заряженное, не заряженное, сломанное, даже детское. Попробуйте прицелиться из лопаты с толстым дубовым черенком в бывшего военного — он отберёт лопату и даст в лоб. Потому что нельзя, и лопата раз в год стреляет.
Система сильнее человека — это ключевая особенность любой эффективной системы управления. Она снимает с плеч нагрузку, амортизирует поездку по брусчатке судьбы, освобождает ум и время ради решения задач. Система работает, а человек отдыхает. Или, по крайней мере, не жонглирует в уме десятком дел, о которых нельзя забыть.
В следующий раз, если вам предложат пирожное при свете полной луны, отвечайте смело: «Старик, не могу — экзоскелет не позволяет».
На мастер-классе почти не было ничего о том, как писать. Зато было много о том, как писали другие, как думать о городе (и как думали другие). Мы говорили о Гиляровском и Памуке, вспоминали байки и истории, спорили и размышляли. На мой взгляд, получилось здорово. Юрий — отличный рассказчик, а мы старались быть благодарными слушателями.
