Господи, уже в четвертый раз! А ведь все начиналось почти как смешная (или несмешная шутка) — в Японию поехали просто потому что больше особо некуда было из-за почти истекшего заграничного паспорта.

За четыре раза (и почти за три месяца пребывания в стране в сумме) острых впечатлений запомнилось не так много, а тупые впечатления описывать не хочется. Поэтому в этот раз будет больше картинок, и меньше текста.

В Японии сложился какой-то свой стиль одежды, который безошибочно можно узнать даже в другой стране.

С одной стороны, они носят просторные вещи телесных оттенков, с другой — любят европейские дорогие бренды. С местным уровнем достатка и субкультурной любви к редком и лимитированному «модные» улицы выглядят словно огромный бесконечный подиум.

В один из дней у друзей знакомых взяли погонять сиба-ину, и провели с ним полдня в парке. Причем это был не простой сиба, а какой-то особой разновидности, вечно маленький (в переводе с японского порода называется «фасолькой»). Маленький сиба конечно плавит своей симпатичностью даже японцев, про нас и говорить нечего.

У японцев есть удивительная особенность, которую я не встречал нигде больше. Они могут брать что-то чужое (в нашем контексте — западное), и развивать его до степени превосходства, отбрасывая по пути ненужные с их точки зрения детали. Попутно насыщая их своими национальными деталями.

Ни в одной стране мира я не видел столько кофеен «новой волны», причем в каждой обязательно стоит ростер для обжарки кофе и дюжина разных воронок. В итальянском винном баре в Токио буду подавать пасту, но с какой-нибудь рыбой-мечом (которая в Италии конечно не водится). Все западное в Японии, но сделанное не для западных людей, а для себя выходит у них каким-то супер-европейским. Если с востока долго идти на запад, но снова на востоке окажешься.

Мне снятся особые японские цвета и оттенки: серый с примесью молочного — на стенах, стальных конструкциях и кафельных плитках бесконечных подземных переходах, кремовые и коричневые оттенки одежд. Яркие акценты повсюду: зеленые, розовые, красные.

Сочетание цветов тут какое-то особенное. Японскость вида или вещи я научился считывать сразу: отличу и местную фотографию провинциального города, и коробки с лапшой от прочих видов и коробок.

За день пребывания в сернистом горячем источнике-онсэне запах серы пропитывает тебя полностью: от всех предметов одежды до ушей (где для него предусмотрено привычное место). Запах этот не выводится потом неделю: ни душами, ни стирками.

Еще одна узнаваемая черта японской архитектуры — конусовидность зданий, которая вызвана нормами проникновения солнечного света в квартиры и улицы. Особенно забавно что эти нормы японцы словно скопировали с европейцев, им самим они особо и не нужны.

Типичная японская квартира располагает одним-двумя крохотными окошками, которые заклеены матовой пленкой и всегда дополнительно завешены вечно сушащейся одеждой.

В Японии, как и во Франции, с трудом встретишь рестораны иностранной кухни. Впрочем, один раз с удивлением в токийских закутках наткнулся на шаверму, которая была такой, как полагается: крутящийся конус куриного мяса, пита и лаваш, салаты, соусы. На меня из шавермы посмотрел аутентичный турок. Интересно, как он здесь, почему, зачем?

Желанию искупаться обнаженными на черном вулканическом пляже препятствовал активный вулкан и унылый рыбак, который удил что-то в холодных солёных водах Сакурадзимы. Местная вода не выносит на песок даже ракушек.

В традиционном японском онсэне какие-то странные правила: в красивой общей купальне мужчины должны появляться обнаженными (но с полотенцами на головах), а женщины должны прикрываться полотенцами — правда, непонятно когда их можно снимать.

Но в онсэне можно забронировать приватную кабинку, где никто не следит ни за татуировками, ни за полотенцами. В одной расположились мы, а в другой — японская парочка из очень красивой и молодой японки и её взрослого и вероятно состоятельного спутника. Весь вечер прислушивались, начнут ли они заниматься там любовью. Не удивлюсь, если одни занимались тем же самым.

Японские провинциальные городки заметно более возрастные в своем населении. Если вечером кое-какие сарариманы сидят и цедят своё пиво в баре, то днем в городе присутствуют только старички. Интересно, почему японские старички такие сгорбленные? Может быть все люди сгорбленные к ста годам, просто у нас редко кто доживает до такого возраста?

На Сакурадзиме видел как совершенно крошечный, похожий на десятилетнего ребенка старичок медленно закрывал ключом дверь дома, а после медленно садился в маленькую легковую машинку, чтобы поехать куда-то.

С «материка» на острова на Окаяму через внутреннее море Сето тянется крупнейший мост в мире — «Великий мост Сето» длиной 13 километров. Поезд едет по нему около 20 минут, пролетая над мелкими островами, промышленными портами Такамацу и маленьким музеем в честь 171 жертвы разбившегося тут полвека парома.

Я стоял и снимал таймлапс на телефоне, приклеиваясь к стеклу в кабине машиниста, как где-то на середине моста заметил человека, который махал зеленым флагом, спрятавшись за внутренней колонной. Как он тут оказался, сколько же он шел? Зачем он тут? Вот бы мне оказаться там и тоже пройти этот путь по железу над водой.

Крайней западной точкой маршрута выбрали Кагосиму — дальше него только группы островов с любимым миядзяковским Яху (куда решили не ехать, чтобы не терять лишние 20 тысяч ₽ на билеты на паром и два дня на переезды. Возле Кагосимы А. нашла на карте небольшой островок Сакурадзима с недорогими отельчиками на нём. Так мы оказались на самом активном японском вулкане.

Я почувствовал неладное еще вечером, когда мы ехали под дождём проезжали через огромные искусственные каньоны, в глубине которых тонул свет дорожных фонарей — они оказались лавовыми реками, которые люди строят в надежде спустить потоки раскаленных недр в океан, для образования новых черных пляжей.

В Японии хватает вулканов, но обычно они при извержении выбрасывают булыжники, а Сакурадзима — извергает потоки лавы. После последнего сильного извержения в начале XX века остров даже стал полуостровом: прирос лавок к «материку».

А. пыталась кормить сакурадзимских орлов рисовыми пирожками, но те отказывались ловить добычу в воздухе, и пирожки грустно падали в онсен. А орлы рассаживались по телеграфным столбам и противно ныли.

Спустя два часа езды под дождем, с садящимися фонарями на велосипедах мы приехали к точке на карте, на которой был отмечен наш отель (рядом со станцией сейсмонаблюдения). Однако когда последние лучи умирающего фонаря охватили отель, то стало понятно что он… заброшен. Отель смотрел на нас пустыми глазницами окон, шумел дождь и где-то в темноте, справа и вверху шумел вулкан. В фильмах ужасов обычно в такие моменты над героями окончательно захлопывается ловушка, но с нами обошлось — наш отель оказался просто следующим по дороге, за поворотом.

Весь вечер А. читала книгу, закутавшись в традиционные халаты, а я читал википедию: «Вулкан, жертвы, ценами, учения, станции наблюдения, тысячи микроизвержений в год». Почему-то не спалось. Я мучительно представлял, что же буду делать если лавовая река вдруг начнет работать по-назначению? Ехать на велосипеде к парому? Плыть через залив?

Надо признать, что главной проблемой единственной ночи на Сакурадзиме стали не цунами и не пирокластические бомбы, а комары — к утру они основательно нас искусали, и мы с радостью убрались с этого острова. На обратном пути, проезжая по узкой дороге через какую-то деревню, купили за пару монет у бабушки местные фрукты: смесь маленьких яблочек и персиков. Больше я нигде такого не видел.

В Киото в этот раз сняли целый двухэтажный дом, который судя по всему обычно сдается компаниям американской молодежи — на кухне заботливо стояли огромные урны для стеклянных бутылок, пластиковых бутылок, жестяных банок. За две ночи в доме я столько раз бился головой о невысокие деревянные косяки и балки, что на третью ночь собрался ходить по дому в велосипедном шлеме.

В эту поездку Киото как-то окончательно утомил. Он кажется уже чересчур вытоптанным туристами — словно петербургская улица Рубинштейна, растянутая до размеров целого города.

К традиционной цели в каждом городе — музее современного искусства, добавились еще и натуральные винные бары. Удивительно, но такие находятся даже в провинциальном Камоматцу, в котором и старбаксов-то еще нужно поискать.

За четыре поездки, тысячи километров на поездах и сотни километров на велосипеде, через десятки городов, горных отелей и прибрежных деревушек ощущение от Японии наконец размылось до состояния: «Мне просто тут хорошо и даже немного обычно, даже и не знаю что рассказать». В эту поездку в какой-то момент я вообще не хотел брать камер — мне казалось что я уже ничего не смогу сфотографировать и рассказать, что не описывал раньше. Может быть я так и сделаю в следующий раз.

Япония, не скучай — я скоро вернусь.