Юлиус Видеманн, издатель Taschen, рассказывает о роли книги в современном цифровом мире: «Очень важно, чтобы аудитория могла себя ассоциировать с контентом, не должно быть отторжения и непонимания. И здесь я использую правило «30/30/40». 30% из того, что вы предлагаете людям, — это «зона комфорта», узнавание — то, что им уже известно. Так возникает интерес, и следующие 30% — это уже «зона любопытства». Например, человек уже знает что-то об Испании в общем, но ничего не знает о городе Валенсия, и вот вы ему об этом и рассказываете. И, наконец, 40% — «зона познания» — это то принципиально новое знание, которое приобретает человек, например, о неведомой пещере в Испании. Сегодня мы вынуждены постоянно бороться за человеческое внимание, и для того чтобы его привлечь, необходимо все время давать возможность узнать что-то новое — люди жаждут знаний. «Золотой закон» — это скорее образ мышления, и он может применяться в разных ситуациях. Соотношения могут быть и другими, например, 20/20/60, но важно, чтобы присутствовали три компонента: зона комфорта, зона любопытства и зона познания».
Томас Биттебир пишет о том, что выдуманные дизайнерами иконки никогда не заменят слова.
Социолог Ирина Широбокова исследует городские библиотеки: «Работая с городскими библиотеками, мы сталкивались с несколькими позициями: были те, кто активно не хотел никаких изменений, и те, кто хотел всего и сразу. Были примеры, когда библиотеки пытались сами креативничать, это не работало, и они не понимали почему. Приведу в пример одну библиотеку. Когда мы в первый раз туда пришли, сотрудники рассказывали, что у них новый дизайнер поставила книжные полки ромашкой. «Вот ходим, неудобно, но ничего, привыкли». А зачем вы так сделали?! Почему не поставить полки так, чтобы всем было удобно ходить? То есть вроде бы пытались сделать что-то креативное, но оно не работает. Потому что в целом в библиотеках нет идеи, к чему стремиться, и нет концептуального подхода. Есть хаотичный предметный дизайн. В библиотеках дизайн до сих пор мыслят книжными полками, столами и стульями. Но суть дизайна заключается в концепции, разработке: кто, где, что будет делать. И только потом всё это должно выходить на предметы, чтобы заданные идеи посредством пространства формировали социальные отношения».
Главный экономист всея Руси добротно глаголет: «Чтобы вырулить на другую орбиту, нужно сперва согласиться с тем, что есть определённые «замки», которые нас удерживают. После надо найти пружину, которая вытолкнет нас на другую траекторию. При настроенной на сырьевую модель экономике наши институты заточены на выдавливание ренты. Это так называемые экстрактивные институты, как их назвали Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон. Ещё бывают инклюзивные институты, которые создают привлекательную страну. Одни и те же европейцы выдавливали из Конго ренту и строили там экстрактивные институты, а жили в Канаде и там создавали инклюзивные. Мы в этом смысле в Конго. Цель людей здесь — что-нибудь схватить, а семью разместить в стране с инклюзивными институтами».
Шоколад не виноват: «Как правило, владельцы какао-ферм не знакомы с динамикой цен и поэтому зачастую продают свой урожай вполовину меньше средней биржевой цены. Согласно данным Fairtrade Foundation, в середине 80-х годов фермеры получали 16% дохода от продажи своей продукции. Но к нулевым годам ситуация изменилась в худшую сторону: фермерам оставалось в среднем 3,5–6,4%, в то время как производители и ритейлеры делили большую часть дохода между собой».
Акунин вспоминает: «Девушка из Esquire сказала, что перезвонит, и разговор закончился. Все было, как всегда. Смутило меня только одно. Сотрудниц глянцевых журналов всех без исключения зовут Яна, Вика, Олеся или в крайнем случае Алена (ни в коем случае не Лена), а эсквайровскую звали Машей. Это было немного тревожно. Короче говоря, Маша перезвонила».
Лингвист Вадим Киммельман рассказывает о жестовых языках: «В грамматике русского жестового языка есть много такого, чего в грамматике русского языка нет совсем. Например, там активно используется пространство. Если говорящий описывает на жестовом языке расположение мебели в комнате, то, по сути, он как будто выстраивает виртуальную модель этой комнаты, располагая соответствующие жесты в небольшом пространстве перед собой. Это маленькое пространство перед говорящим является проекцией того большого пространства, о котором идет речь. И это тоже часть грамматики русского жестового языка. Но есть, конечно, и более простые примеры языковых различий. В русском языке отрицательная частица «не» ставится непосредственно перед тем членом предложения, который отрицается. А в русском жестовом языке отрицание ставится после — то есть чтобы сказать «Я не пришел», надо сказать примерно «Я пришел нет»».
