Во вступлении к рассказу о путешествии принято писать что-нибудь вроде: «Узбекистан — это удивительная страна, волшебный мир Востока, который манит случайных пут…». Но это безнадёжная ерунда, всё совсем не так.

Мы оказались в Узбекистане случайно. Путешествие в волшебный мир Востока — это цепочка странных событий: доллары, обменянные на чёрном рынке, подкупленные менты и сотрудники авиакомпании, многочасовые марш-броски по пустыне на газовой «Нексии», горячая, словно магма, самса, сероводородные источники в чреве грязного бетона. Наше путешествие — это десятидневное роад-муви с узбекским колоритом. Сейчас я вспоминаю о нём со странной улыбкой на лице. Постараюсь объяснить, почему так.

Начнём с географической разминки.

Узбекистан оказался в самом сердце среднего Востока. Сверху его прижал тяжёлый Казахстан, Он упёрся локтем в горы Памиро-Алая, и разрезал страну на две неравные части. Справа оказалась Ферганская долина: с набожными женщинами в плотных чёрных одеждах, садами и вечными туманами с окружающих гор. Слева распростёрлась сухая и безлюдная местность с ниточкой дороги: от Самарканда через Бухару и Хиву к далёкому Нукусу, под боком у умирающего Аральского моря. А между ними — Ташкент, столица, город богатых таксистов.

Путешествовать по Узбекистану непросто, но нужно. Всё самое интересное Аллах размазал ножом по пористому пустынному хлебу. Места и события прячутся в степи, связанные сутками пути.

От Москвы до Ташкента — четыре часа лёта и минус два часа времени. Самолёт «Узбекистон хаво йюларри» наполнен смуглыми белозубыми мужчинами, которые без конца улыбаются и теребят стюардесс. Те возятся с ними словно с детьми.

После посадки иностранцы принялись заполнять таможенные декларации: требуется описать всё ценное и особенно электронное, вплоть до флешки в фотоаппарате. Всех просвечивают, простукивают и пронюхивают. Ладно мы, с рюкзаками и набором носков! Узбеки везут домой на самолёте множество разнообразного хлама: мультиварки, бухты кабеля, детские кубики размером с кулак. По багажной ленте аэропорта едет выставка неудачного промышленного дизайна. Иногда лента останавливается, и пассажиры зачем-то усаживаются прямо на неё.

В Узбекистане зимой так жарко, что аж холодно. Погоды и климаты затейливо вложены друг в друга. В Ташкенте утром тебе будет душно в куртке и ты снимешь её, чтобы спустя пять минут замёрзнуть в случайной тени. В Фергане начнёшь бесконечно мёрзнуть в тумане и встретишься со снегом на горном перевале — «Нексия» топит салон всеми силами своей печки. В Бухаре будет наконец достаточно тепло для футболки, которая измялась в углу чемодана. Но стоит только солнцу зайти за тучу…

Впрочем, это случается редко. В Узбекистане вы редко увидите тучу или хотя бы небольшое облако. Небо над головой чистое более 250 дней в году. Именно поэтому здесь так хорошо растёт хлопок, вторая государственная ценность после газа.

В Узбекистан не стоит ехать ни зимой, ни летом. Зимой здесь плюс минус несколько градусов, холодно и сыро (лучше в Петербург езжайте). Летом здесь очень жарко. В середине июля наступает пик жары, «чилля», плюс сорок днём и плюс двадцать пять ночью. Люди сидят по глиняным домам и даже скотину не пасут. Зато поздней весной и ранней осенью цветёт пустыня, зреет черешня и знаменитый персик «белый лебедь». Тогда и надо ехать.

Большинство представляют себе Узбекистан как советскую страну в пустыне, где покрытые мудрыми сединами старцы водят ишаков, смотрят вслед заходящему солнцу и общаются исключительно былинами, на манер Ходжи Насреддина. Так вот, так оно и есть.

А еще Узбекистан — это древняя страна. В ней Тамерлан ел свою конину и Улугбек рассчитал движение светил с секундной точностью, по ней неторопливо шли караваны Шёлкового пути и стоял лагерем Александр Македонский. В Узбекистане вполне могли бы снимать Аладдина — Бухара или Хива подойдут и архитектурой, и колоритом.

Узбеки — это тюрки, народ более восточный, чем нам может показаться. Если путешествовать вниз, через Шахрисабз и Термез, то через несколько часов вы пересечёте один из множества «мостов дружбы» и окажетесь в Афганистане. Раньше по этим мостам входили и уходили советские военные с усталыми улыбками на лицах и красными флагами на бронированных спинах БТРов. А сейчас афганцы и узбеки ходят по ним друг к другу в гости, игнорируя пограничный режим.

А значит, рядом и «Талибан», и «ИГИЛ». Недаром чем ниже дорога, тем чаще на ней встречаются блок-посты. У самой границы с Афганистаном посты стоят через каждый час пути.

А еще узбеки — хитрые. Они будут похитрее, чем соседние среднеазиатские народы: таджики, киргизы или казахи. Они беднее, и поэтому не стесняются торгануть своей восточностью. А еще Узбекистан показался нам столицей взяточничества.

За деньги нас посадили на хорошие места в самолёте и пустили рано утром в закрытый Регистан — комплекс мечетей и памятник мусульманской архитектуры. Мы громко топали по кованым крышам, пугали голубей из минаретов и запинались об задубевшие носки строителей-реставраторов. А в аэропорту сотрудник от жадности едва не порвал деньги, протянутые ему под посадочным талоном.

Знайте: если что-то закрыто или нельзя, то можно. Если вам нужен ключ или доступ — ищите мента. Это неприятно, но действенно. Узбекские полицейские от бедности и скуки напоминают ишаков: они кормятся сами.

Как и от ишаков, пользы от них немного. Там, где в России стоит один полицейский, в Узбекистане будет бродить десять: без оружия, дубинок и даже без раций. Кажется, что они не могут защитить даже самих себя. Полицейское государство в худшем виде — государство полицейских.

Я ожидал увидеть пустыню, но этого не удалось. Хотел походить пешком по горячим дюнам, запуская пальцы на ногах в струи песка. Но ничего такого не встретилось. Узбекская пустыня — это просто место без всего. В ней нет романтической пустынности. Нет ни верблюдов, ни дюн. Нет миражей. Вместо оазисов на горизонте встаёт разве что хлопковое поле да ржавый трёхколёсный трактор.

Бабушка М. просила привезти ей из пустыни перекати-поле. Она говорила: «Его нужно растолочь, положить в руку и втирать — отлично помогает от экземы». Мы не привезли ничего. Пустыню в Узбекистане еще нужно найти.

Как известно, плов в хорошем месте заканчивается к полудню. От полудня до обеда кормят пловом из второго казана. Считается, что это как бы похуже, но мы не поняли, почему так. Плов варят в огромных чанах, в таких черти в аду купают души грешников. Он дышит паром, блестит жиром и перемешивается половником размером с добрую лопату.

Если будете брать плов, берите полпорции. Вам принесут огромную гору жёлтого риса с изюмом, барбарисом и алой морквой. В плове найдёте куски мяса размером с хомяка — режьте мясо на доске, а затем бросайте обратно в рис. Ешьте жадно, не стесняйтесь. И ничего не бойтесь.

В узбекской эстетике нет преклонения перед старым, про древнее я уже не говорю. Когда веками живёшь в восточной сказке, то древние мечети и крепости спускаются с исторического уровня на повседневный. В старом минарете можно хранить дрова для тандыра, возле замка построить электроподстанцию и питать ею лампочку.

Кажется, что узбекская эстетика — это сущность иного порядка. Она скорее питается временем, а не вещами. Пить чай важнее, чем картина. Это удивительно и странно.

Узбекистан — это страна победившего чёрного рынка. У доллара есть два курса: официальный и тот, по которому нужно менять. Обычно они отличаются в два раза. Государство покупает сто долларов за 260 тысяч сум, а на рынке за них вам дадут 520. А вот обратно вы их уже вряд ли купите.

Машина в Узбекистане может стоить пять тысяч долларов, но по чёрному курсу. А значит, что за неё придётся переплатить вдвое на чёрном рынке.

Перед тем, как ехать, узнайте курс на рынке. Не меняйте деньги у таксистов — обманут. И возьмите с собой рюкзак, чтобы носить в нём вот такие пачки денег.

Узбекский рынок тренирует переговорные практики лучше любого Кэмпа. Без торговли нет покупки. Торговаться не то чтобы стыдно — просто иначе никак нельзя. Процесс состоит из называния первоначальной цены продавцом, её снижения покупателем наполовину, и дальнейшими прениями, двиганием цифры по шкале туда-сюда. Почти всегда удаётся купить на треть дешевле.

Для продавцов торговля заменяет светскую беседу. Это своего рода развлечение, и лишить развлечения — значит расстроить. Туристы из Москвы торгуются неумело и показушно, но никто не уходит обиженным!

Таксист — лучший друг путешественника. Таксист подскажет курс доллара, отвезёт в место с вкусным пловом и самсой, подождёт или вернётся, чтобы забрать. Если вы будете благодарными слушателями и не постесняетесь задавать вопросы, то судьба вас вознаградит.

В путеводителях пишут, что в Узбекистане нужен проводник. Но это скучный путь. Лучше разговаривайте с таксистами, пока он вас везёт. Помните: в Ташкенте поездка по городу стоит не дороже 6-8 тысяч, а в Самарканде вас отвезут за фиксированные 2 тысячи с человека — можно просто садиться и ехать. Убер-поп в азиатской столице.

Вы наверняка привезёте историю об удивительном узбекском таксисте. Он остановит машину и станцует, чтобы вы убедились в его таланте. Или будет долго одной рукой перебирать пыльные аудиокассеты, чтобы из динамиков понеслись напевы Надежды Кадышевой. Когда ты будешь выходить, он спросит: «А она еще жива? Очень её люблю, так и передай».

Мы коллекционировали транспортные средства, которые нам удалось таксануть. «Матизы» и «Нексии» не в счёт — вся страна на них ездит. Крохотный микроавтобус «Дамас» — чуть лучше, они обычно пассажиров не берут. Нам вот удалось проехать на автобусе для хлопкоробов, который за скромную плату подбросил нас к ментам у Регистана.

Мне очень хотелось покататься на ишаке, но к своей беде я оставлял это напоследок. Когда времени уже не оставалось, пришлось лезть на медного ишака у памятника Ходже Насреддину. Когда я закинул ногу на осла, у меня лопнули штаны в паху. Случай, достойный самого Ходжи.

Чай здесь бывает двух видов: чёрный и зелёный. Если попросишь чаю, то всегда принесут зелёный. В расписном чайнике будут плавать крупные чаинки, а сам напиток окажется крепким и душистым. Если попросишь чёрного чаю, посмотрят на секунду дольше, но принесут в итоге и его. В чайнике будет одиноко барахтаться заварной пакетик. Чай обычно подают к любым блюдам, часто он бесплатный. Местные жители с удовольствием предпочитают ему кока-колу, и даже плов запивают газировкой.

С алкоголем тут довольно печально: либо харам, либо не умеют. Иногда к плову подают забродивший сок молодого винограда, по вкусу он как моча Кисломэна. Я сейчас пишу эти строки и постоянно сглатываю слюну от воспоминаний. Но, говорят, хорошо влияет на пищеварение, мерзавец.

Случайный попутчик рассказал, что Узбекистан — самая обиженная постсоветская республика. Во всех остальных четырнадцати сёстрах были свои производства, и они сами себя обеспечивали. А в Узбекистане был только хлопок, и больше ничего. После распада СССР узбекам приходилось выживать и завозить в страну всё. Разве что кроме персиков сорта «белый лебедь».

Кроме персиков в Ферганской долине растет много чего: от яблок до винограда. Многое из этого никуда не экспортируется, потому что быстро портится из-за специфической микрофлоры. Вдоль крупных дорог стоят продавцы фруктов и торгуют свежевшим, утреннего сбора. Мы покупали яблоки — они вкусные и практически бесплатные.

Маленькое гастрономическое открытие — курт, маленькие белые шарики. По вкусу курт похож на кислый солёный сыр, хотя на самом деле ближе к сушеному кефиру. Его продают на любом базаре, россыпью. Курт сухой и почти не портится, зато пахнет специфически: то ли конюшней, то ли недельными носками.

Курт хорошо подходит к крафтовому пиву (мы проверяли на родине), или в качестве сувенира. Почему-то его любят дети. Особенно если не говорить, что это и из чего сделано.

Почему-то мы нечасто встречали людей в национальной одежде, хотя её детали прослеживаются повсеместно. Кто-то носит тяжелый и пыльный халат с вышивкой, кто-то национальный головной убор в виде прямоугольной кипы. Местные ласково называют его «бюпишкой». Бюпишки отличаются в каждом регионе. В Фергане они высокие и белые.

Женщины часто прикрывают ноги и носят махровые халаты с длинной полой. Свежезамужние щеголяют в блестящей вышивке. В Фергане случайно увидели невесту на заднем сиденье тонированной «Нексии». Она гордо носила диадему и была похожа на принцессу Лею из «Звездных войн».

В Фергане гостили у дяди М. Дядя — бывший офицер государственной безопасности, человек с ровной и прочной психикой. Он ездит на БМВ. На второй день в бардачок иномарки он припрятал наши загранпаспорта, «чтобы мы их не потеряли». С ментами на блокпостах дядя здоровается за руку, уличные торговцы ему скидывают цену сами. Первую треть путешествия мы провели вместе с дядей и  его сослуживцем, имени которого я не запомнил. Помню только, что в переводе оно означает «гордость веры».

Блокпосты дядя одобряет. Говорит, что так государство заботится о безопасности своих граждан. Мы рассказываем, что у нас такого нет. «Будет, обязательно будет!» — успокаивает нас дядя.

В Узбекистане есть большая диаспора корейцев. Дело не в автомобильном производстве «Деу», а в советской депортации народов. Корейцы укоренились, открыли свои магазины, гостиницы и даже кормят специальных собак для супа. Мы пытались отведать этого блюда, но не сложилось.

Таксист рассказывал и о других гастрономических пристрастиях корейцев. Из-за них, говорит, сокращается поголовье ишаков. Якобы корейцы скупают ишаков, забивают их и разделывают тушу на четыре части. Затем их подвязывают к дереву и под каждой ставят таз. В тушах заводятся личинки мух и кормятся протухшей ишачатиной, а затем, разжирев, выползают для окукливания и падают в тазы. Их-то корейцы и употребляют! «Ты только представь, это же чистый белок» — в восторге воскликнул мужчина, на секунду бросив руль.

В Узбекистане удивительное отношение к смерти. В ней нет трагизма и фатализма. Смерть — это нормально, это бывает. Главное жить праведно и быть полезным людям, и тогда после смерти тебя похоронят в большой гробнице. Её стены украсят мозаиками, а двери — изящной резьбой. Ты будешь лежать внутри под ровным и плоским гранитным камнем, на который будет падать свет из крохотного окошка в куполе. Туристы из Китая, Японии, Кореи или Москвы станут в недоумении заходить внутрь, а кто-то поставит на надгробие свой рюкзак, чтобы снять крышку с объектива.

Когда шесть веков назад строили величественный Регистан, неизвестный мясник семь лет бесплатно поставлял мясо рабочим. После его смерти строители выполнили завет и похоронили мясника прямо у входа в медресе. Теперь это место считается священным.

В Узбекистане нетрудно сойти за своего. Достаточно представляться гостем из Ташкента, «из Госпиталки». В Ташкенте еще осталось немало русских, которые не говорят по-узбекски и выглядят соответствующе. Если цену вам называют в долларах — это плохой знак. Говорите про Госпиталку.

Мы редко встречали в Узбекистане одиноких торговцев или лавочки с чем-то уникальными. А значит можно смело гулять между торговцев, узнавая цену у всех. Нередко они сами включаются в этот танец, споря друг с другом и с покупателем. Конкуренция побеждает, и выигрывают все.

Первые несколько дней радуешься узбекской кухне. Прямо в восточную сказку попал: тут тебе плов, там тебе самса. К концу недели устаёшь от неё и тайком ищешь чизкейк в форсквере, но не находишь ничего. Через полторы недели мечтаешь о лапше и шоколаде с консистенцией, отличной от пластилина.

Узбекистан показался нам страной с небогатой кулинарной традицией. Наверное, «Афиша» бы нашла пять мест, но мы как-то не очень смогли, хотя бывали и в копеечных забегаловках, и в приличных ресторанах. Мясо с мясом в тесте. А. питаться отказалась.

Сероводородные источники могли быть знаменитыми и туристическими, но не сложилось. Ехать до них из Ферганы часа три, через Маргилан в сторону Намангана. Хлопковые поля сменяются рыбхозами, которые перепахали землю длинными и узкими каналами. Рыбу продают и готовят прямо тут, в одном из множества придорожных кафе. Рыбу следует выбирать живую, в бассейне. Через полчаса подадут на стол её надрезанную и солёную тушу, пожаренную в подсолнечном масле. Рыба — божественная.

Сероводородные источники оказались похуже. В бетонных чанах глубиной по пояс стоит горячая и грязная вода. Она оставляет на коже соль, на теле — ощущение приятной температурной усталости. Это развлечение для неприхотливых. А. купаться отказалась.

По пути из серных источников остановились попробовать дыню. Продавцы расположились прямо у разбитой дороги, поставив у арыка импровизированный топчан и накрыв его парниковой плёнкой для согрева. Дыни лежат на земле подобно снарядам, достаточно показать рукой. Из топчана извлекают нож и режут её прямо тут. Это делают иначе, чем у нас: на дынное тело наносят продольные разрезы и пускают куски по рукам, требуха отправляется в молочные воды арыка.

Первая дыня была прекрасная, давно такой не пробовал. Вторая — дрянь, биомасса. Наши узбекские проводники не постеснялись укорить продавцов: вот, мол, негожий товар, обидели гостей из Москвы. Заплатили мы только за одну дыню.

В Фергану если и стоило ехать, то только ради горного перевала. Путь туда — из тёплого Ташкента прямо через поля, а потом вверх зигзагом. Вода в бутылке шипит каждый раз, когда откручиваешь пробку, это первый знак возвышения над реальностью. Спустя час пути зелёное вокруг меняется на белое. Снег в горах выпадает раньше, идёт дольше и падает хлопьями размером с ладонь. Мы пытались сфотографировать это, но ничего не вышло.

Обратно ехали три дня спустя, и ночью. До перевала домчались в сплошном тумане, который полз по земле подвижной ватой. В гору ползли бесконечной пробкой, мечтая не встать под расчистку трассы. Из Ферганы в Ташкент — одна дорога, и если её завалит, долина отрежется насмерть (так уже бывало). Время от времени я открывал окно, дышал ледяным воздухом, смотрел на горы и звёзды. Было холодно и страшно. Спустя пять часов пути, спускаясь, мы остановились перед вечно работающей чайханой. Всё внутри покрыто паром и сонными разговорами. Правило двенадцати часов для плова тут не действовало, его готовят и подают круглосуточно.

Важная узбекская особенность — это регистрация. Иностранцу следует зарегистрироваться в стране за три дня или раньше. Иначе на выезде его ждут большие штрафы и даже депортация. Регистрируют путников в каждом отеле: вносят в специальную книгу, выдают специальную бумагу с штампом. В одной из гостиниц я случайно заметил на столе докладную записку на имя начальника местной полиции: «За сим уведомляем, что иностранный гражданин Сергей Коро…». Остаток бумаги был скрыт под прочими подобными, и дочитывать я не решился.

Трудами дяди М. нас временно прописали в квартире бабушки М. в Фергане. Теперь на последней странице моего паспорта стоит размашистая узбекская печать. Кажется, что прописка всё еще действует на момент публикации этого поста.

Перед поездкой в кафе и в специальном чатике я разогревался шутками про ИГИЛ, чем приводил в ужас М., который вырос в тех краях. Казалось, что за такой юмор меня немедленно арестуют и посадят в узбекскую тюрьму посреди степей. Но на деле шутить про Исламское Государство не было особого случая, а когда он наступал, дядя М. смеялся сильнее всего. Правда, потом сразу замолкал.

После того как мы уехали, в стране ввели чрезвычайное положение. Внутренние войска в Ташкенте подняли по боевой готовности, в Фергане поставили дополнительные посты (кажется, что для них с трудом нашли место в долине). Наверное, это не связано с моими шутками про ИГИЛ, но я уже не уверен.

Когда говоришь что ты из Москвы, обычно переспрашивают: «Из самой Москвы?», словно есть какая-то не сама. На самом деле в России и Москве были почти все узбеки: кто-то учился, кто-то работал, у многих живут дети и родственники. Поговорить о Москве — это отличный способ скоротать время в долгом путешествии.

Другие темы не такие радостные. Курс доллара на чёрном рынке, тот же ИГИЛ, и прочие печали узбекской жизни. Впрочем, никто не мешает разыграть столичного дурачка и, показывая пальцем на ишака, восклицать: «Ого какие тут у вас большие кролики!»

В Узбекистане вдоволь отвыкаешь от светового шума. В городе мало мигающей рекламы, на дорогах и городских улицах нет фонарей. Это помогает почаще смотреть на небо. Звёзды на нём маленькие и холодные, но яркие. Так, я впервые увидел Млечный Путь — жидкий и едва различимый звёздный мазок по иссиня-чёрному полотну бесконечности. Увидел, как Луна бывает наклонённым серпом, Большая Медведица стоит на ручке своего ковша.

Перед самым отъездом в Бухаре застали лунное гало. Мы полчаса просто стояли и смотрели на него, пытаясь сфотографировать. А потом пролетающий мимо самолёт расчертил его инверсионным следом для полноты художественного эффекта.

В Узбекистане есть железнодорожное сообщение, но и оно с восточным колоритом. До Самарканда можно домчать на скоростном поезде «Афросиаб», но только если получится купить билеты — их выбрасывают в кассу за три часа до отправления, прямо как в старые добрые времена. Есть поезд «Шарк», но и он не акула — едет долго и по философии ближе к плацкарту. А в Фергану вообще на поезде не доехать, потому что горы. В неё есть долгий и тяжёлый железнодорожный путь через Таджикистан и иже с ними, двое суток через три границы.

Узбекский поезд — это колорит и виды за окном, разок проехать стоит только ради них. Проводники по очереди предлагают доплатить за спальные места. Потом выяснится, что они продают тебе своё, проводницкое купе. Откажешься, а они будут долго и громко играть в купе в футбол на мобильных телефонах. Где еще такое встретишь?

А еще обязательно стоит посетить железнодорожный вокзал. Это не вокзал в нашем понимании, с бомжами, голубями и булками из кислого теста. Узбекский вокзал — это храм, это мечеть полицейского государства. Он обнесён забором с будочками, полными скучающих сотрудников. Без билета и паспорта в него попасть нельзя. Внутри холодно и пустынно, на каждого пассажира приходится по пять-шесть ментов.

Мы провели на вокзале четыре часа ночью в ожидании утреннего поезда. Было невыносимо холодно, и согреться попытались в комнате отдыха. Мы едва не умерли в промерзшем коридоре, пока сотрудник пересчитывал наши деньги, а затем мучались под тонкими одеялами в большой комнате без отопления. Наверное, это был единственный раз, когда мы в Узбекистане действительно рисковали своими жизнями.

В Самарканде мы поселились в гостинице с каким-то слегка пошлым названием, я уже и не помню, каким. Что-то вроде лесби-хаус, кажется. Сначала нас долго не заселяли, требовали заплатить сумами по официальному курсу доллара (то есть в два раза дороже, чем указано на сайте букинга). Мы грозили позвонить в букинг, и разбираться с нами приехал менеджер гостиницы. Он оказался чрезвычайно милым парнем, дал скидку и мы счастливо заселились. На чек-ауте он развлекал гостей невиданным девайсом — счётной машинкой для денег.

Лесби-хаус оказался потрясающей гостиницей. Он похож скорее на музей, который варварски переоборудовали под отель. В резные потолки вбита дизайнерская люстра, на фрески в обеденном зале повесили провода и выключатель. Половину времени я радовался великолепным интерьером, а вторую половину печалился за их судьбу.

Запрет на изображение людей превратил Узбекистан в страну с удивительной визуальной культурой. На всех памятниках у людей усреднённые лица, все древние и знаменитые похожи друг на друга, словно близнецы после ЭКО.

Зато развился орнаментализм. Мечети украшены затейливыми узорами: листья, прямоугольники и звёзды сплетаются в бесконечном изысканном танце. Неумелый взгляд видит в узорах узоры, опытный читает их. Вот это — не два квадрата друг в друге, а символическое изображение шести ворот рая. А это — не просто узор, а шахада: أَشْهَدُ أَنْ لاَ إِلَهَ إِلاَّ اللَّهُ وَ أَشْهَدُ أَنَّ مُحَمَّدًا رَسوُلُ اللَّهِ, «Ашхаду алля иляха илля ллаху ва ашхаду анна мухаммадан насулю ллах». Нет бога кроме Аллаха, и Магомет — пророк его.

Орнаментализм сохранился даже в позолоченном алюминии советского безбожества.

Говорят, при дворе Тамерлана угощали особенным образом: сначала на столы гостям ставили много алкоголя и долго поили. Потом напитки убирали и кормили, обычно блюдами из конины. Это порядком удивляло европейских послов, которые либо напивались, либо страдали от сухомятки.

В современном Узбекистане кормят как твоя бабушка. Традиции гостеприимства заставляют угощать гостя до тех пор, пока он не начнёт молить о пощаде. Будьте осторожны, когда соберётесь в гости. Особенно к узбекской бабушке.

Перед поездкой пытались почитать узбекских писателей, особенно современных — это здорово помогает в восприятии новой для себя страны. Но современные писатели не обнаружились, или их просто нет на русском языке. Есть только всякие советские авторы, но их читать не хочется.

Обычно из узбекских писателей вспоминают Алишера Навои, поэта и философа-суфиста. Он странный и фаталистичный, с ангелами в строках и призывами к самому себе: «О, Навои, какова тебе судьба такая!». Дельфин мог бы писать музыку на его стихи. А еще именем Навои назван крупный промышленный город. «В нём всё есть: и бензин, и свет» — сказал случайный таксист.

В Узбекистане носишь деньги толстыми пачками и никогда в них не всматриваешься. Зато потом, дома, понимаешь, что они довольно красивые. Сумы покрыты орнаментами, словно хард-рокер — татуировками. На банкноте в 200 сум нарисован зверь, из которого выглядывает любопытный ребёнок. Это знаменитый лев-тигр с медресе Шердор, он несёт на спине Солнце.

Банкнота в 500 сум — это мелочь, на неё мало что купишь. Я долго пытался найти банкноты номиналом поменьше, ведь должны же быть! Однажды в супермаркете женщина извлекла из-за кассы мятую бумажку в 200 сум: «Давно пытаюсь отдать на сдачу, но никто не берёт». А на следующий день торговец чак-чаком подарил к покупке монету в сто сум. А ведь есть банкноты в 5, 3 и даже 1 сум!

Узбекский язык хрипучий и нескладный, слуху не за что ухватиться. Мне разве что нравилось название национальных авиалиний: «Озбекистон хаво йуларри», но по-русски это звучит приятнее, чем по-узбекски. Еще запомнилось слово «аёллар», женщина. Если на туалете стоит буква А, то значит мне в другую кабинку.

Узбекский язык пережил две реформы. Сначала его из арабской письменности перевели на кириллический алфавит, а двадцать лет назад пересадили на латиницу. До сих пор на указателях и объявлениях слова и буквы смешиваются. Словно кто-то постоянно забывает переключать раскладку клавиатуры.

Как-то на бегу пытался поблагодарить узбека за услугу, и забыл слово «спасибо», рахмат. Вспомнил что под руку попалось и говорил во след: «Бахрома! Бахрома!».

В Узбекистане хватает удивительных мест. Например, НИИ Солнца с полями позолоченных отражателей, которые многократно фокусируют свет, направляя его на образцы — температура там достигает тысяч градусов. Мы с А. попасть туда не смогли, но М., В., и Л. съездили удачно, разве что на взятки потратились.

Не попал я в Урта-Булак, знаменитое газовое месторождение, вырвавшееся из-под контроля и пылавшее три года, сжигая стаи птиц и превращая пустыню в стекло. Успокоить его смогли только подземным ядерным взрывом.

Не покупайте в Узбекистане нож, хоть он и сделан из традиционной дамасской стали, с большими и прямоугольными узорами — его точно отберут на границе. Говорят, нельзя увозить из страны кристаллы сахара, которые я купил на рынке из-за странной формы. Могут изъять старые книги, изделия из серебра и изюм. По слухам, ничего нельзя вывозить, особенно доллары.

Думаю, что это всё ерунда (кроме ножей). Везите смело курт и пару лепёшек в подарок друзьям. Везите носки из верблюжьей шерсти (если найдёте), тутовую бумагу из Конигила, бутылку самаркандского Кагора, курагу и халву. И впечатлений, да побольше.

В Узбекских квартирах огромные балконы, похожие на отдельную комнату с двойными рамами вместо стен. Обычно её устилают коврами и обустраивают кухню. Чтобы согреться, дверцу газовой печи открывают и придавливают камнями. В Узбекистане много камней, газа и свежего воздуха.

В комнатах также немало ковров. Это не элитные ковры, над которыми сгорбленные девственницы работают до старости, а самые простые, советские. Впрочем, дорогие я тоже видел, в специальном магазине. Продавец яростно и быстро раскидывал передо мной груды изделий с ценником в тысячи долларов, попутно рассказывая про щедрых туристов из Кореи и Японии. Неожиданно в середине стопки открылся ковёр ручной работы с красной надписью по белому шёлку: TOYOTA.

Хороший попутчик — это половина путешествия. Иной раз четыре часа в машине мучаешься, как на электрическом стуле. А всё потому, что поговорить не с кем: водитель ведёт молча, насупившись, а пассажир на переднем сиденье без конца рассматривает экран своего мобильного. Дорога без историй утомляет, выбивает всю душу на каждой кочке.

То ли дело, когда попутчик оказывается говорливым, да еще и знает русский язык хоть немного (но это необязательно). Можно узнать кучу интересного: где шли войска в Афганистан, почему в стране мало бензина, почему самолёты из Ташкента летают в Токио. За десять дней я услышал сотни замечательных историй. Жаль, что я не удосужился их записать и забыл почти все.

Не смогли мы попасть в далекий город Нукус, хотя очень туда рвались. В какой-то момент я почти забыл о своей аэрофобии и собрался с А. в авиакассы за билетами, но не случилось. Планировали даже рвануть в Нукус из Бухары, но между ними тысяча километров по пустыне. На такую поездку не найти ни сил, ни попутчика.

Про Нукус мне рассказал случайный попутчик в самолёте до Стамбула. Им оказался узбекский кинодокументалист Али Хамраев. Он представлял музей как уникальное место — величайшее собрание русского авангарда и поставангарда, тысячи полотен. Среди них есть даже экспонаты Лувра. И всё это ждёт посетителя в крохотном городке посреди пустыни Кызылкум.

Очень жалею, что не смог побывать в музее Савицкого. Думаю, что вернуться в Узбекистан стоит ради одного этого места.

Не успели мы побывать и на умирающем Арале. В моей фотокамере нет снимков с рыболовецкими кораблями, которые лежат на брюхе посреди пустыни, не в силах уйти вместе с водой стремительно обмелевшего моря.

В Узбекистане моря почти не осталось. До него ехать сотни километров по образовавшейся пустыне, последние километры — по опасной смеси соли и ила, в которой застревают и тонут машины. Людей там нет, только редкие рыбаки ловят в воде рачка артемия, сушат и продают за доллары в Китай.

В мире трудно найти природные катастрофы планетарного масштаба, за которыми можно наблюдать из самого эпицентра. Аральское море — одно из таких мест.

Я буду с восхищением вспоминать узбекский хлеб из тандыра. К концу поездки я научился различать их: рыхлый бухарский, объёмистый самаркандский, плоский и большой кокандский. Мука, яйцо, масло вроде бы везде одинаковые, а хлеб отличается заметно даже для туристического вкуса.

Запомню, как хлебопеки лепят десятки тестовых дисков, и ставят в центр каждой печать: кто с молитвой, а кто с номером телефона и именем. Затем умелой рукой сырые лепешки забрасывают на стенку раскалённого тандыра, чтобы спустя полчаса снять ароматными и пылающими.

Никогда бы не подумал, что буду наслаждаться хлебом, словно пирожным.

Самса — тоже занятная штука. Она печется в тандыре, но другом, вертикальном. На стенке толстой глиняной трубы прилипли десятки пельменей из слоёного теста, словно эритроциты размером с кулак. Их снимают большой загнутой лопатой, очищают от пригоревших слоёв, и подают к столу.

Самсу едят в обед, позже её не бывает. Не будешь ведь растапливать тандыр ради тех, кто опоздал! Первый раз мы опасливо заказали в самсушечной три штуки, и мальчик-официант посмотрел на нас недоуменно. Спустя пять минут он принёс за соседний стол три десятка самсы.

Не удивляйтесь, если на столе будет стоять бутылка от колы с прозрачной жидкостью внутри. Присмотритесь, на крышке бутылки есть дырка, а внутри не вода — уксус. Проткните горлышком бутылки самсу и облейте уксусом её горячие внутренности. Так будет лучше и вам, и ей.

Чтобы пост получился сбалансированным, мучительно вспомнаю хорошее и плохое вперемешку. Не получается, перед глазами встают только приключения, что считаются счастливыми или удачными. Длинные перегоны на нексиях, походы в ресторанчики для своих, десятки красивых мечетей и гробниц, сотни случайных людей вокруг — они все улыбались и делились с нами своими историями.

Нам почти никогда не было плохо, страшно или больно — вроде бы этого опасаются все путешественники. Нам было много раз удивительно и странно, пусть мы и не испытали раболепной радости, что случается в других местах.

Я не знаю, как относиться к путешествиям в Узбекистан.

С одной стороны, в триаде «туризм — путешествие — приключение» такая поездка будет болтаться в середине с явным отклонением в приключение. В Узбекистане мало что приспособлено для туристов, за редким исключением пары городов, куда прибывают всякие индусы и прочие французы. Большая часть страны неисследованна хипстерами, про неё нет путеводителя «Афиши» и завлекающих видео от «Монокля». Нетрудно найти места, где вообще не бывали туристы и привезти оттуда уникальные впечатления. Если это, конечно, достойная цель для поездки.

С другой стороны, Узбекистан — это доступная и развитая страна, которая не растеряла восточного колорита. В ней есть древние мечети, но нет злых мужчин в белых одеждах и с бородами. Есть базары, но почти нет уличной преступности. Все вокруг говорят по-русски, но не отравлены русскоговорящей туристической культурой.

Как написали бы в дурацком онлайн-путеводителе, «Узбекистан — это жемчужина в среднеазиатской короне». Глупая банальщина, от которой я пытался отвязаться в начале этого поста, вернулась ко мне снова. Круг замкнулся.

После возвращения домой мы с А. испытали странную смесь восхищения и облегчения. Не верится, что ты там был и что ты вернулся домой здоровым. Не знаем теперь, что делать с этим чувством.